Гойда - Джек Гельб

Владимир хмуро мотнул головой, ломая печать.

– От Бельского, – коротко молвил Старицкий и принялся читать письмо.

Евдокия замерла, и от одного того имени пробрал княгиню холод. Несколько минут Старицкий внимательно вчитывался, покуда жена его ожидала. Наконец Владимир отложил письмо, и вновь его тонкие пальцы застучали по столу.

– Чего же хочет княже? – вопрошала Евдокия.

– Поохотиться, покуда не стало слишком поздно, – ответил князь, переводя взгляд на мутное стекло.

Потоки дождевой воды застилали вечно бегущей пеленою весь вид. Порывы ветра вновь ударились в окна, и терем взвыл. Владимир бросил взгляд на послание – жёлтый лист завернулся сам собою. Раздумья ясно отражались на бледном малокровном лице Старицкого.

– Но верно, – вопрошала Евдокия, – сам ты видеть князя не хочешь?

– Не хочу, – кивнул Владимир и, подавшись вперёд, взялся за перо, – но, похоже, придётся.

* * *

Холодный осенний день уж вовсю дышал зимними холодами. Промозглый сухой воздух гнал вести с севера, предвещая лютую стужу. Владимир сидел в седле, оглядываясь по сторонам, равно как и ратные люди, что поехали с ним. Хмурый лес угрюмо шелестел чёрными елями. Свинцовое небо малость моросило. И вот вдалеке появился всадник. Владимир прищурил взор, дабы наверняка разглядеть в нём Ивана Бельского.

– Безмерно рад видеть тебя в добром здравии, – запыхавшись от скорой езды, молвил Бельский. – Небось заставил ждать немало? Дороги размылись – сам чёрт ногу сломит, а путь лежал неблизкий.

– Какие же заботы занимали тебя? – спросил Владимир.

Бельский в мгновение омрачился ликом.

– Проведывал отца Филиппа, – ответил князь.

Старицкий невольно сглотнул, стыдливо отведя взгляд.

– Тяжко же на нём сказывается заточение, что и словами не передать, – с болью в голосе молвил Иван.

Владимир молчал, не зная, что ответить на эти речи. Страшной болью кольнуло сердце Старицкого, едва ему привиделся святой отец в тяжёлых оковах.

– Полно же, полно, – молвил Бельский, как смутили его вести князя. – Неча нам нынче убиваться. Скажи лучше, княже, как поживают домашние твои?

– Матушка, верно, захворала – из постели не встаёт. Евдокия прислуживает при ней, – молвил Владимир, да голос его точно оборвался.

В его памяти быстро встало горе, настигшее князя Бельского. Он сглотнул, уж нынче сложив всё, от чего взор Ивана отмечен хладным знаком смерти.

– Скорблю с тобою о твоей утрате, – тяжело произнёс Владимир.

Иван мотнул головой.

– Не надо об этом, прошу, – молвил Бельский.

Старицкий согласно кивнул, невольно крепче сжимая поводья. Они тронулись, пустившись в гущу леса. Тёмные ветви заговорщически шептались над ними. Трудно было различить дорогу, размытую, поехавшую с топкими канавами. Но мало-помалу путь становился лучше, покуда князья с соратниками восходили по дороге. Тёмные ели редели, и наконец показалась опушка. Глаза Владимира невольно расширились.

– Не многовато ли народу для охоты? – вопрошал Старицкий.

– Прибудут и боле, ежели на то будет ваша воля, княже, – с коротким поклоном ответил Бельский.

Владимир оторопел от сих слов, от сей резкой перемены.

– Моей воли? – переспросил Старицкий, хоть ясно разумел смысл.

– Ты можешь спасти нашу землю, законом и правом, – произнёс Бельский.

– Законом и правом… – вздохнул Владимир, чувствуя, как слабеет рассудок его.

