В тебе моя жизнь... - Марина Струк

— Что, если я вдруг окажусь тяжела? — неожиданно вырвалось у Марины после, когда Сергей курил в открытое оконце (здесь даже окошко было на петлях, в этой «сторожке лесника»!), опершись плечом о стену. — Вдруг после выяснится, что я жду дитя от своего супруга? Ведь всякое может случиться.

Он лишь пожал плечами в ответ, не отрывая своего взгляда от листвы за оконцем.

— Дети всегда в радость. К тому же, я уже буду воспитывать дитя Анатоля, ты забыла? Так в чем разница — один или два, — он вдруг задумался, и сердце Марины ухнуло куда-то вниз. Ей показалось, что он догадался о причине, по которой она задала ему этот вопрос. — Но будет, конечно, гораздо тягостнее, если ты окажешься тяжела ребенком мужского пола. Ни один мужчина никогда не позволит другому воспитывать своего наследника. В этом случае, нам придется что-то решать — либо отдать дитя Анатолю, (нет, не смотри на меня так возмущенно!), либо жить довольно долго, возможно, всю жизнь под чужими именами, чтобы у нас это дитя не отобрали.

Марина устало прикрыла глаза. Всю жизнь в бегах! Отказаться от своего родового имени! Готова ли она принять от Сергея такую жертву? Готова ли допустить, чтобы он пошел на нее?

— Кстати, ты так и не поведала мне ничего о своей дочери, — внезапно проговорил Сергей от окна, и Марина порадовалась, что он стоит к ней спиной сейчас. Он застал ее своим вопросом врасплох, и она не смогла сдержать эмоций, что тут же всколыхнулись в ее душе. — Как ее имя? Какая она? Расскажи мне о ней.

Марина поколебалась немного, но потом все же заставила себя разлепить пересохшие от волнения губы и произнести:

— Она — маленькая озорница. Любит проказничать, хлебом не корми. Бедная Агнешка, ей уже совсем не справится с ней. Даже француженка не всегда способна обуздать порывы моей дочери к озорству! — Марина улыбнулась, вызвав в памяти лицо ее маленькой дочки. — А как она театральничает! Ты бы видел, какое лицо она строит, когда ее поймают на проказах! Сама невинность! И как такую наказать за проказы? Юная кокетка.

— Она схожа с тобой чертами?

— В ней часто находят мои черты, — уклончиво сказала Марина. Не могла же она сейчас сказать ему, что в основном, ее дочь схожа с ним самим — тот же цвет глаз, овал лица, мимика?

— Тогда я легко смогу полюбить ее, — улыбнулся Сергей, по-прежнему не поворачивая к ней головы, а она упала лицом в подушки и прикусила уголок наволочки, чтобы не закричать во весь голос от боли. О Боже, как же тягостно сейчас ей, как тягостно!

— Что с тобой? — на ее обнаженное плечо вдруг легла мужская ладонь. — Что с тобой, милая? Скажи же мне, — он развернул ее к себе лицом, пристально вгляделся в ее черты. — Ты переменила свое решение? Ты желаешь остаться… с ним? Не молчи, не держи в себе. Скажи мне, и я пойму. Я не буду тебя винить — на то, что мы задумали, нужна решимость, невиданная отвага для женщины.

Она поймала его руку и поднесла к губам, а затем прижалась к ней щекой.

— Я люблю тебя, — просто ответила она. — Я полюбила тебя с отрочества и, уверена, что даже на смертном одре я буду шептать твое имя. Когда я рядом с тобой, я живу. Ведь иначе, я просто трапезничаю, сплю, играю с ребенком, танцую на балах, но не живу. В тебе — моя жизнь, только в тебе.

Сергей проводил Марину почти до самого села, откуда до усадьбы оставалось чуть более двух верст. Далее ему было нельзя ехать, все в имении были уверены, что он отбыл еще поутру. Он подъехал к Марине и, обняв ее за талию, крепко поцеловал в губы, едва не стянув с лошади к себе на колени.

— Я буду ждать тебя завтра на рассвете на почтовой станции, как и оговорено, — проговорил он ей в губы. Марина лишь кивнула в ответ. Она до сих пор не могла решить, как ей следует поступить в виду последних обстоятельств. Да даже если бы она решила не ехать завтра, скажи она об том сейчас, и он своими речами, своими сладкими поцелуями заставит переменить свое убеждение.

Марина вдруг вцепилась в него так сильно, что лошади под ними заволновались, чувствуя ее состояние. Она царапала ногтями ткань его мундира, не в силах отпустить его из своих рук.

— Не хочу расставаться с тобой, — прошептала она едва слышно, а он улыбнулся и поцеловал ее нежно в лоб.

— Это всего лишь на одну ночь, мое сердце. Скоро мы будем совсем неразлучны, и ты будешь даже выгонять меня из дома куда-нибудь, чтобы побыть хотя бы несколько минут наедине с собой. Совсем скоро…

Марина едва успела переменить платье, как наступила пора спускаться к ужину, предпоследнему в длительной череде празднеств в имении Юсуповых. Завтра будет дан последний бал с китайскими фейерверками, если позволит погода, и живыми картинами на фоне этого великолепия. А уж второго дня усадьба опустеет — многочисленные гости разъедутся кто в собственное имение, кто в Петербург или на дачи в Царское село, чтобы встретиться только осенью, либо в начале сезона — после Рождества.

За ужином Марина была рассеянна, скупо поддерживала беседу со своими соседями по столу, что вызывало в Жюли, наблюдающей за ней все это время, настороженность.

— Что с тобой? Ты нездорова? — встревожено спросила та Марину, когда они направлялись в салон после ужина.

— Устала просто, — пожала плечами ее подруга. — Такие насыщенные дни были.

За окном снова пустился дождь, и потому гости разбрелись после ужина кто куда по дому. Часть гостей удалилась в игорную, где тут же за карточными столами начались азартные игры. Многие мужчины ушли в курительные комнаты, туда же ушел и Арсеньев, чтобы за трубкой и бокалом отличного хозяйского бренди обсудить последние вести из мира политики или охоту, что была нынче утром. Дамы направились в розовый салон. Там уже расставили столики для игры в лото и подготовили прохладительные напитки.

Марина почти сразу же приняла приглашение присоединиться к игре в лото, чтобы не принимать участие в разговорах, а также избежать расспросов Юленьки. Ей не хотелось сейчас ни о чем думать, словно все может решиться за нее. Она была рассеянна за игрой, вполуха слушая разговоры за игровым столом остальных игроков, но один из них, вернее, обрывок его привлек ее внимание.

— …да-да, представьте себе, вывезла дочь в тот сезон. Бедная девочка, за ней следили во все глаза, и мало кто решился записаться в ее бальную книжку, — вещала одна из дам другой, в большом чепце, отороченном алансонским кружевом. Они принадлежали к московским гостям Юсуповых, посему Марине не были хорошо знакомы. — Грехи отцов падут на головы детей их до третьего и четвертого колена, c'est la pure vérité[384]. В данном случае, грехи матери помешали дочери составить партию кому-либо. Кто возьмет в невестки дочь de étourdie[385]? Бедная-бедная девочка, кто же знал, что ей суждено остаться в девах из-за того, что ее мать была так бездумна? O, ma chere comtesse[386], у вас же есть «лебедь»! Сюда его, сюда! — говорившая взяла бочонок и поставила его на карточку Марины, заставив ту вздрогнуть от неожиданности. Она улыбнулась Марине, потрепала ее по руке («Attentif, ma chere comtesse, attentif[387]. Вы сильно рискуете вконец проиграться») и снова повернулась к своей собеседнице.