Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я пока пройду в ту комнату, — сказала, вставая, монахиня.
— Только прошу вас, мать наставница, побудьте потом со мной, — наказывала ей Пинъэр. — Мне еще с вами поговорить надобно.
— Я останусь, матушка, не волнуйтесь, — заверила ее Ван.
Немного погодя в спальню вошел Хуа Цзыю, сопровождаемый Симэнем.
— Не знал я, что ты больна, — обратился он к молча лежавшей Пинъэр. — Только что здешний слуга сказал. Завтра жена придет тебя проведать.
— Весьма тронута вашим вниманием, — только и проговорила Пинъэр и повернулась к стене.
Хуа Цзыю посидел немного и вернулся в переднюю постройку.
— Мой покойный дядюшка в бытность свою правителем Гуаннань,[1007] — говорил Симэню шурин Хуа, — приобрел настойку гинуры. При женских болезнях рекомендуется пять фэней с вином принять. Кровотечения сразу приостановятся. Почему бы ей не попробовать? Ведь у нее настойка должна быть.
— Принимала, — сказал Симэнь. — Был у меня здешний правитель Ху. О болезни разговорились. Советовал пальмовую золу с петушьим гребнем смешать и с вином выпить. На день кровотечения прекратились, а потом еще хуже стало.
— Тогда плохи дела, зятюшка, — заключил Хуа Цзыю. — Не присмотреть ли вам загодя доски для гроба? А жене я велю завтра же ее навестить.
Хуа Цзыю встал и начал откланиваться. Как Симэнь ни просил его посидеть еще, он удалился.
Жуи и Инчунь меняли Пинъэр подстилку, когда в спальне появилась тетушка Фэн и, приблизившись к больной, поклонилась.
— Что ж ты, дорогая мамаша, больную матушку нашу не навестишь? — обратилась к вошедшей Жуи. — Батюшка за тобой Дайаня посылал, у тебя и дверь на замке. Где ты только пропадаешь?
— Всех забот не перескажешь, — начала тетушка Фэн. — Целыми днями из монастырей не вылезаю. Все к учению Буддову приобщаюсь. С раннего утра из дому выхожу и, как ни кручусь, возвращаюсь больше затемно. А дома тебя уж поджидает монах — то отец Чжан, то отец Ли, а то отец Ван.[1008]
— Не при матери Ван будь сказано, как вы, мамаша, со всеми управляетесь? — полюбопытствовала Жуи.
— Вот болтушка! — Пинъэр улыбнулась.
— Без тебя, мамаша, матушка наша рисинки в рот не брала, — говорила Жуи, — от болей страдала. А стоило тебе прийти, матушка даже заулыбалась. Побудь с ней. Авось и поправится.
— В исцелении матушки я любого лейб-медика за пояс заткну, — тетушка Фэн засмеялась, а потом запустила руку под одеяло и коснулась Пинъэр. — Да, матушка, до чего ж вы исхудали! За нуждой встаете?
— Если бы! — заметила Инчунь. — До сих пор матушка с нашей помощью кое-как поднималась, а последние дни лежит. Раза по три за день подстилку меняем.
— И с чего только кровь идет? — говорила Жуи. — Ведь матушка почти и в рот ничего не берет.
Тем временем в спальню вошел Симэнь.
— А, вот и сама мамаша пожаловала! — воскликнул он, заметив тетушку Фэн. — Бывало, ты чаще заглядывала. Куда ж это ты запропала, а?
— Как пропала, батюшка! — возразила старуха. — Время засолов приспело. Деньжонок наскребла и с соленьями эти дни возилась. А то, чего доброго, думаю, угораздит кого в гости заявиться, соленьями и угощу. У меня ведь вольных денег не водится. Вот впрок и припасаю, чтоб потом по лавкам не ходить.
— Что же ты мне раньше-то не сказала? — удивился Симэнь. — У меня только что в поместье овощи собрали. Выделили бы тебе пару гряд, на целый год хватило бы.
— Да разве я решилась бы вас беспокоить, батюшка?! — воскликнула старуха и вышла в соседнюю комнату.
Симэнь Цин сел на край кровати. Рядом с горящими благовониями стояла Инчунь.
— Как себя чувствуешь? — спросил Симэнь больную, а потом обернулся к Инчунь: — А как во время завтрака? Матушка покушала рисовый отвар?
— Если б глоток отведала! — отвечала горничная. — Мать наставница принесла творожников. Матушка откусила разок да к рису коснулась.
— От брата Ина за даосом Панем ездили, но не застали, — говорил Симэнь. — Завтра надо будет Лайбао послать.
— Пошли поскорей! — просила Пинъэр. — Как глаза закрою, пугает меня покойник.
— Это у тебя от слабости, — успокаивал ее хозяин. — Возьми себя в руки, и призраки перестанут тебе досаждать. Погоди, даос Пань всю нечисть уничтожит, а примешь лекарство — и поправишься.
— От моего недуга, дорогой мой, нет спасенья, — шептала Пинъэр. — Разве что смерть положит конец моим мученьям. Пока никого нет, мне с тобой поговорить нужно. Мечтала я прожить с тобой в супружеском согласии и счастии до гроба. Но, увы, двадцати семи лет я потеряла любимого сына. Не дано мне насладиться счастьем. Я тоже ухожу от тебя. Если нам суждено встретиться, то лишь на том свете.
