Свобода, жизнь и сознание. - Юрий Низовцев

Пребывание души в нашем ужасном мире соответствует тому уровню сознания, который она пока имеет, и той степени свободы, с помощью которой она может изучать, познавать и переделывать мир по своему разумению, становясь в этом процессе всё совершеннее.

Бердяев пишет, что добро, совершенство, истинная жизнь должны быть свободно достигнуты.

Действительно, к ним нельзя привести насильно, но и свободно человеку в нашем мире достигнуть их невозможно в его краткой жизни. Он может только стремиться к ним, а достигает их его душа в момент прощания с этим миром навсегда для перехода в иное измерение, с иными законами, но с тем же стремлением к развитию в других условиях.

А сам наш «низший» мир, все многочисленные цивилизации в нем, сменяющие друг друга, служат только для развития души и самостоятельного значения не имеют. [1]

Свобода сознания в нашем мире, таким образом, имеет два тренда: она, в условиях жизни с ее всевозможными ограничениями и препятствиями, большей частью, слабо, вяло, но проявляется, повышая общий уровень сознания, и она же внутри человека, в его внутреннем мире, не скованном такими ограничениями как внешний, может достигать необыкновенных высот, являя собой истинную жизнь души. Каждый человек об этом имеет представление, но не может это объяснить.

Бердяев считает, что бессмертие может быть лишь целостным, лишь бессмертием целостной личности, в которой дух овладевает душевным и телесным составом человека.

Тут его ограниченность сказывается в отсутствии понимания, что личность, формирующаяся в течение жизни человека, не может быть при ее завершении окончательной и целостной. Личность, в значительной степени, есть отражение развития сознания человека в мире, которое не может закончиться никогда. Если, следуя логике рассуждений Бердяева, допустить, что какая-то, пока еще убогая, ущербная, недалекая и даже гнусная личность попадает после смерти человека в иной мир, в вечность (ведь другой жизни у человека, по Бердяеву и христианской церкви, нет), то это может быть только фарсом. И тут Бердяев неправ. Целостного человека не бывает, потому что нет человека без души: душа у него во всем, но она не может высоко подняться за краткий миг человеческой жизни. Поэтому личности, которые приобретает душа в течение многих жизней, оставаясь в ней отдельными, зафиксированными, вместе с тем, информационно объединяются, формируя уже не временный, человеческий облик, а интегральный облик души. Благодаря этому, душа всё время растет и становится всё более многоцветной. Таким образом, свобода действий совершенно разных душ ведет не к образованию однообразных созданий, а уникальных в своей неповторимости высших разумных образований представляющих все текущее многообразие мироздания и поэтому владеющих им в своем единстве.

Бердяев полагает, что основная проблема есть проблема отношения бытия и свободы. И далее утверждает, что имеется выбор: примат свободы над бытием или, наоборот, примат бытия над свободой. При этом под бытием он понимает материальное и объективированное, а под свободой – нечто идеальное, безосновное, не порожденное бытием, вкорененное в «Ничто», в бездонное, в небытие.

Действительно, свобода не может быть порождена необходимостью, но она не может быть и вкоренена в бездну.

В этом смысле, вопрос об отношению бытия к свободе поставлен Бердяевым некорректно. Правда, эта постановка для Бердяева однозначна, потому что он признает мир актом творения. В этом случае, бытие и небытие можно противоположить, а свобода автоматически попадает в небытие, поскольку к созданному Богом первоначальному бытию свобода не имеет отношения.

Однако если же полагать, что мироздание никем создано не было и существует в своих бесчисленных сочетаниях, превращениях и образованиях, в нашем понимании времени, вечно, то в нем всегда присутствовали, по крайней мере, все известные нам составляющие, в том числе и его высшая составляющая – разум, сознание. [1]

Тогда идеальное, небытие, бездна отпадают как таковые, и свобода занимает свое законное место в сознании в качестве его непременного и руководящего состояния, хотя бы потому, что, с одной стороны, только разум может понять, что такое свобода, а с другой стороны, без свободы никакого разума, сознания быть не может, поскольку сознание в потенции есть творящая, то есть не стиснутая никакими рамками, составляющая мироздания.

Однако творить абсолютно свободно нельзя, так как любое творение требует предметности, то есть ограничений в виде того или иного бытия. Без времени, без пространства, предметов, событий отношений нет. Без сущего свободе негде реализовываться.

