Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

Считают, что невинности лишили… Пусть думают — зачем разубеждать?

Этот ультиматум властей «Или — или» уже встречался в «Песне Бродского» (1967) и в «Приговоренных к жизни» (1973): «.. Ну а потом предложат: “Или — или”. / Или — пляжи, вернисажи или даже / Пароходы, в них наполненные трюмы, / Экипажи, скачки, рауты, вояжи / Или просто — деревянные костюмы», «В дорогу — живо! Или — в гроб ложись. / Да, выбор небогатый перед нами».

Вообще же мотив насилия со стороны власти подробно разрабатывается во многих произведениях — например, в «Песне о вещей Кассандре»: «Конец простой — хоть не обычный, но досадный: / Какой-то грек нашел Кассандрину обитель / И начал пользоваться ей не как Кассандрой, / А как простой и ненасытный победитель», — а также в откровенном наброске, хранящемся в РГАЛИ: «Все мы словно в подворотне трахнуты…»[1301]. По мнению С. Жильцова, данный набросок (имеющий продолжение) был написан в последний день матча Карпов — Корчной в Багио, то есть 18 октября 1978 года: «Ходом с Е4 <на> Е2 / Наше самолюбие задето! / Всё же этот Карпов — голова! / Выиграл, пускай едва-едва, / Сделал претендента-диссидента»[1302]. Бросается в глаза саркастичность этих строк, поскольку речь в них ведется от лица советского народа, как и в написанном через год стихотворении «Мы бдительны — мы тайн не разболтаем…»: «А мы стоим на страже интересов / Границ, успеха, мира и планет».

Кроме того, угроза перерезать горло — «С ножом пристали к горлу…» — напоминает «Черные бушлаты», где даже такая перспектива не могла остановить лирического героя: «Напрасно стараться — я и с перерезанным горлом / Сегодня увижу восход до развязки своей» (впервые же этот мотив возник в «Серебряных струнах»: «Перережьте горло мне, перережьте вены, / Только не порвите серебряные струны!»).

А знать бы всё наверняка и сразу б,

Заранее предчувствовать беду!

Но все же, сколь ни пробовали на зуб. -

Мы целы на пятнадцатом году.

Здесь перед нами — явный парафраз наброска 1975 года, где лирический герой говорил о своих взаимоотношениях с властью: «Знать бы всё — до конца бы и сразу б — / Про измену, тюрьму и рачок! / Но… друзей моих пробуют на зуб. / Но… цепляют меня на крючок» (С5Т-3-271). Да и в «Балладе о детстве», также датируемой 1975 годом, читаем: «…В первый раз получил я свободу / По указу от тридцать восьмого. / Знать бы мне, кто так долго мурыжил, — / Отыгрался бы на подлеце! / Но родился, и жил я, и выжил, — / Дом на Первой Мещанской — в конце».

Как известно, за день до рождения Высоцкого, 24 января 1938 года, Президиумом Верховного Совета СССР был принят указ «Об амнистии в ознаменование 20-летия Рабоче-крестьянской Красной Армии»[1303] [1304]. Таким образом, становится понятным, что «подлец», на котором хотел бы отыграться поэт, является персонифицированным образом советской власти, которая его мурыжила, не выпуская на свободу. И этот же глагол он применял к властям, рассказывая на одном из домашних концертов о том, как запретили его песни («Сколько чудес за туманами кроется…» и другие) в фильме В. Бычкова «Мой папа — капитан» (1969): «Ну, и пришел, значит, режиссер… Ему два месяца мурыжили картину, не давали выходить с моими песнями. Он пришел к Романову просить.[1304] А тот даже не стал слушать, говорит: “Мы не можем воспитывать на песнях Высоцкого нашу молодежь!”»[1305].

Что же касается подлеца, то и он встречается в ряде произведений 1975 года: «… Ив борьбу не вступил / С подлецом, с палачом — / Значит, в жизни ты был / Ни при чем, ни при чем!» /5; 20/, «Не однажды встречал на пути подлецов, / Но один мне особо запал, — / Он коварно швырнул горсть махорки в лицо, / Нож в живот — и пропал» /5; 26/. Да и раньше он появлялся неоднократно — например, в черновиках «Мистерии хиппи» и «.Лукоморья больше нет»: «Уж лучше небо прокоптить, / Застыть и сдохнуть где-нибудь, / Чем ваши подлости сносить…» (АР-14-125), «Ну а подлый Черномор оказался гнус и вор» /2; 40/.

Возвращаясь к посвящению «Пятнадцать лет — не дата, так…», остановимся на непосредственном обращении коллектива театра к властям: «Теперь напрасно пробуете на зуб», «На нас же негде ставить проб — / Зря пробуете на зуб» (АР-9-46), — и сравним с другими произведениями: «Я был кем-то однажды обласкан, / Так что зря меня пробуют на зуб» («Копошатся — а мне невдомек…»), «Только зря они шустры — не сейчас конец игры!» («У нас вчера с позавчера…»), «Только зря он шутит с нашим братом — / У меня есть мера, даже две» («Честь шахматной короны»), «Напрасно стараться — я и с перерезанным горлом…» («Черные бушлаты»), «И как кое-кто ни старался, / А вот и у нас юбилей» («К 50-летию Юрия Любимова»). Эта же мысль проводится в черновиках шахматной дилогии: «Но пройдут его старанья прахом — / Я его замучу вечным шахом / И сведу всю партию вничью» (АР-13-72).

Также в рукописи посвящения к 15-летию Таганки находим следующие варианты: «Быть может, лучше пули в лоб — наверняка и сразу б»[1306], «Как рано нас невинности лишили! /Ас этим можно было подождать» (АР-9-46).

Последняя цитата заставляет вспомнить «Песню о вещей Кассандре», где «безумная девица» также подверглась насилию: «И начал пользоваться ей не как Касан-дрой, / А как тупой и ненасытный победитель» /2; 332/. Что же касается первой цитаты — «Быть может, лучше пули в лоб…», — то она напоминает «Райские яблоки», где лирического героя «застрелили без промаха в лоб».

И здесь может возникнуть вопрос: почему «лучше пули в лоб»? Вероятно, чтобы не гадать, когда наступит беда, и не жить в постоянном напряжении (как писала Надежда Мандельштам: «Чтобы понять до конца моление о чаше, надо знать, до чего невыносимо медленное и постепенное приближение гибели. Ждать “свинцовой горошины” гораздо труднее, чем упасть скошенным на землю»П09). Именно этим объясняются строки: «А знать бы всё наверняка и сразу б, / Заранее предчувствовать беду!», — поскольку, например, в «Погоне» лирический герой не сумел предвидеть нападение со стороны врагов и едва спасся: «Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза! / Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь!». И далее он говорит: «Из