Отражения - Нора Робертс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ерунда. Ты нужна.
Линдси покачала головой. Ник всегда был диктатором. Наверно, такова ее судьба — быть связанной с властными мужчинами.
— Я не в той форме, Ник, никак не для балетной карусели. Есть много молодых талантов. — Она снова подумала о Рут. — Они нужны.
— С каких пор ты боишься усердной работы и конкуренции?
Вызов в его голосе был старой уловкой, которая заставила Линдси улыбнуться.
— Мы оба знаем, что три года учить балету — это далеко не то же самое, что три года выступать. Время не стоит на месте, Ник, даже для тебя.
— Боишься?
— Да. Немного.
Он засмеялся от ее признания.
— Хорошо, страх заставит тебя танцевать лучше. — Он сменил тон, услышав ее напряженный смех. — Ты нужна мне, ptichka,[8] моя маленькая пташка. Я почти закончил писать свой первый балет.
— Ник, это замечательно! Я даже не знала, что ты над чем-то работаешь.
— Для танцев мне остается один или два года. У меня нет желания исполнять характерные роли. — Во время короткой паузы Линдси услышала разговоры девочек, которые уже переодевали пуанты на повседневную обувь. — Мне предложили возглавить труппу.
— Не могу сказать, что сильно удивлена, — с теплотой ответила Линдси. — И я очень рада — и за них, и за тебя.
— Я хочу вернуть тебя, Линдси. Вернуть обратно в труппу. Ты отлично знаешь, что это можно организовать, нажав на некоторые кнопки.
— Я не хочу этого. Нет, я…
— Для моего балета нет другой балерины, кроме тебя. Балет — это Ариэль, а Ариэль — это ты.
— Ох, Ник, прошу тебя.
Подняв руку, Линдси потерла переносицу пальцами. Она должна оставить позади мир, который он предлагал ей.
— Нет, никаких возражений. Только не по телефону. — Линдси лишь молча покачала головой и закрыла глаза. — Как только я закончу балет, то приеду в Клиффдроп.
— Клиффсайд, — исправила его Линдси.
Она открыла глаза, ее губы изогнулись в улыбке.
— Сайд, дроп. Я же русский. Это нормально. Я буду у тебя в январе, — продолжал он, — покажу тебе балет. И тогда ты вернешься со мной.
— Ник, у тебя это звучит так просто.
— Потому что это так и есть, ptichka. До января.
Линдси убрала от уха замолчавшую трубку и уставилась на нее. Как это похоже на Ника, думала она. Он был знаменит своим важным, импульсивным поведением и абсолютной преданностью балету. Он такой яркий, размышляла она, возвращая на место телефонную трубку. Такой уверенный. Ник никогда не поймет, что некоторые вещи можно спрятать в копилку воспоминаний, и они все равно никогда не померкнут и не сотрутся из памяти. Для него все всегда было так просто.
Линдси поднялась и подошла к фотографии. «Труппа всегда на первом месте, и на последнем, и между ними. Но в моей жизни существуют еще так много целей, так много желаний. Я, может, и не осознаю их всех, но точно уверена, что они есть. — Она сложила руки на груди, обхватив локти. — Может быть, настало время принять решение. — Ее охватил трепет нетерпения. — Видимо, я слишком долго плыла по течению». Встряхнувшись, Линдси вернулась в студию. Девушки все еще слонялись вокруг и не спешили покидать теплую студию и выходить на холод. Одна Рут вернулась к станку для упражнений. Глядя в зеркало, она следила за Линдси.
Моника подняла на нее глаза с веселой улыбкой.
— Мы с Рут собираемся поесть пиццы и посмотреть кино. Хочешь с нами?
— Звучит здорово, но мне надо еще немного поработать над постановкой Щелкунчика. Рождество наступит быстрее, чем кажется.
Моника подошла и взяла ее за руку.
— Ты слишком много работаешь, Линдси.
Линдси сжала руку Моники, встретив серьезный, обеспокоенный взгляд.
— Да, я тоже об этом думала.
Они обе обернулись на звук открывшейся двери. С потоком холодного воздуха в студию вошел Энди. Его обычно светлая кожа раскраснелась от холода, широкие плечи сгорбились.
— Привет! — Линдси протянула руки, взяла его ладони в свои и, чтобы согреть, начала растирать их. — Не ожидала увидеть тебя сегодня.
— Как вижу, время я рассчитал правильно.
Он оглянулся вокруг, посмотрев на девушек, которые натягивали поверх своих леотардов свитера и брюки. Он небрежно поприветствовал Монику, она кивнула в ответ, казалось, почти с надеждой.
— Привет, Энди, — наконец-то пробормотала она, слегка запнувшись.
Рут наблюдала за всеми с другого конца комнаты. Ей казалось, что все очевидно для всех, кроме этих троих. Энди безумно влюблен в Линдси, а Моника безумно влюблена в Энди. Рут заметила, что Моника залилась румянцем, когда увидела, как он входит в студию. А Энди смотрел только на Линдси. Какие же люди все-таки странные, размышляла Рут, выполняя гранд плие.
И Линдси. Линдси являлась воплощением того, кем Рут надеялась стать: истинная балерина, уверенная, спокойная, красивая, в ее движениях всегда чувствовалось нечто неуловимое. Рут считала, что она двигается не как бабочка или птица, а как облако. В каждом ее шаге, в каждом жесте было что-то легкое, что-то свободное. Но Рут смотрела на нее не с завистью, а с тоской. Она наблюдала за Линдси долго и пристально. И поэтому Рут считала, что уже хорошо ее знает.
Рут восхищалась открытостью Линдси, ее способностью свободно выражать свои эмоции. В ней была теплота, которая притягивала людей. Но Рут чувствовала, что внутри скрывалось большее, намного большее, чем Линдси привыкла показывать. Рут сомневалась, что эта скрытая страсть часто выходит наружу в полной мере. Чтобы ее освободить, нужно нечто столь же мощное, как танец.
Пока Рут думала над этой мыслью, дверь снова открылась, и в студию вошел ее дядя.
Вместе с приветствием на губах Рут появилась улыбка. Но она слегка медлила, чтобы еще раз поиграть в наблюдение.
Зрительный контакт между Сетом и Линдси был быстрым и взрывным. Вспышка оказалась настолько короткой, что Рут непременно бы ее упустила, если бы не наблюдала так внимательно. Но вспышка была, настоящая и очень мощная. Рут на секунду застыла, задумчиво посмотрев на наставницу и дядю. Это было очень неожиданно, и она даже не знала, что чувствует по этому поводу. Притяжение между ними казалось настолько же очевидным, как влечение Моники к Энди и Энди к Линдси.
Удивительно, что ни один из них не в курсе тех страстей, которые существуют внутри этой четверки. Рут вспомнила, с каким пониманием ее родители смотрели друг на друга. От этих воспоминаний ей становилось и тепло, и грустно. Рут безумно хотелось снова почувствовать себя частью такой любви. Не говоря ни слова, она прошла в угол комнаты, чтобы переодеть пуанты на нормальную обувь.