Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной - Митрополит Евлогий Георгиевский

В один из этих победно-финальных дней я застала Владыку счастливым, сияющим, вокруг него лежали газеты, в руках был иллюстрированный журнал: он любовался портретами советских маршалов… — Смотрите, смотрите, подлинные орлы… Вот этот на Кутузова похож, а вот — Багратион, а вот этот — Барклай… Какие молодцы! Какие лица! Благообразные, волевые, умные… — с веселой улыбкой говорил он.

Когда разговор заходит о существующем в России государственном строе, Владыка на мгновение задумывается…

— Да… да… но национальные задачи могут, по произволению Божию, выполняться путями, нам неведомыми… — убежденным тоном говорит он. — России сейчас возвращается все, что мы утратили во время революции. Пожалуй, и основной славянский вопрос разрешится — вековая задача… вековая задача, завещанная предками… Политика ведется национальная, отвечающая интересам России. Это ново. Это явление надо учесть… с ним надо считаться… — И он вспоминает деятельность русских националистов в прошлую войну…

Радость о победах незаметно сливается с воздыханиями о русской великодержавности, о новых границах… Не те ли самые патриотические чувства нашли свое патетическое выражение в приветственной речи, сказанной Владыкой в день встречи Государя во Львове? — "…Ваши доблестные боевые орлы, сокрушив в своем неудержимом стремлении вражеские твердыни, взлетели на неприступные снежные Карпаты, и там, на самой вершине, теперь вьет свое гнездо могучий двуглавый орел…"

Огромная непобедимая Россия, от Ледовитого океана до Индийского (мечта!), гроза пограничных сильных держав, покровительница малых, сестра родная всех славян… и Москва — кто знает! — быть может, всемирный центр Православия — грандиозная программа националистических чаяний, казалось, теперь может развернуться со всей убедительностью исторической реальности… И было так же убедительно, что Россия вознесена на вершину военной славы и справилась с врагом благодаря чьей-то железной воле, жестокость которой многим бы хотелось оправдать пользой…

В те дни побед впервые в Зарубежье стали раздаваться такие речи среди русских патриотов… Что-то незаметно сдвинулось, изменилось в старых привычных оценках, начала меркнуть самая о них память… Постепенно стало забываться незабываемое — о чем говорили так часто с амвона, в печати, в лекционных зальцах, в семейном быту: о Соловках, об епископах-мучениках, об осквернении святынь, о тайной церковной жизни… История перевернула страницу, и содержание следующей поглотило внимание, так оно оказалось ново.

Это новое — прекращение в России гонений на Церковь. Больше этого — согласие во взаимоотношениях государства и Церкви. Государство уступило, допустило существование "своей" Церкви: непримиримое отыскало путь к подобию примирения…

Известие о прекращении гонений, а потом о Соборе и избрании Патриарха Владыка воспринял как великую радость духовной победы, связанную с победой на полях сражений, как знак "прощенности" русского народа. Нахлынувшие новые впечатления эту радость могли только укреплять.

После освобождения Франции в Париж из трудовых и военных лагерей наехало много советских людей. Новые, не похожие на эмигрантов посетители наших храмов. Не боясь ни огласки, ни преследований за веру, они во множестве притекали на церковные службы. "Нам теперь это позволено. И детей крестить, и в церковь ходить…" — бойко заявила мне одна молодая девушка.

Что-то было простодушное в их отношении к религиозному культу. Неуверенно разбираясь в догматической стороне своей веры, подчас недоумевая, что в церкви говорят, читают и поют, путаясь в простейшем, — они тем не менее с воодушевлением посещали наши церкви, несомненно ожидая для себя от этих посещений чего-то хорошего, отрадного и утешительного.

С какою радостью глядел Владыка на новых гостей!

"…К нам в церковь теперь приходит много наших соотечественников — мужчин и женщин, — писал мне Владыка (23 ноября 1944 г.). — Какие они хорошие, трогательные, особенно женщины, и какие благочестивые! Когда было холодно, и они пришли слишком рано, и их хотели напоить чаем, то старшая из них сказала: нет, мы пришли сюда не для еды, а для души, до обедни чаю пить не будем! И ведь это говорит советская женщина, о которых мы думали, что они совсем погрязли в коммунизме!.. Когда смотрю на эти родные, открытые русские лица, у меня сердце кровью обливается. Вот овцы без пастыря. А лучше сказать, — с ложными пастырями, с волками в овечьих шкурах, ибо, пока мы тут пререкаемся, не дремлют униаты, сектанты и проч. Вот почему так хочется засыпать ров, отделяющий нас от России, чтобы скорее идти туда работать для русского бедного (но великого) народа…"

Эту новую толпу Владыка почувствовал сразу: ее волевую крепость, душевную молодость (стариков между ними почти не было), выносливость, религиозную непосредственность, а через них — и дубовую несокрушимость того ствола, которого они ветки… Это "они" победили лютого врага, это "они" носители русской мощи! Эмиграция, по сравнению с советскими гостями, несмотря на всю свою "интеллигентскую" старую русскую культуру, казалась ему слабеньким, пересаженным на чужую землю, растением… Не напоминали ли мы ему бедных "холмичей", которых вот-вот поглотят без следа чужая культура, чужая "вера"?.. Не значило ли нас спасти, если нас связать с державным русским центром?

"…Вот русская молодежь, талантливая, образованная… Доколе она будет лить воду на чужие мельницы, крыть чужие дома? Не пора ли идти на строительство своих родных домов? Все эти мысли так остро волнуют меня. Конечно, я не увижу этого нового строительства. Мое здоровье плохо, и я уже потерял надежду на выздоровление и, вероятно, скоро умру. Но перед смертью так хотелось бы что-нибудь сделать для родного народа…" — пишет Владыка (23 ноября 1944 г.). И далее в том же письме: "Расскажу вам о своих скитаниях в советском мире, разыскивая путь русского народа…"

Владыка говорит здесь о своих первых попытках войти в общение с Московской Патриархией при содействии советских дипломатических инстанций с целью воссоединения с "Матерью Церковью". Мы знаем, что попытки эти бесплодными не были и зимою 1944–1945 годов у него завязались сношения с митрополитом Алексием (вскоре Патриархом Московским), которые впоследствии развились и углубились.

Этой же зимою 1944–1945 годов на путь церковного национализма Владыка старается увлечь за собою и паству. В своем "слове" в день пятидесятилетнего юбилея своего священства, 18 февраля 1945 года, он обращается к ней с открытым церковно-патриотическим призывом:

"Мать святая Церковь Русская зовет нас к возвращению в лоно свое. Уклонимся ли мы от этого материнского призыва? Довольно настрадалась душа наша в изгнании на чужбине. Пора домой. Высшая власть церковная обещает нам спокойное развитие церковной жизни. Хочется облобызать родную русскую землю. Хочется успокоения в лоне родной Матери Церкви и нам, старикам, чтобы найти последнее упокоение, а молодым и зрелым чтобы поработать над возрождением Родины, залечить ее зияющие раны. Без страха и сомнения, без смущения войдем в родную землю: она так хороша, так прекрасна…"