Глиняный бог - Анатолий Днепров

— Почему? — настойчиво спросил Леонор.

— Не знаю… После Иокогамы у меня было такое чувство, будто я обязательно буду иметь сына.

— Так. Что было дальше?

— Я стала вдруг какая‑то безвольная и подчинялась Фридриху во всем.

— Почему?

Мать подошла к сыну и села рядом с ним. На ее глазах блестели слезы, хотя она и пыталась улыбнуться.

— Когда ты будешь большой, мой мальчик, и у тебя будет жена, тогда ты все поймешь. Почему ты постоянно терзаешь меня этими расспросами?

— Потому что мне многое непонятно. Я, например, не понимаю, почему погиб мой отец.

— Стечение обстоятельств, Леонор. Судьба.

Мальчик пристально посмотрел на свою мать. Его лицо было бледным и равнодушным.

— Че–пу–ха, — сказал он по слогам. — Глупость!

Мать испуганно попятилась к столу, на котором стояла фотография мужа. Она схватила портрет и прижала к груди.

— Леонор, перестань! Ты не имеешь права так говорить. Судьба есть судьба. Ты никогда не можешь сказать, что будет в будущем, что будет даже через пять минут… Ты…

Леонор как‑то странно присел на корточки, развел руки и искусственно засмеялся. Смеялся он одними губами, как бы подражая какому‑то артисту–комику.

— Я могу тебе сказать, что будет через пять минут, через полчаса, через час, через сутки, через десять дней, через год. А вы, вы не могли предвидеть, что будет через день! После Хиросимы вы не могли сообразить, что следующая бомба упадет на Нагасаки! Ха! Вот уж действительно людская проницательность!

— Леонор! Не смей так говорить! — воскликнула женщина и схватила сына за руки.

Леонор сжал губы. Прошло несколько минут молчания. Затем он тихо, но настойчиво спросил:

— Итак. Что же было дальше?

— Мы остановились в небольшой уютной гостинице на окраине города. Мы немного устали с дороги и прилегли отдохнуть. Шторы в номере были задернуты, и сквозь них пробивался утренний свет, окрашивая комнату в мягкие оранжевые тона. Было очень тихо, и на мгновение мне показалось, что никакой войны в мире нет. Ты себе не представляешь, как мне было приятно. Фридрих, твой отец, вытянулся на диване и сладко дремал. Я чувствовала, как ему приятно после утомительного путешествия из Иокогамы. И тогда что‑то сверхъестественное толкнуло меня, тронуло, подняло с постели, и я помимо своей воли подошла к твоему отцу. Я очень его любила, Леонор, очень… Помню, он открыл глаза и посмотрел на меня с удивлением. “В чем дело, Анна?” — “Я хочу тебе что‑то сказать. А ты не испугаешься?” — “Раз я не испугался Гитлера…” — “О, забудь Гитлера. Я хочу тебе сказать, что у нас будет сын”. После все произошло так, будто изверглись все японские вулканы. Отец вскочил на ноги и вихрем вылетел из комнаты. Я знала, куда он побежал. Я приоткрыла штору и посмотрела вниз на улицу. Он бежал как сумасшедший, не оглядываясь, к центру города. Я знала, что через несколько минут в нашей комнате будет королевский пир. Я улеглась и, закрыв глаза, стала ждать. Как было сладко ждать, Леонор! После я услышала слабый вой сирены. Ну, конечно, это очередной налет разведывательных самолетов. Не так уж и страшно. Я просто повернулась на другой бок и стала смотреть на кремовую штору, закрывающую окно. Она колыхалась от слабого ветра. Затем стало очень тихо. Сирена умолкла. И вдруг…

— Да. И вдруг? — спросил Леонор.

— И вдруг раздался оглушительный взрыв. Нет, не взрыв. Это был какой‑то рев, вопль, как будто сама Земля закричала от невыносимой боли. И вспышка света. О, ты себе не представляешь, что это была за вспышка. Миллион молний одновременно, сто солнц, миллиард лун. Комната, где я находилась, вдруг показалась слишком крохотной, чтобы вместить в себя столько света. Как в кошмарном сне, на моих глазах кремовая шелковая штора превратилась в коричневую, затем в черную и рассыпалась на кроваво–красные тлеющие куски… Комната наполнилась гарью, запахом жженого тряпья, а после этого…

— Что было после этого? — с тем же безжалостным любопытством допытывался Леонор.

— После этого тугая масса горячего воздуха прижала меня к стене. Окна были сорваны с петель и унесены вихрем куда‑то на улицу, все здание гостиницы закачалось, присело, потолок рухнул… Я не помню, что было дальше. Только много времени спустя человек в белом халате, кажется японский врач, по–английски расспрашивал меня, кто я и откуда. Это было, по–моему, в открытом поле. На горизонте синели горы, и еще я помню, как кто‑то рядом стонал. “Что случилось?” — спросила я. “Американцы сбросили вторую атомную бомбу”. До этого я в атомные бомбы почему‑то не верила. Тогда я спросила, где Фридрих. “Кто это?” — спросил японец. “Мой муж. Он ушел в город за покупками…” Восточные люди странно улыбаются. Мы, европейцы, скорее чувствуем, чем видим их улыбку… Так было и тогда с этим японским доктором. Он улыбнулся. Наверное, чтобы подбодрить меня. “Смотрите, какая сила. До чего доходит человеческий разум. Вы из Германии?” Он приподнял меня, и я увидела, что нахожусь на вершине зеленого холма, а внизу зияет черная обгоревшая яма. В ней возвышались уродливые стены, закопченные изгороди, виднелись составы искалеченных железнодорожных вагонов. Почему‑то мне запомнилась огромная площадь, на которой торчало множество черных дымящихся столбов. “Это был городской парк, — как бы догадавшись, пояснил японец. — Правда, могучая сила — атом?” — “Что все это значит?” — спросила я. “Это? Недавно там, внизу, был город. Назывался он Нагасаки. И вот…”

Анна еще несколько секунд шевелила губами, но ее голоса уже не было слышно. Леонор подошел к окну и задумчиво произнес:

— Любопытно, черт возьми. Очень любопытно.

— Леонор, что ты говоришь! — в ужасе воскликнула мать. — Там погиб твой отец!

— Это понятно. В этом нет ничего удивительного. Мне не понятно, почему он покинул гостиницу, когда было совершенно очевидно, что бомбу сбросят именно на Нагасаки.

— Ты с ума сошел, Леонор. Ты говоришь об этом таким равнодушным голосом. Тебе никогда этого не понять!

Мальчик пожал плечами.

— Я не понимаю, почему ты злишься. Конечно, отец поступил неразумно, оставив тебя одну. Отпраздновать торжество вы могли бы и после взрыва, в безопасности. В Нагасаки вам вообще не нужно было бы ехать. Скажу тебе прямо, мама, странные вы люди. И отец был странным…

— Что значит — странным? — в ужасе прошептала Анна.

— Как тебе сказать… Можно было легко вычислить вероятность того, что вторую атомную бомбу сбросят именно на Нагасаки. Ведь не даром бомбу сбросили именно на него. Как можно было не предусмотреть это событие? Вы, люди, не понимаете одного: если что‑то происходит, то так и должно быть. Почему вы никогда не пытаетесь рассчитать свое будущее? Или, может быть, вы не можете?