Отсюда понятно, что свобода может быть реализована и разум может осознать ее наличие в себе, хотя кажется, что он стремится к свободе вовне, только при ограничении сознания сущим. При этом сознание вовсе не попадает в рабство к бытию, а использует его для собственного развития.

Бытие в виде пространства, времени, или движения, событий есть рамка для картины жизни и ее высшего проявления – души. Рамка без картины может быть и висеть в музее никому не нужной и бессмысленной. Лишь картина внутри рамки вдыхает в нее жизнь: на нее смотрят и удивляются. Но и картина не может сама по себе «выбежать» из рамки. При этом картины, как мы знаем, могут быть и стерео, и голографическими, но все они находятся на материальных носителях.

Надо полагать, бытие, сущее – более сложная структура и процесс, чем это нам кажется. И утверждать, что бытия нет, а есть лишь сознание мы не можем, так как сознание есть отчасти информация, а она, как известно, хранится только на материальных носителях. Но мы можем утверждать, что без сознания бытие становится ненужным. В нем нет необходимости. Оно не может себя осознать и его в этом отношении как бы и не существует. Мы ведь знаем о существовании бытия только потому, что в нас есть сознание, а муравей о нем ничего не знает и не узнает никогда.

Отсюда вывод: сознание и бытие – нераздельны. Они по свойствам противоположны, но поэтому они друг друга дополняют, и существовать могут только вместе.

Поэтому, как таковые, бытие и сознание существовали, в нашем понимании времени, всегда. Что же касается представления о создании мира из ничего, то это есть вполне логичное представление сознания, находящегося на первоначальном уровне развития.

Таким образом, свобода и бытие не противоречат друг другу, а одно другое дополняет. И если одно не может существовать без другого, то здесь неуместны приоритеты.

В общем, несмотря на глубокий ум и многие тонкие замечания относительно свойств человека, его души и понятия свободы, Н. А. Бердяев, как и все идеалисты, признающие некую бесплотную всемогущую силу, находящуюся вне мира, и как человек верующий, который пытается понять смысл краткой жизни человека, у которого другой жизни не будет, волей-неволей попадает в замкнутый круг рассуждений о всесилии и всеблагости Бога, пребывающего в недоступных сферах; о духе, невыразимом и всепроникающем, но противополагаемым Бердяевым бытию и необходимости; о Богочеловеке, через коего человек получает свободу. Можно сказать – Бердяев, несмотря на целый оригинальных мыслей, остался в плену традиционных, текущих представлений, так как он все время ищет связь между Богом, духом и человеком, но у него эта связь выглядит натянутой. Это становится понятным из того, что сколько бы не говорил Бердяев о Боге и духе, и тот и другой остаются у него бесплотными в полном смысле этого слова, то есть непонятно чем. И это непонятное для него самого он пытается соединить с человеком, чтобы хоть как-то объяснить феномен последнего: ведь, действительно, человек, принадлежа этому миру телом, выпадает из него сознанием, которое есть в этом мире только у него. Бердяев не видит, что в человеке органично соединяются конечное и бесконечное, единичное и целое, свобода и необходимость, бытие и сознание. Органично, потому, что душа не захватывает готовое тело, а рождается, растет вместе с ним, страшится смерти и умирает вместе с телом, не зная точно, что смерть для нее, бессмертной, – лишь освобождение от отслужившего свое конечного образования. Человек кажется единичным образованием, действующим в жизни в общении с такими же единицами. Однако душа, нераздельная при его жизни с ним, и как будто бы тоже автономная, является неотъемлемой частицей Высшего разума, объединяющего в себе на ином уровне все души всех миров в единое и неразрывное. Этим самым и человек в своей жизни больше принадлежит не природе, а Высшему разуму. Поэтому над человеком не давлеет необходимость так, как она правит всем остальным миром, и он может, хотя и в рамках мирового порядка, действовать свободно, в соответствии с имеющемся в его сознании потенциалом, или приобретенным за предшествующие жизни уровнем развития сознания. Свобода в человеке, прежде всего, проявляется в его неудовлетворенности собой, переносящимся на окружающее его и возникающим из этого стремлением изменить существующее так, как ему хочется и воображается.