Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

Аркадий Ваксберг:

«Подчиняясь скорее своей интуиции, чем расчёту, Лиля долго сопротивлялась. Потом всё-таки уступила, передав Зильберштейну лишь часть переписки (125 писем и телеграмм из 416) и написав предисловие к публикации».

Осенью 1955 года следствие по делу Василия Сталина завершилось. За «антисоветскую пропаганду» и за «злоупотребление служебным положением» его приговорили к 8 годам тюремного заключения и отправили во Владимирский централ, где содержали как «Василия Павловича Васильева». Это была тюрьма со «строгимрежимом для содержания особо опасных государственных преступников» (так говорилось в постановлении Совета Министров СССР от 21 февраля 1948 года). В служебных документах её называли «Владимирской тюрьмой особого назначения МГБ СССР». Сын, не желавший молчать и кричавший об убийстве отца, конечно, являлся для убийц Сталина опаснейшим государственным преступником.

Наступил год 1956-ой.

14 февраля начал свою работу XX съезд КПСС.

Аркадий Ваксберг:

«…вряд ли хоть кто-нибудь мог предвидеть, каким окажется его финал, но все понимали: что-то будет…

До исторического доклада Хрущёва оставалось три дня, когда был реабилитирован вытравленный из памяти читателей, некогда звонкий Сергей Третьяков».

Доклад о культе личности Сталина Хрущёв сделал 25 февраля. В нём, в частности, говорилось и о следователях НКВД:

«Недавно… допросили следователя Родоса, который в своё время вёл следствие и допрашивал Косиора, Чубаря и Косарева. Это – никчёмный человек с куриным кругозором, в моральном отношении буквально выродок. И вот такой человек определял судьбу известных деятелей партии, определял и политику в этих вопросах, потому что, доказывая их “преступность”, он тем самым давал материал для крупных политических выводов».

На следующий день (26 февраля) Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила узника Бутырской тюрьмы Бориса Родоса к расстрелу. 28 февраля он написал прошение о помиловании, в котором называл себя «слепым орудием в руках Берии и его сообщников», отрицал наличие в своих поступках «контрреволюционного умысла» и просил:

«Ради ни в чём неповинных моих детей, старушки-матери и жены я умоляю Президиум Верховного Совета СССР сохранить мне жизнь для того, чтобы я мог употребить свои силы на частичное хотя бы искупление самоотверженным трудом в любых условиях своей вины перед партией и народом».

А следствие над Серебрянским тем временем продолжалось. И 30 марта 1956 года во время очередного допроса, который проводил генерал-майор юридической службы П.К.Цареградский, Серебрянский скончался. О написанной им в самом начале Отечественной войны пьесе оставил воспоминания актёр Малого театра Геннадий Сергеев:

«А про “Инженера Сергеева” нам напомнили в году в пятьдесят шестом. Куратор нашего театра с Лубянки – подполковник, молодой и культурный парень, три языка знал – уже после двадцатого съезда зашёл как-то к нашему начальнику отдела кадров. Я тоже там был. Он спрашивает меня:

– Вы ведь когда-то играли в “Инженере Сергееве”?

– Играл, – говорю.

– А кто её написал, знаете?

– Ну, понятное дело, на банкете у него был.

– Да, нет, – говорит, – совсем другой человек её написал. Для Меркулова.

Кто именно, он не сказал:

– Зачем ворошить прошлое, тем более, что этого человека уже нет в живых».

Что же касается ходатайства Бориса Родоса, то 7 апреля оно было отклонено, и 20 апреля бывшего следователя расстреляли. Затем было расстреляно ещё несколько «шлёпальщиков», то есть тех, кто расстреливал приговорённых. И на этом дело наказания сталинских палачей было прекращено.

В апреле 1956 года американский гражданин Игорь Константинович Берг (двадцатью годами ранее бывший видным советским чекистом Александром Михайловичем Орловым, а при рождении названный Лейбом Лазаревичем Фельдбиным) опубликовал в журнале «Лайф» статью «Сенсационная тайна проклятия Сталина», в которой рассказал всё, что знал о предательском служении вождя царской охранке. Статью тотчас же перепечатали во многих странах мира. Кроме Советского Союза.

В том же 1956 году была реабилитирована Галина Серебрякова, вдова Григория Сокольникова.

В апреле 1956 года было объявлено ещё об одной реабилитации.

Аркадий Ваксберг:

«…из Верховного суда СССР пришло сообщение о том, что, “как оказалось”, Александр Краснощёков тоже ни в чём не был виновен и осуждён без всяких оснований. Становилось всё очевидней, что хлопоты за восстановление доброго имени оболганных и уничтоженных людей дают результаты».

Писатель Иван Ильич Уксусов, только что вернувшийся из ссылки в Тобольск, рассказал о своей встрече с главой Союза писателей Александром Фадеевым. Фадеев у него спросил:

«– А почему ты так разговариваешь? Перенёс цынгу?

(Зубы были выбиты на допросах.) Всё главное стал рассказывать ему очень подробно. Он не разу не прервал меня. Когда я закончил, лицо его было красным до ушей, маленькие голубоватые глаза полны невылившимися слезами.

Я закурил, он долго не прерывал молчания.

– Но ты не сердись, пожалуйста, Вано, на Советскую власть.

– А на кого сердиться?

– Ну, ну… Ну-ну… Я всем писателям всегда старался делать хорошо… Но пришло такое время… Это глубокое несчастье для человека – быть руководителем Союза писателей в такое время…»

13 мая 1956 года Александр Фадеев покончил жизнь самоубийством. В тот же день Корней Чуковский записал в дневнике:

«Застрелился Фадеев…

Вся брехня Сталинской эпохи, все её идиотские бредни, весь её страшный бюрократизм, вся её растленность и казённость находили в нём своё послушное орудие. Он – по существу добрый, человечный, любящий литературу “до слёз умиления” должен был вести весь литературный корабль самым гибельным и позорным путём – и пытался совместить человечность с гепеушничеством. Отсюда зигзаги его поведения, отсюда его замученная СОВЕСТЬ в последние годы…

…он совестливый, талантливый чуткий – барахтался в жидкой зловонной грязи, заливая свою совесть вином».

19 мая 1956 года Илья Ильич Шнейдер, бывший секретарь Айседоры Дункан, был реабилитирован и отпущен из Озерлага на свободу.

В 1956 году «по амнистии» освободили из Владимирского централа и 78-летнего Василия Витальевича Шульгина. Под конвоем его отправили в город Гороховец Владимирской области и поместили в дом инвалидов. Впрочем, потом разрешили переехать во Владимир (в инвалидный дом). И там Шульгин продолжил писать воспоминания, которые начал ещё в заключении.