Пинъэр потянула за руку Симэня. Слезы так и катились у нее из глаз. У нее перехватило дыхание. Она рыдала про себя.
— Скажи мне все, дорогая моя, что у тебя на сердце, — просил Симэнь, и слезы навернулись у него на глаза.
Оба плакали.
Появился Циньтун.
— Посыльный из управы докладывает, — заявил он, — завтра, пятнадцатого, свершается церемония присяги Его Величеству, потом состоится торжественное заседание. Вы, батюшка, будете на церемонии? Посыльный ожидает ответа.
— Не смогу я завтра прийти, — отвечал Симэнь. — Пошли господину Ся мою визитную карточку и скажи, чтобы церемонию устраивали без меня.
— Слушаюсь, — отозвался Циньтун и удалился.
— Послушай, дорогой! — тут же заговорила Пинъэр. — Тебе, по-моему, надо пойти в управу. Нельзя упускать службу. Я еще протяну немного.
— Я с тобой побуду эти дни, — сказал Симэнь. — Со мной тебе будет покойнее. Только не терзай себя излишними раздумьями. Шурин Хуа посоветовал мне купить гробовых досок. Может, они отгонят нечисть, и ты поправишься.
— Купи! — Пинъэр кивнула головой. — Только не слушай никого: не очень-то траться. Присмотри лянов за десять, не дороже. А положи меня рядом с твоей покойной супругой. Как жена прошу, не сжигай останки мои. Может, и мне тогда перепадет от жертв, предназначенных для нее. Деньги побереги. Ртов много, подумай, как дальше жить.
Не услышь этого Симэнь, все б шло своим чередом, а тут ему будто ножом по сердцу полоснули.
— Зачем ты так говоришь, моя дорогая?! — промолвил Симэнь в слезах. — Я в бедности умру, но исполню твою просьбу.
Тем временем в комнату вошла Юэнян с коробкой свежих яблок.
— Скушай яблочко, — обратилась она к больной. — Это тебе моя старшая невестка прислала. — Юэнян обернулась к Инчунь: — Ступай вымой и подай матушке.
— Поблагодари свою невестку за внимание, — отозвалась Пинъэр.
Инчунь срезала кожу, нарезала ломтиками и поднесла на блюдце Пинъэр. Симэнь и Юэнян подсели к ней и подали ломтик. Пинъэр откусила ароматного яблока, но тотчас выплюнула. Юэнян не стала ее неволить и уложила, повернув головой к стене. Пинъэр забылась, и Симэнь с Юэнян вышли посоветоваться.
— Сестрица Ли совсем плоха, — начала Юэнян. — Не мешало бы подумать о гробе. А то когда произойдет несчастье, в суматохе подходящих досок не сыщешь. И выйдет: лошадь-то купишь, а в зубы поглядеть забудешь. Так дела делать не полагается.
— Об этом мы уж с шурином Хуа нынче толковали, — объяснил Симэнь. — Я ей только что о нашем разговоре намекнул. Она просила подешевле купить. Семья, говорит, большая, о житье надо подумать. Так это меня растрогало. Я ведь к ней даоса Паня пригласил. Посмотрим, что он скажет, а там и насчет гроба видно будет.
— Ты, я смотрю, не представляешь, насколько серьезно ее состояние, — продолжала Юэнян. — Она же чуть жива. Капли за день не пропустит, рта не открывает, ты еще на что-то надеешься. Впору тревогу бить, ты готов победный марш заказывать. Если же, на наше счастье, он поправится, гроб всегда можно будет пожертвовать. Так что мы от этого нисколько не пострадаем.
— Ладно, пусть будет по-твоему, — заключил Симэнь и вместе с Юэнян направился в дальние покои, а слуге велел позвать Бэнь Дичуаня.
— Не знаешь, где можно купить хороших досок для гроба? — спросил он вошедшего в залу Бэня. — Берите серебра и ступайте с зятем присмотрите получше.
— Прекрасные гробовые доски привезли тысяцкому Чэню с Большой улицы, — сказал приказчик.
— Вот и хорошо! — воскликнул Симэнь и кликнул Чэнь Цзинцзи: — Пойди и попроси у матушки четыре слитка серебра. Вместе пойдете.
Немного погодя явился Цзинцзи. В руках у него было пять солидных слитков.
Вернулись они после обеда.
— Где это вы пропадали? — спросил Симэнь.
— У тысяцкого Чэня посмотрели, — говорили Дичуань и Цзинцзи. — Материал так себе, не из лучших, и запрашивают дорого. Когда мы от него вышли, нам повстречался господин Цяо, ваш почтенный сват. Он-то и посоветовал обратиться к ученому Шану. Отец его служил когда-то цензором в Чэнду, в провинции Сычуань, откуда и привез два набора превосходных гробовых досок для жены. Дерево — лучше быть не может — из местечка под названием Пещера в персиковой роще. Один набор пока цел. И за все — крышку, передок, боковые стенки и дно — просит триста семьдесят лянов. А с нами, надо сказать, был и почтенный сватушка Цяо. Долго он с хозяином торговался. Тот наконец уступил полсотни лянов. Он бы, наверно, и не подумал продавать, если б не предстоящие в будущем году экзамены в столице. Только, говорит, из уважения к батюшке уступал, с другого взял бы не меньше трех с половиной сотен.