Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - Коллектив авторов

Он был шире этих программ и манифестов и в дневнике свое отношение к политическим партиям выражал поначалу весьма скептически: «Я не сочувствую партиям, манифесты которых сыплются в газетах. Я вообще не сочувствую партийно-политическому делению общества при организации народного представительства». Почему? Потому что это «1) Шаблонная репетиция чужого опыта, 2) Игра в жмурки. Манифесты выставляют политические принципы, но ими прикрываются гражданские интересы. А представительство частных интересов – это такой анахронизм, с которым пора расстаться».

Для Ключевского создание Думы – это не борьба интересов, а их примирение. Общаясь со своим бывшим студентом Гучковым по поводу создания партии октябристов, Ключевский высказал свой взгляд на партийность: «Я могу проявить сочувствие, но не могу принять участия». Однажды он сам назвал себя «диким» – «ни к Богу, ни к черту».

Но революционные события затягивают. Зимой 1905/06 года Ключевский приходит к решению баллотироваться в Государственную думу. Светлый идеал мировых посредников 1860-х годов с их примиряющими функциями порождает желание самому выступить объединителем интересов разных сословий и классов. Для достижения этой цели Ключевский выбирает партию конституционных демократов. Именно по кадетскому списку выборщиков он баллотируется в Сергиевом Посаде.

Неудивительно, что в истории собственно кадетской партии имя Ключевского практически не фигурирует. Сам Милюков признавал, что «партийную принадлежность Ключевского надо понимать со всеми оговорками, необходимыми, когда речь идет о такой самостоятельной и оригинальной личности». Зимой 1906 года цель Ключевского была узка: по спискам кадетов попасть хотя бы на первую ступень голосования (выборы выборщиков). Март – время голосования – оказывается пиком политической деятельности Ключевского. Он ждет результатов с нетерпением, но, увы, место выбрано неудачно: обыватели Сергиева Посада не голосуют за пришлого старика-ученого. За неудачей «слева» следует неудача «справа»: на новое государственное совещание в апреле 1906 года (по поводу предложенных Витте основных законов) кадета Ключевского уже не приглашают.

Сила разочарования Ключевского такова, что он решает оставить все попытки непосредственного участия в политической жизни страны. Когда историку присылают весть о том, что его выбирают членом Государственного совета (верхней палаты новорожденного «парламента») от Академии наук и российских университетов, он спешит ответить отказом и письменно слагает с себя звание члена Госсовета. Официальная причина отказа: «Я не нахожу положение члена Совета достаточно независимым для свободного в интересах дела обсуждения возникающих вопросов государственной жизни». Политика снова возвращается на страницы дневника, в размышления и разговоры. Ключевский остается приверженцем Думы, «как самого надежного органа власти». С одной стороны он противопоставляет ей кровавую революционную волну, с другой – Николая, двор и Столыпина, которого считает главой заговора против народного представительства. Появившийся в дневниковой записи образ университета, сжатого в тиски администрацией справа и «максималистами», угрожающими бомбами, слева («и если не сладит с положением, должен погибнуть»), очень похож на сложивший у Ключевского образ революционной России.

Осенью 1906 года Ключевский окончательно сосредоточивается на своей непосредственной работе. Отказы от различных предложений он объясняет так: «Осложнение занятий в Университете и необходимость ускорить издание моего курса истории лишают меня… необходимого досуга для всякой иной работы». Лекции для Ключевского превращаются в «борьбу за зрителя»: студенты встречают его настороженно, молча, «дичась». Правда, провожают шумным одобрением. Главным делом Ключевского на оставшуюся жизнь становится подготовка публичного издания «Курса русской истории».

Какими бы бурными ни были политические события первых лет XX века, Ключевский не мог забыть свое главное ремесло – ремесло историка. Четверть века читал он курс русской истории, а если вытянуть чтение в пяти разных заведениях в одну цепочку, то получится период в 108 лет! Но всю четверть века этот курс ходил по рукам в плохеньких литографированных изданиях студенческих конспектов, которые сам профессор не одобрял. Годами коллеги и друзья уговаривали историка сделать настоящее «книжное издание». И снова «долго запрягающего» Ключевского подтолкнуло внешнее событие.

В 1902 году в Петербурге вышло шикарное издание его лекций, предназначенное для царской семьи. Пусть это был маленький тираж в несколько десятков экземпляров; на титульном листе все равно стояло «Лекции по русской истории профессора Московского университета Ключевского» (хотя в углу было добавлено «как рукопись»). А потом этот же «царский курс» на бумаге попроще перепечатали тиражом в несколько тысяч экземпляров в подпольной типографии одной из нелегальных революционных организаций. После этого Ключевский всерьез принялся за «Курс» и решил, что на «его» издании обязательно будет стоять «Единственно подлинный текст» (так и случилось).

В 1902–1903 годах впервые по собственной надобности Ключевский взял «академический отпуск». Формально этот отпуск было очень удобно оформить как «командировку с научной целью за границу сроком на один год». За границу Ключевский не поехал; немного отдохнул в Ялте и уселся корректировать старые студенческие конспекты. Теперь они сослужили благую службу: заново Ключевский писал трудно и долго.

Первая часть «Курса», посвященная домонгольской Руси, увидела свет в первые дни Русско-японской войны, в январе 1904 года. Сразу стало понятно, что это – заметное продвижение исторической науки от давнего тяжеловесного многотомника С. Соловьева. Прежде всего привлекало внимание отличие в стиле: Лев Толстой отмечал, что «Соловьев писал длинно и скучно, а Ключевский – для собственного удовольствия». В этой фразе звучит ирония, но удовольствие Ключевского в основном оборачивалось удовольствием читателей. Сам курс лекций как форма был новым. Карамзин писал беллетризированную летопись. Соловьев – строгую историю. Ключевский как бы возвышал читателя до уровня лучшего в стране университетского образования; он постоянно поддерживал в изложении иллюзию лекции – вплоть до обещаний продолжить изложение в следующей лекции и повтора в начале новой лекции концовки предыдущей. Легкость и художественность лекций достигались близостью их языка к простому разговорному (но разговорному языку русского профессора). Перед читателем представал живой сценарий знаменитых лекций-представлений Ключевского. Текст был сдобрен большим количеством афоризмов, которые Ключевский десятилетиями заготавливал в специальных тетрадях. Тонкие характеристики действующих лиц и периодов русской истории легко запоминались читателями, а иногда заучивались наизусть, как хорошая художественная проза.

Помимо стиля, совсем другой представала общая панорама русской истории. У Соловьева древняя история – это движение от родовой раздробленности к спасительной централизованной государственности. У Ключевского – широкая и глубокая общественная жизнь: развитие экономики, подъем торговли, роль деревни и монастыря в освоении («колонизации») диких северо-западных земель, формирование великорусской народности, критическое отношение к верховной власти, когда она того заслуживает.

В 1905 году вышла вторая часть «Курса» Ключевского, в 1908-м – третья, в 1910-м – четвертая. Незаконченную пятую издали уже ученики Ключевского после его смерти.

Решившись на издание «Курса», Ключевский сделал подарок не только современникам. Давно уже нет на свете тех, кто, читая напечатанный текст лекции, непременно слышал за ним живой голос своего преподавателя. Между тем многие положения