Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека - Василий Бабков

В работах 1935–1940 годов Тимофеев-Ресовский предпринял ревизию вопроса о частоте мутаций (у дрозофилы) на 1000 р и о дозе, вызывающей 1 % мутаций. До тех пор было принято считать, что 1000 р вызывает около 2,5–3 % сцепленных с полом мутаций, то есть общая частота мутирования 15–20 % на 1000 р или 1 % мутаций индуцируется дозой около 50–60 р. Данные его работы о малых мутациях жизнеспособности 1935 года дали основание повысить эти оценки в 2–2,5 раза: «общая частота мутаций около 40–50 % на 1000 р и 1 % мутаций индуцируется дозой около 20–30 р».

По оценке Тимофеева-Ресовского 1940 года, доза 1000 р увеличивает спонтанный процент мутаций примерно в 30 раз (общий процент всех мутаций на 1000 р около 72 %) и 1 % мутаций вызывается дозой около 14 р [464] .

В статье 1962 года о влиянии ионизирующих излучений на популяции человека (первый вариант написан около 1950 г.) Тимофеев-Ресовский высказал соображения в пользу новой ревизии мутабильности у дрозофилы (и подчеркнул более высокую мутабильность у млекопитающих и особенно у человека), из которых следовало, что «доза в 15 рентген на 1 % вызванных мутаций должна во всяком случае считаться верхним пределом, и у человека 1 % мутаций вызывается, по-видимому, уже значительно меньшей дозой». Он продолжал: «Конечно, даже довольно значительные дозы ионизирующих излучений, порядка до сотни рентген, полученные за репродуктивный период отдельными немногими индивидуумами, не играют особенно большой роли с общепопуляционной точки зрения, хотя и их, конечно, надо по возможности избегать. Но легко высчитать, что для получения целой большой популяцией за репродуктивный период дозы порядка тех же 100 рентген достаточно постоянного повышения общего фона ионизирующих излучений на большой территории до в настоящее время законно допустимой толерантной дозы в 0,05 рентген за сутки (конечно, в том случае, если речь идет о глубинной эффективной дозе. Т. е. о γ– или очень жестком β-излучении)» [465] .

Сдвиг оценок мутабильности, вызываемой ионизирующими излучениями, сделанных Тимофеевым-Ресовским в течение 30 лет, привел его в конечном итоге к заключению о том, что толерантных доз, по существу, не существует!

Отдаленные генетические эффекты неизбежно возникают (на популяционном уровне) и при таких дозах, которые считаются толерантными в физиологическом отношении. Отсюда следует требование запрета испытаний ядерного и термоядерного оружия в воздухе, на земле и в воде.

И. А. Рапопорт в юности посещал авиаклуб и собирался оставить биологию ради авиации. Но встреча с Н. К. Кольцовым заставила сделать выбор в пользу генетики. Он занялся химическим мутагенезом, прошел Великую Отечественную войну и вернулся к научной работе. Убежденный комсомолец, затем коммунист, он был среди немногих биологов, выступивших на сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 г. против идей Лысенко – Презента, и единственным, кто не отказался от критики при сообщении, что ЦК партии одобрил доклад Лысенко. Вскоре у него был отобран партбилет, и он смог найти работу только в геологической экспедиции. На вручении Нобелевской премии в Стокгольме Н. Н. Семенов узнал о замечательном ученом, разыскал его и организовал для его работ отдел в своем Институте химической физики. Рапопорт создал и изучил большое число супермутагенов, позволивших получить около 400 сортов хозяйственно ценных растений, и разработал теорию «Микрогенетики», основу получения супермутагенов, до сих пор никем не понятую. Рапопорт вместе с Шарлоттой Ауэрбах был выдвинут на Нобелевскую премию за работы по химическому мутагенезу. Тогда премия вручалась с разрешения советского правительства, и начальство – зав. кадрами, зам. директора, зав. Отделом науки ЦК – требовало, чтобы он взял назад партбилет. Но новая программа партии включала пункт о поддержке мичуринской биологи (читай: лысенковщины). Взять партбилет Рапопорту было бы неприлично, и он отвергал все требования. Однако позже он был избран членкором АН СССР и удостоен Ленинской премии. Для нашей темы важно, что И. А. Рапопорт сформулировал представление о генетической угрозе человечеству от химических загрязнений биосферы.

В 1972 г. группа по изучению ресурсной геополитики Римского клуба выпустила доклад «Пределы роста» [466] , рисовавший апокалиптическую картину истощения ресурсов и загрязнения нашей планеты в случае сохранения тенденций развития. Почти одновременно появился очерк Тимофеева-Ресовского «Биосфера и человечество» [467] , написанный по заказу ЮНЕСКО в связи с озабоченностью демографическим взрывом середины 1960-х годов. Он опирался на лекции Тимофеева-Ресовского, читавшиеся везде после его освобождения, и публика тогда не видела смысла в его теме, связанной с глобальными процессами (лишь Римский клуб помог этот смысл найти). Очерк был впервые напечатан в 1968 г. и многократно повторялся и в печати, и в виде докладов (но не в «Курьере ЮНЕСКО», который его и заказал: в этом отказала советская сторона). Ставший, так сказать, естественно-научным партнером этого технократического по характеру отчета, очерк «Биосфера и человечество» указывал, в отличие от него, способы выхода из критической ситуации.

