Ларс II - Виктор Гросов

смотрит, старый. Вот я и пришел. Зря, наверное, тревожу…

Воин жестикулировал и рассказывал в лицах, копируя интонации, вызывая улыбку. Под конец он немного сдулся, понимая, что беспокоит по пустяку.

— Все нормально, вой, не зря тревожишь. На то ты и служишь, чтобы докладывать о странностях, — хмыкнул я, — пойдем, проводишь до старца этого.

Ко мне хотели присоединиться все, кто принимал участие в утренней планерке. Я взял только Эсу и Агу. У остальных и так полно забот. Нашли представление, развлечься захотелось.

Мы выехали из Киева и направились на юг, вдоль реки. Запах весенней травы и влажный воздух с Днепра приятно щекотал ноздри. Стук копыт по сочной траве был с характерным шмяканием. Небо было ясным и солнечным. Рядом подгоняли жеребцов Ага и Эса. Воин, принесший весть о старце с прибабахом, скакал впереди, указывая дорогу.

Лысая гора находилась на юге Киева. Лысой же назывался древний ритуальный холм, верхушка которого периодически выжигалась молниями. По поверьям, боги мечут свои молнии в места скопления нечистой силы. Выжженная поверхность холма напоминает плешь — лысину. Отсюда и название — Лысая гора. Это уже Эса просветила меня, разузнав особенности местности загодя.

Подъехав к этой горе, я не сразу заметил старичка, стоящего в обнимку с крючковатым посохом возле небольшого кустика. Горой это место можно назвать с натяжкой. Я слез с коня и подошел к старику, жестом показывая своим спутникам, что все в порядке, пусть не приближаются.

Старик был морщинистым, словно столетний дуб. При этом его живые и цепкие глаза подмечали каждое мое движение. Он был одет в серый балахон с длинными рукавами. Седые волосы были заплетены в косу. Кустистые брови будто жили собственной жизнью, двигаясь так, будто фокусировали мои действия.

— Здравствуй, волхв, — вежливо обратился я к старцу.

— Здравствуй, гость, — проскрипел дед.

А вот это плохо. Быстро меня раскусили. Чувствую, будет неприятный разговор.

— Говори уж, чего надо? — недовольно спросил я, сбрасывая маску вежливости.

— А ты не дерзи, отрок, — сузив глаза-булавки, произнес старик, — Я хочу тебе посланье передать.

— Не староват ли ты для гонца? — ну что поделать, я вредный, когда нервничать начинаю.

— Опять дерзишь.

— Судьба у меня такая, дед.

— Судьбой своей ты сам распоряжаешься. И не только своей. Не надо на нее все сваливать.

— Н-да, согласен, — заметил я, почесывая бороду, — Я определил свою судьбу, вот ее и придерживаюсь. Тебе-то, зачем моя судьба? Чего звал, «гонец-посланник»?

— Кхм… Да, послание. Мы решили…

— Кто — мы?

— Не перебивай, юнец!

— Сорян, больше не буду.

Дедушка нахмурился. Вот чего он такой сердитый? Я прекрасно знаю, что он хочет передать. Якобы я изменил историю, такое нельзя делать. И вообще, гости себя так не ведут и прочая, прочая.

— Мы решили дать тебе шанс и создать новую ветвь мирового древа.

Дед пафосно приподнял подбородок. И что? Он думает, что я что-то понял, что ли? Что значит новая ветвь? Что такое мировое древо?

— Если ты ждешь от меня реакции, то не дождешься. Я ничего не понял, — разъяснил я старцу на всякий случай.

Дедушка сначала удивленно распахнул глаза, а потом, словно от недостатка воздуха начал глубоко дышать и оглядываться, надеясь найти свидетелей моего скудоумия. Видимо, мое невежество потрясло его до глубины души. Чуть успокоившись, он снова обратил на меня свой пронзительный взор.

— Мировое древо — это вселенское дерево, объединяющее все мироздание. Его ветви это возможные сущности бытия. И только великим героям даруется право создать новую ветвь.

— Ветвь — это что-то вроде параллельной реальности? — пробубнил я.

— Можно и так сказать, — чуть задумавшись, заверил старик.

— А к великим героям ты отнес меня, так? — заметил я с тонной иронии.

— Именно, гость, — важно проскрипел дед.

Я задумался. Волхвы и прочие жрецы склонны драматизировать и придумывать эпические бредни. Мне не ясно только на кой мне все это рассказывает старичок с клюкой.

— Что мне теперь делать? Ты дашь мне меч-кладенец и укажешь путь к алатырь-камню? Так ты опоздал, старый. У меня и без этого дел хватает, — с усмешкой заметил я.

Дедушка впился взглядом так, словно хотел пригвоздить меня к земле, но потом провел дряхлой морщинистой рукой по глазам и расслабился.

— А ты бы поверил? — отстраненно спросил он.

— Еще год назад — поверил бы. А сейчас и, правда, поздно.

— Карна говорила, что ты необычный.

— Необычный — это с придурью, что ли? — подозрительно поинтересовался я, — Стоп, какая Карна? Богиня? Или жрица?

— Меня зовут Карнат, — проигнорировал дед, — я единственный жрец Карны, — поэтому услышь меня.

Карна говорила, что у богини Карны могут быть только женщины-жрецы. А тут появляется некий Карнат, который объявляет себя ее жрецом, причем единственным. Может ли быть такое? А может быть такое, что человек из двадцать первого века переносится в девятый век? Не знаю — не знаю. Мутный этот дед какой-то.

— Своими действиями, — продолжил старик, — ты обрубил ветвь, которая вела к относительному спокойствию Мира.

— Ядерная война на уничтожение — это относительное спокойствие? — вскипел я.

— Хм… Ты и это знаешь, — прошепелявил дед, поглаживая косичку.

— Знаю, прикинь?

— Не дерзи, — обрубил меня жрец, — в той ветке нужно было всем переродиться. Появилась бы новая почка, из которой могла вырасти достойная и плодородная ветвь. Ты же ее надломил. Еще можно все вернуть вспять, но результат уже будет не таким очевидным и ясным. Своим вмешательством ты испортил то, что ковалось столетиями.

— Да что ты мне рассказываешь, дед, — я махнул рукой, — жизнь после ядерной войны — это ли достойное будущее?

— Ты не ведаешь, о чем говоришь. Иные ветви ведут к худшему.

— Что может быть хуже уничтожения планеты, хуже ядерной зимы.

— Люди. В других ветвях люди хуже. Они перестают быть людьми.

— Ладно, допустим, ты прав, — я устал от этого спора, — моя реальность — это выбор из двух зол. Чего же ты от меня хочешь?

— Чтобы ты обрубил три почки на твоей ветви, иначе все, что ты хочешь изменить — приведет к тому же результату, который ты стараешься избежать.

Я уставился на старца во все глаза.