Старицкий перевёл взгляд на ратных людей, прибывших к охоте. Среди них были все видные князья из земщины. То явно собрались не ради охоты, и Владимир с ужасом разгадывал истинную их волю. Из Москвы прибыли Челядин с Даниловым и многие новгородские князья. Бельский безмолвно взирал на пришлых бравых людей, и за каждым из сих князей были войска в их владениях.

* * *

– Как нынче вижу, – молвил Владимир, принимая от Фёдора чашу студёной сладкой воды, – не могу верить очам своим.

Старицкий сделал несколько глотков, окончив свой рассказ. Царь не сводил взгляда с Владимира, и молодой Басманов было ужаснулся. На мгновение Фёдору показалось, будто бы государь во сне не смыкает очей, и взгляд его и впрямь лишился всякой тени рассудка али мысли.

– Остави мя, – глухо произнёс Иоанн, подперев голову рукой.

Владимир коротко кивнул и исполнил волю брата.

– Царе?.. – с тревогой молвил Фёдор, опустив руку на плечо владыки. Он видел, как дрожь пробирает тело Иоанна.

– Созвать, – хрипло повелел царь.

* * *

– Они не сунутся биться, – молвил Малюта, и спор сей подолгу не стихал. – На кой чёрт им своими-то рисковать, ради чего? А ежели мы отступимся от латинов – так не воротим сей рубеж.

– Верно всё Гриша говорит, – кивнул Морозов. – Видать-то, земские дружбою заручились, и не чьей-то, а от латинов. Разобьём здешнего супостата – и земские разбегутся.

– Лихо махнул! – усмехнулся Алексей. – Оно – поди-ка и разбей их ещё!

– Коли не струсим – прорвёмся, – пожал плечами Малюта. – Нынче надобно добивать латинов, не иначе.

Иоанн глубоко вздохнул, силясь внимать голосу ратных своих людей, но воздух дрожал, точно пламенем объятый. Владыка сильнее сжал кулаки, коими опирался о стол. Руки его закоченели от холода и уж горели изнутри, но Иоанн не придавал тому никакого значения.

– Остынь, Малюта, – угрюмо молвил Иоанн, поднимая тяжёлый взор.

Опричники замерли, едва царь дал слово своё. Уж понадеялась братия, что сейчас все чаяния их решит владыка, да зря.

– Пошли вон, – велел царь, опускаясь в кресло.

Сомкнув тяжёлые веки, Иоанн коснулся виска. Опричники скоро переглянулись меж собой, да что и сказать-то? Один за другим верные царские воеводы покидали палаты. Никого не смутило, что царский любимец-кравчий остался подле владыки. Но даже Фёдор не видел того призрака, который прямо сейчас стоял в шатре и насмехался над разбитым рассудком Иоанна.

– Уж у кого, а у меня совета не проси, – молвил Андрей Курбский, разводя руками.

И раздался не смех, но гул, и нарастал, и множился силой своей, да вмиг всё стихло, как владыка расслышал, как молодой Басманов вопрошал.

– Царе?.. – в тревожной растерянности звал Фёдор, протянувши чашу вина.

Иоанн крепко схватил руку Фёдора, точно цеплялся за саму жизнь. Басманов выронил чашу, и та упала к ногам государя, и сейчас владыке не было до того никакого дела. Царь не слышал собственного сбитого дыхания, не видел, каким безумием кипел его тёмный взор. Но тому страшному приступу внимал Фёдор. Он положил свою руку поверх руки царской.

– Ты видишь? – вопрошал владыка, не сводя взора с призрака.

Царский взгляд был столь полон пламенного отчаяния, страха и агонии, что Фёдор порешил, что и впрямь некто сейчас стоит с ними, безмолвный, всевластный, но незримый.

– Нет, – мотнул головой опричник и припал тёплыми устами к окоченевшим пальцам владыки.

Иоанн прикрыл глаза, откинулся к спинке своего трона и с блаженным вздохом слышал, как тревога отступает от сердца его, как холодные когти отпускают