Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

Андрей вернулся в свой коридор. Он помнил, что его каюта — шестая по правой стороне, но, видно, обсчитался и толкнул дверь в следующую за своей каюту Ивана Ивановича. И спокойно вошел, рассчитывая увидеть за столом Российского, но вместо него увидел Ивана, который стоял, наклонившись над столом и разглядывая нечто темное, металлическое, схожее с толстой книгой.

— Прости, — сказал Андрей, — я дверью ошибся.

Иван Иванович резко обернулся и старался встать так, чтобы прикрыть телом лежавшую на столе книгу. Он ерзал задом по ребру стола, и это было бы смешно, если бы не бешеные от злости глаза крестьянского сына.

— Ты что? — шипел он. — Ты чего, тебе что надо? Иди, иди отсюда…

— Прости, Иван, — сказал Андрей, послушно отступая к двери, — я же не думал, что тебе помешаю.

И только когда он уже был за дверью, в коридоре, Иван Иванович перестал ерзать у стола и оторвал взгляд от Андрея.

Андрей закрыл за собой дверь — получилось нескладно. Менее всего он намеревался шпионить за Иваном — ведь тот и не скрывал, что занимается контрабандой, и Андрею дела до того не было.

Конечно же, Иван Иванович испугался от неожиданности — мало ли кто мог зайти в незапертую комнату.

Иван Иванович выглянул из своей каюты.

— Андрюша, — сказал он, — ты напугал меня. А с перепугу я мог бы в тебя и пулю всадить.

— Надеюсь, у тебя нет револьвера, — сказал Андрей. Он уже держался за ручку своей двери.

— А то заходи ко мне, — сказал крестьянский сын, — посидим, у меня коньяка немного осталось.

— Спасибо, — сказал Андрей, — не хочется, а то еще снова испугаешься.

И он вошел к себе, где, мирно пыхтя, Российский расшифровывал надпись XIII века.

Утром «Измаил» должен был оказаться в видимости Батума. Но незадолго до того, как в рассветной мгле возникли высокие лесистые берега Грузии, в Трапезунде начали разворачиваться события, имевшие прямое отношение к транспорту и даже более того — к экспедиции профессора Авдеева.

Рефик Мидхат по прозвищу Ылгаз, заменивший покойного Гюндюза во главе турецкой семьи контрабандистов, тот самый, который столь упорно преследовал Андрея Берестова, а перед самым отплытием «Измаила» побывал на его борту, ночью растолкал своего верного помощника Халиба и отправил его со срочным поручением. Сам же велел принести себе крепкого кофе и, усевшись на низкий диван, стал ждать, удастся ли его план.

Халиб быстро добежал до дома, в котором жил армянский негоциант Сурен Саркисьянц, и условно постучал в калитку. Халиба не ждали, но Сурен не стал терять время — он быстро оделся и спустился к неожиданному ночному гостю.

— Сурен, — сказал Халиб, — у меня есть очень важная новость. Она касается близких тебе людей. Но я не могу подарить ее тебе — если Рефик узнает, что я пришел к тебе, мне не жить на свете.

Сурен был опытным человеком и понял, что Халиб его не обманывает. Он и в самом деле знает новость, за которую можно хорошо заплатить. Жизненный опыт заключается как раз в знании, когда нужно платить, а когда можно и не платить.

— Сколько? — спросил Сурен Саркисьянц.

Халиб хладнокровно назвал сумму, которая даже для привыкшего к большим оборотам Сурена была непривычна.

— Во-первых, у меня нет таких денег, и ты об этом знаешь, — сказал он Халибу. — Во-вторых, нет новости, которая стоила бы так дорого. В-третьих, ты не сможешь ее никому больше продать.

— Сурен, — сказал Халиб, — я сейчас пойду к Метелкину-паше, он мне заплатит такие деньги и даже больше.

— Тогда почему ты пришел сюда?

— Чтобы ты тоже заработал, — сказал Халиб.

— Ясно, — сказал Сурен. — Ты не знаешь, как пройти в крепость и разбудить господина Метелкина, не получив пули в затылок.

— Вот именно.

Говорили они по-турецки, который негоциант знал даже лучше, чем простонародный турок Халиб.

Сурен был убежден, что Халиб пройдет в любую крепость и найдет господина Метелкина. Значит, Халибу надо, чтобы новость, за которую он намерен ограбить Саркисьянца, Метелкин услышал не из уст Халиба, которого он не знает, а из уст Сурена, его старого знакомого. Сурен решил обдумать эту мысль на досуге, а пока что назвал сумму в десять раз меньшую, чем та, которую требовал Халиб.

Халиб сказал:

— Я очень сожалею, что у нас разговор не получился. Потому что хоть ты и армянин и неверный, но ты достойный человек и о тебе всегда с уважением отзывался господин Осман Гюндюз, да будет хорошо ему на небесах.

Сурен зевнул и сказал:

— Мне жаль, что ты нарушил мой сон, сосед. Была ли в том нужда?

— К сожалению, Сурен, — сказал Халиб, — ты будешь всю жизнь грызть локти из-за своей похабной жадности. Потому что мои слова стоят больше, чем весь этот город.

Сурен понимал, что Халиб в самом деле принес важные вести. Конечно, он преувеличивает их значение, конечно же, он хочет вытащить из Сурена вдвое больше, чем стоят эти новости, — но кто скажет, как ценить новости?

— Ты хоть намекни, в чем дело, — сказал Сурен. — Где ты видел, чтобы серьезный негоциант бросал деньги просто так, под пустое обещание.

— Я не делаю пустых обещаний, — рассердился Халиб и снова начал разыгрывать комедию ухода. — Я пошел к Метелкину. Я проберусь к нему, не опасайся, Сурен. Но ты не получишь ни пары прибыли.

— Ты хочешь сказать, что Метелкин даст мне больше, чем ты получишь от меня?

— Клянусь Аллахом.

— Любая половина твоей цены, — сказал тогда Саркисьянц, — ты знаешь, как я рискую!

— Деньги наличными, — согласился Халиб.

— Ты сошел с ума! Кто хранит дома наличные?

— Ты получил эти деньги и еще немного больше вчера после обеда, — сказал Халиб. — Ты не успел их спрятать. А банку ты не доверяешь.

Сурен развел руками. Он не мог не улыбнуться, хотя тут же начал высчитывать, кто из близких перекуплен турками.

Они прошли в кабинет Сурена, тот достал деньги из сейфа, и Халиб медленно пересчитал их. Большие часы, стоявшие на полу, пробили два раза. Было два часа ночи.

Когда Халиб кончил свой короткий рассказ, Сурен не стал делать вид, что информация, полученная им, на самом деле ценности не представляет. Он проводил Халиба до ворот и закрыл ворота за ним. Затем он уселся за стол в своем кабинете. Ему было о чем подумать, хотя совсем не оставалось времени, чтобы думать. Долг повелевал ему немедленно бежать к Аспасии и сообщить ей новости. Однако он понимал, что Аспасия ему ничего не заплатит за его рассказ, да и безумие было бы просить у нее денег — Аспасия скорее пойдет с ним в постель, чем расстанется с монетой, при условии, что в постель с Суреном она не пойдет ни за какие деньги. Но не сказать ничего Аспасии — означало предательство, и неизвестно еще, как гремучая гюрза отомстит Сурену за это. Следовало найти путь, на котором можно приумножить отданные Халибу деньги и в то же время не рассердить госпожу Теофилато.