Занимаясь созданием науки эры Чернобыля, Тимофеев-Ресовский подразделял все многообразие возможных радиоактивных загрязнений на местные загрязнения и широкие, в пределе общие загрязнения биосфер. «Ко второй группе относятся в основном результаты испытаний атомного и термоядерного оружия. Образующиеся при этом различными путями радиоактивные изотопы большого числа химических элементов разносятся воздушными и океаническими течениями на огромные пространства; на этих пространствах каждый раз создаются лишь относительно ничтожные концентрации радиоактивных загрязнений, – писал он в 1962 г. – Борьба с общим постепенным радиоактивным загрязнением биосферы в результате злоупотребления в некоторых зарубежных странах испытаниями атомного и термоядерного оружия является международной, политической проблемой. Заметим лишь, что радиоизотопы и в этом случае, в согласии с общим путем их перераспределения в биосфере, наиболее высоких концентраций достигают в биомассе и поверхностном горизонте почв, тем самым создавая условия для повышения концентрации инкорпорированных излучателей и у человека» [468] .

В эти годы Тимофеев-Ресовский читал многочисленные лекции. Его логика произвела впечатление на А. Д. Сахарова и повлияла на мысли о последствиях испытания атомной бомбы гигантской мощности на Новой Земле 30 октября 1961 г. (реальный радиус выпадения радиоактивных осадков оказался много больше расчетного, к тому же ветер с полюса изменил пространственное распределение радионуклидов, а в результате на протяжении ряда лет умирали люди). Сахаров пришел к выводу о необходимости запрета испытаний атомного оружия, о мирном сосуществовании и о защите окружающей среды, и о том, что условием для этого является интеллектуальная свобода. Его «Письма о прогрессе…» [469] , ходившие в самиздате и опубликованные за границей, опирались на ряд соображений Тимофеева-Ресовского.

В 1958 г. вышел в свет учебник Дж. Ниля и У. Шелла «Наследственность человека» в переводе С. Н. Ардашникова и Н. С. Четверикова, а в 1965 г. – учебник К. Штерна «Основы генетики человека». Но в этой главе мы имеем дело не с возрождением медицинской генетики, а с наследием содержания русского евгенического движения. Первый современный отечественный учебник «Введение в медицинскую генетику В. П. Эфроимсона вышел в 1964 г., еще до снятия запрета на генетику. На деле это была сводка по генетике популяций человека, и она продолжала евгеническую генетику Н. К. Кольцова. Еще в 1961 г. С. Н. Давиденков дал медико-евгенические рекомендации, оценив риски для потомства при различных заболеваниях центральной нервной системы в 5-м выпуске «Клинических лекций по нервным болезням».

В ответ на прогресс молекулярной генетики, когда продажная девка империализма пошла на службу коммунизму, Медгиз в 1963 г. выпустил в свет брошюру для защиты власти группы Лысенко – Презента [470] . «…теория вейсманизма-морганизма закрывает пути для правильного изучения этиологии и патогенеза наследственных болезней…», – угрюмо заклинал автор, имея в виду русскую евгенику 1920-х и медгенетику 1930-х годов. Он помянул и реформистов-евгенистов, ставя им в укор нецитирование трудов И. В. Мичурина и Т. Д. Лысенко, и ссылался также на статьи: С. Давиденков «Генетика медицинская», БМЭ. Т. 6; С. Давиденков, В. Эфроимсон. «Наследственность человека» БМЭ. Т. 19). На этой вялой брошюре лысенковская медгенетика, не начавшись, закончилась.

В СССР был ряд первоклассных биологов и врачей, теперь уже старшего поколения, желавших заниматься медицинской генетикой и способных внести весомый вклад в ее возрождение, часть из них упомянута выше в этом разделе. Теперь, конечно, нельзя было ограничиться русской евгеникой 1920-х и русской медгенетикой 1930-х: англо-американские реформисты-евгенисты за 1930–1945 годы, дистанцируясь от расизма, антисемитизма и политики стерилизации, тихо вырабатывали цитогенетические и биохимические методы выявления рецессивных патологических генов (у здоровых, по видимости, людей) и подготовили прогресс и мощный всплеск генетики человека 1950-х годов, так что первый Международный конгресс по генетике человека состоялся уже в 1956 г. в Копенгагене, 2-й – в Риме в 1961-м, 3-й – в Чикаго в 1966-м).