О Викторе Драгунском. Жизнь, творчество, воспоминания друзей - Алла Васильевна Драгунская

Миша, поправляйся скорее, крапивка ты моя жгучая.

С приветом к Вам Нюра.

Игде крестик, я поцуловала. Жду ответа, как соловей лета».

В декабре 1965 года у нас родилась дочка. Витя назвал ее Ксенией. Надо сказать, что имена детям он давал сам.

Рождение дочери он воспринял как некое счастье, свалившееся с неба. Это наполнило его радостью, казалось, придало ему новые силы.

Витя был очень нежный, особенно к детям. Сколько ласки исходило от него! Он просыпался ночью, если дочка плакала, помогал мне ее пеленать, смотрел на нее, как на маленькое чудо.

Известие о рождении Ксюши всполошило весь поселок. Ведь Вите было 52 года. Денис к этому времени был совсем взрослый — ему было 15 лет. Это был добрый талантливый мальчик, трогательно относившийся ко мне. Сын — друг. Денис и Ксюша — гордость и любовь Виктора. Он был уверен, что вырастит дочь. Это был какой-то счастливый период в нашей жизни. Казалось, все хорошо в творчестве и дома. Друзья, частые застолья. Витя был хлебосолен, доброжелателен, к нему тянулись люди.

А жизнь шла, бежала, торопила Витю. Ему хотелось осуществить задуманное, «выдать» накопившееся — это просто распирало его. Он ведь так поздно начал главное дело своей жизни! Бывали случаи, когда невозможно было оторвать его от стола. Работал он много.

Болезнь не оставляла его, болел затылок, поднималось давление. И это стало повторяться довольно часто. После гипертонического криза к нам зачастили врачи, нужно было постоянно принимать лекарства, снижающие давление. Но несмотря на предупреждения врачей, Витя ведет жизнь вполне здорового человека, то есть работает во всю силу, пресекает всякие разговоры о болезни, а уж если кто-то заходит в гости, Витя не прочь и выпить.

И вот лето 1967 года. Мы продолжаем расчищать лес: очень много было осин возле нашего домика. Корчевали, рубили, очищали от хвороста… Нагромождали огромные кучи всякой древесной ненужности и поджигали. Какие полыхали костры! Было весело, вместе с нами работала семья моей сестры. Тут же носилась маленькая рыжая Ксюша с палочкой, подожженной дядей. Мишей, и кричала: «Огонь!», как маленькая язычница. Кстати, это было первое слово, произнесенное ею. Ей тогда было полтора года.

Дача пока нам не «светила», и Витя летом любил работать в своем «кабинете», в той части террасы, которую мы остеклили и отделили от остальной открытой части.

Его стол стоял у застекленной стены. Перед- окном было множество молодых берез, сквозь них вдали просвечивал большой дом В. В. Жданова. Наш домик стоял в дальнем углу участка. И мы не чувствовали близкого соседства. Отношения были дружескими.

Все годы, прожитые на Пахре, я вспоминаю как счастливые, какие-то праздничные. Прекрасная природа, река, близость леса, а главное — люди… В основном это друзья еще довоенных лет.

Завязываются новые знакомства, дружба. Здесь нельзя не сказать о литераторах Володе и Ляле Россельс. Их гостеприимству не было границ. В их доме, говоря на старый манер, был просто «Пахринский» литературный салон.

Собирались у них вечерами, делились литературными новостями, читали стихи, рассказы. Кстати, Виктор читал у Россель-сов еще не напечатанные рассказы.

Вскоре появилась Белла Ахмадулина, ставшая женой Юрия Нагибина. Белла охотно читала свои стихи, ее голос звучал как флейта.

Михаил Ромм устраивал прослушивание своих магнитофонных лент — его воспоминаний, которые вошли в трехтомник уже после его смерти.

У Россельсов мы слушали в записи 13-ю симфонию Шостаковича, запрещенную властями к исполнению. Она прозвучала только один раз, дирижировал Кирилл Кондрашин. Видимо, по его инициативе была сделана запись симфонии, и таким образом она попала на Пахру.

Однажды Лев Копелев читал у Россельсов новую пьесу Артура Миллера о Мэрилин Монро, переведенную на русский язык.

Жизнь была как праздник, сколько было интересного! Одно соседство с Александром Твардовским многого стоило.

А. Твардовский купил дачу В. Дыховичного после его внезапной кончины. А. Твардовский снабжал наш поселок самой лучшей литературой еще в рукописном варианте. Благодаря ему нам удалось прочитать те произведения, которые увидели свет в нашей стране спустя много лет. Это, прежде всего, А. Солженицына «Раковый корпус» и «В круге первом».

Александр Трифонович Твардовский был украшением нашей Красной Пахры.

Все, кто не был с ним знаком, стремились с ним познакомиться. Он же общался с немногими в поселке. Что меня поразило, когда я встретилась с ним на нашей Средней аллее, так это его манера здороваться первый.

— Доброго здоровья! — Эти слова говорил он всем, кто шел ему навстречу.

Высокий, стройный, совершенно седой, опирающийся на палку, шел он всегда быстро и как-то сосредоточенно. Он никогда не гулял, как это было принято в нашем поселке, медленным шагом, беседуя… Часто приходил к нам на участок к Владимиру Викторовичу Жданову, нашему хозяину. Они дружили. Сюда приходил и пожилой Александр Дементьев, заместитель Твардовского по «Новому миру».

Помню один случай. В. В. Жданов каждую весну собирал березовый сок. А делалось это так: в березу вбивался большой гвоздь, на березу вешалась баночка, в которую капал сок из дырочки от вбитого гвоздя. Таких баночек висело несколько.

И вот однажды пришел А. Твардовский и увидел гвозди, вбитые в молодые березки, и висящие баночки. Как он кричал! На его крик выбежали и мы. Он размахивал палкой и кричал:

— Они же живые! А вы их гвоздями! Им больно! — И ушел, ссутулившись, быстрой походкой.

Дружил он с немногими в поселке: конечно, с семьей Александра Дементьева, со Ждановым Владимиром Викторовичем, Владимиром Тендряковым, с художником Орестом Верейским, захаживал к Россельсам, которые всегда держали для него водку, как они говорили, «на всякий случай». Было известно, что он человек пьющий. Многие осуждали Россельсов, но Витя — никогда. Он относился к Александру Трифоновичу с глубоким почтением и уважением и считал, что лучше пойти в приличный дом, если наступил критический, невыносимый момент, чем идти в палатку и «выпить на троих», там всегда находились готовенькие на это работяги.

Однажды Виктор показал А. Твардовскому свой рассказ «Старухи» — о трех женщинах, выживших и вернувшихся домой после семнадцатилетней ссылки, женах «врагов народа».

Прообразом одной из них была жена его родного дяди, расстрелянного в 1938 году. Рассказ Твардовскому понравился, но напечатать его он не мог. В то время была тяжелейшая ситуация в «Новом мире».

Рассказ мне удалось опубликовать и даже передать по радио спустя несколько лет после Витиной кончины.

Это случилось 12 июня 1967 года.

К вечеру Витя почувствовал себя