Повелитель света - Морис Ренар

Он заметил в тени белое пятно… бледное лицо… Он приблизился…

– Постойте! – закричал он, вытаскивая человека к толпе. – Вот он! Да здравствует Чезаре Бордоне из Комаккьо! Да здравствует Комаккьо!

Люди, простые люди явились на площадь, чтобы устроить овацию – бурную овацию самим себе в лице одного из представителей городской элиты. После того разочарования, в которое поверг их Баччо, они терзались насущной необходимостью реванша. Гений Чезаре спасал их гордость. В едином и зычном порыве вдохновения тысячи криков приветствовали скульптора по имени его родного городка – Комаккьо. Многие тут же предложили: «Пойдемте к статуе! – К нему! – К Бордоне! – Вперед!» И толпа хлынула в направлении жилища героя.

Он почувствовал, что нужно идти, вести за собой эту людскую массу, поэтому зашагал вперед в зыбкой красноте факелов. И, словно бурная река, подчиняющаяся указаниям волшебника, его восторженная родина двинулась следом.

Он позволил этому потоку подхватить его и унести вдаль.

Окруженный учениками, каждый из которых желал притянуть его к себе и обнять, он шел словно пьяный, пытающийся собраться с силами. Арривабене поддержал его, покачнувшегося, Фелипе взял под руку:

– Так вы тоже были там, мой бедный учитель? Тоже пришли, чтобы присутствовать при короновании Баччо?

Чезаре Бордоне зашевелил губами, но вымолвить ничего не смог.

Они находились в самом сердце толпы, где каждую секунду каждый натыкался на каждого. Особенно в этом усердствовали женщины, желавшие взглянуть на бессмертное лицо с орлиным профилем.

– Как он бледен! – звучали голоса.

– Это все радость, perbacco! Такая глубокая и внезапная!

– Он давно ее заслужил!

– Ах! Сумасшедший! Он еще и где-то подраться успел: вы только взгляните на его щеку!

– Ей-богу, а ведь правда! Никудышный бабник, но прекрасный скульптор! Кто-то оцарапал его в стычке…

Щеку его действительно рассекали четыре багровые полосы, но великий комаччинец не обращал на это внимания, как не слышал он и ничего кругом – разве что бурный триумфальный прилив, которому суждено было нести его имя до скончания веков. Он пытался улыбаться и сохранять степенное выражение лица. Ему казалось, что, шагая по улице, он движется к будущему. Благодаря факелам эта улица походила на туннель во мраке, полный экарлата и черноты, расцвеченный золотом и усеянный ямами. И Чезаре Бордоне смотрел перед собой как человек, которого преследуют видения славы и ужаса.

1913

Господин де Трупье, дворянин-физик

Посвящается Лео Ларгье

ОТРЫВОК ИЗ «ВОСПОМИНАНИЙ» ГОСПОДИНА ДЕ ЛА КОММАНДЬЕРА, ДАТИРОВАННЫЙ 15 ИЮЛЯ 1911 ГОДА

Утренние газеты пестрят сообщениями о поразительной драме, произошедшей вчера не без участия одного моего очень хорошего знакомого, маркиза Савиньена де Трупье.

Он был моим однокурсником в Высшей политехнической школе, где мы и познакомились. Мы довольно быстро сдружились вследствие нашего дворянского благородства, которое заключалось не в титулах и знатности, как это зачастую бывает, но в убеждениях, наружности и происхождении.

К тому же я полагал себя единственным другом господина де Трупье. Зловещая фамилия, которую он носит, сразу же как-то отдалила его от наших товарищей, да и сам он не располагал к тесному общению. Безусловно, он был красив, но красотой особенной, одновременно и жестокой, и ангельской. У него был лик разгневанного серафима, одним словом – Азраила, ангела смерти. До преклонного возраста ему предстояло жить с лицом эфеба и тем же выражением поборника справедливости, которое являла нам его физиономия в двадцать лет; и теперь, в свои шестьдесят, он, казалось, выглядел точно так же, как и тогда, – мрачным и молчаливым юношей.

Вероятно, именно на счет суровой внешности следует отнести то непривычное, с примесью некоторого страха почтение, которое вскоре он уже внушал каждому из нас и которое я мог бы сравнить разве что с уважением, коим обычно окружают себя те, кому доводится быть активными участниками важных событий.

Тем не менее – я узнал об этом от него самого – он никогда в жизни не совершал ничего необычного, как не совершал такового и ни один из его предков. Да и их фамилия, добавлял он, отнюдь не происходила от какого-либо старинного приключения и своим нынешним звучанием была обязана всего лишь фонетической погрешности, поскольку именно так произносили фамилию Трубье жители маркизата.

Это признание никоим образом не ослабило моего восхищения господином де Трупье, и, так как мое уважение к нему отнюдь не уменьшилось после того, как мне стала известна обыденность его прежней жизни, я взял привычку видеть в нем своеобразного баловня судьбы, которому фортуна благоволит самым поразительным образом. Как Бонапарту в Бриенне, если хотите.

Однако же, вопреки моим предчувствиям, господин де Трупье всю свою жизнь прожил в безвестности; и я даже сейчас сомневаюсь, что он познает славу, так как этим словом невозможно обозначить ту эфемерную, ужасную и странную репутацию, которую он приобрел и причина которой в конечном счете вполне может стать причиной его предстоящего конца.

Самое забавное заключается в том, что только от него самого, вероятно, зависело, быть ему или не быть одной из знаменитостей нашего века. Если позволите, я объяснюсь.

По окончании Школы, в то время как моя склонность привела меня в Финансовую инспекцию, господин де Трупье, будучи обеспеченным внушительными рентами, занялся частными исследованиями в области физики. Ориентированные главным образом на электричество, они привели к примечательным открытиям. По правде сказать, похоже, именно господину де Трупье мы обязаны принципами «телемеханики». Сам я не слишком сведущ в этом вопросе, но меня ввели в курс дела. Под «телемеханикой» следует понимать науку управлять машинами на расстоянии, без проводов и исключительно за счет так называемых волн Герца.

По мнению людей компетентных, все это могло поднять до небес реноме изобретателя, если бы он только понял всю важность своего открытия и возможность практического его применения, а не обнародовал бы его исключительно в виде формул. Почему мой друг оставил другим инженерам заботы по внедрению своего изобретения? Как мне сказали, в наши дни уже существуют телемеханические торпеды, которые можно запускать на расстоянии в несколько километров. Уж не господин ли де Трупье их создал? И почему тогда не указал другие способы применения своей теории, которые даже мне, полному профану, приходят в голову легко и в больших количествах?

Господин де Трупье всегда был со странностями. Десять веков дворянства всю жизнь давят тяжестью своего непосильного наследства на него, последнего представителя рода, уходящего корнями в темное Средневековье. Десять веков дворянства, иначе говоря: тысяча лет жизни утонченной и изысканной; тысяча лет тревог, опасений, честолюбивого пыла; целое тысячелетие спеси, страстей и разврата. Каждое