Хранители пути - Карина Сарсенова

Голоса и звуки, доносящиеся из кровавой бездны, по мере приближения теней нарастали, усиливались, устремляясь им навстречу. Но что-то гораздо более сильное, чем звуки и тени, влияло на их движение и его исход. И это что-то являлось объектом их притяжения и местом их встречи. И это что-то было фигурой Шалкара, безмолвно стоящей перед зеркалом.

Тени и голоса сгущались вокруг него, клубились у ног, обвивали плечи, короной ложились на высоко поднятую голову, растекались по рукам, груди, по всему телу и тотчас им поглощались. И меняли его до неузнаваемости. Перед зеркалом стоял, не отражаясь в нем, страшный до безобразности, отдаленно человекоподобный силуэт с нечеловеческим лицом. Вернее, с полным его отсутствием.

Постоянно размывающийся, искажающийся, меняющий форму лицевой контур неустанно наполнялся все новыми и новыми огненными и черными бликами. Блики стекали по телу вниз, разметываясь по нему всполохами мрака и огня. Контуры тела, бывшего недавно двуногим и двуруким, безостановочно менялись, уничтожая всякое его сходство с человеком. Все новые конечности вырастали и исчезали в пламенно-могильных отблесках. Невероятных размеров существо, сотканное из огня и тьмы, безликое и бесформенное, но потрясающе осознанное, смотрело сквозь отсутствующее отражение в зеркале на себя самого. Шалкар воспринимал себя не в зеркале, а в том Ином, что расстилалось за его пределами. И именно здесь и сейчас он являлся истинным собой.

Как только маски оказались сброшены, огненно-черное пространство из зеркала подступило к его границе с этой реальностью и готовилось ее пересечь. И в этот момент настоящий Шалкар шагнул навстречу подлинной зазеркальной яви. Принявшее его бесформенность бесконечное пространство мгновенно отступило, оставив на вполне обычном зеркале необычную для него волнистую рябь. Мир и покой разлились в отраженном в его глубинах офисном интерьере. Но вот Шалкара в дозеркальном и зазеркальном кабинете уже не было.

Глава 5

Переход

Море света плескалось в небе, принимавшем остывший город в безусловность высших объятий. Амадео, широко распахнув окно, присел на подоконник и подставил ладони под солнечные потоки. Созерцательно улыбаясь, он то и дело подносил нагретые их теплом длинные сильные пальцы к лицу, словно умываясь плещущимся на них сиянием. По его кабинету возбужденно, рваными зигзагами сновала молодая темноглазая женщина с роскошными черными волосами, картинно разметанными по вздрагивающим узким плечам. Благодаря бьющей через край ее души жизненной силе, девушка казалась крепкой и даже полной, несмотря на вопиющую худобу. Порывистые движения сочетали в себе резкость и удивительную гибкость. Поразительная, нестандартная гармония ее существа завораживала и не позволяла отвести от себя изумленного и очарованного взгляда.

— Я не понимаю, Амадео, почему вы позволяете этой вертихвостке управлять собой? — с возмущением выпаливала она одно переполненное эмоциями слово за другим. Красивые восточные глаза метали охапки огненных молний. Напористая интонация и отточенная жестикуляция заражала слушателя тревожным ощущением собственной неправоты. — Она же вас попросту использует!

Гигант у окна досадливо поморщился и махнул мускулистой рукой, рассыпав в воздухе приютившиеся на ней солнечные блики:

— Азиза, это я тебя не понимаю! Зачем ты судишь так категорично? Какая же Вероника вертихвостка? Она немного легкомысленна, это верно. Но назвать ее вертихвосткой никак нельзя… А использует… ну и пусть себе использует на здоровье. Главное, что сердце у нее доброе.

— Вы опять ошибаетесь! — нервно подскочив, перебила его Азиза. — Вы верите ей, потому что это у вас большое доброе сердце. Но она хитрее вас, она черная душой и продажная, и ей ничего, кроме славы и денег, не нужно! Она искусно играет на ваших слабостях. Извините, Амадео, — Азиза затормозила прямо перед своим визави, едва не врезавшись ненакрашенным лицом в его широкий торс, задрала вверх голову и, твердо глядя в глаза добродушно улыбающегося Амадео, произнесла, — слабости есть у всех. Даже у такого мудрого и гениального человека как вы!

Устав убеждать своенравную певицу, Амадео подошел к широкому кожаному креслу и грациозно в него опустился. Свет притягивал его взгляд, и данная симпатия была взаимной: Амадео с нескрываемым удовольствием играл с солнечными лучами как с ласковыми котятами, вольготно разлегшимися у него на коленях.

— Иногда, знаешь ли, — выдержав короткую паузу, вымолвил он. — Надо сменить точку зрения, и тогда картина, будь она видом из окна или пейзажем человеческой души, предстанет перед тобой совсем в ином ракурсе, — задумавшись о чем-то, Амадео замолчал и отрешенно наблюдал за прыгающими по его рукам солнечными зайчиками.

Раздумывая, как привлечь внимание шефа, Азиза пару минут пометалась по комнате, выразительно жестикулируя в такт своим мыслям, а потом, отчаявшись передать переполнявшие ее эмоции, остановилась прямо перед ним. Упав на колени, она порывисто схватила Амадео за руки и встряхнула их. Он же, словно не видя ее, продолжал смотреть на воздушную игру солнечных потоков в распахнутом навстречу небу окне. Подчинившись неодолимой силе, скрытой в его молчании, Азиза отпустила руки Амадео, села перед ним на пол и закрыла глаза.

— Надо учиться видеть свет даже там, где царит тьма… — тихо изрек Амадео.

Азиза, затаив дыхание, распахнула глаза и безотрывно смотрела на заговорившего будто бы не с ней мужчину. Чувство неведомого знания, готового вот-вот ей открыться, захватило дух. С трудом переводя постоянно сбивающееся дыхание, девушка жадно созерцала зеленую бездну ярких глаз Амадео, бессознательно ища в них ответ на давно мучающие ее вопросы. Амадео смотрел сквозь нее, но Азиза чувствовала — он прикасается взглядом к именно к ней и более того — к ней настоящей. Ее собственные глаза, шоколадно-зеленые, вдруг осветились диковинным янтарным светом, поднявшимся из глубин души, и стали прозрачными и необычайно сияющими. Глаза в глаза, Амадео и Азиза погружались во внутренний мир друг друга. Громкий стук в дверь заставил девушку испуганной, но готовой к атаке кошкой вскочить на ноги.

— Там… ТАМ!!! — скрюченный ужасом шепот возникшего на пороге Александра Евстигнеевича штопором ввинтился в медитативную тишину кабинета. Жалкие остатки волос на покрытой красными пятнами голове секретаря торчали вздыбленными пучками, напоминая хаотично вырубленный пьяными дровосеками лес. Выпученные до неестественной величины водянисто-зеленые глаза сталкивали с мясистого, обильно вспотевшего носа круглые, в бесцветной оправе, очки.