Богатыри Проснулись - Михаил Каратеев

– Ну и здоров ты врать! – подивился Боброк.

– Пусть я в землю врасту, ежели солгал тебе, всесветлый князь! Истинно так все было, как я сказал. Надо быть, в этом знамение Божье, что пособят нам посечь татар святые Борис и Глеб!

Боброк пристально поглядел на Кабычея, усмехнулся, малость подумал, потом сказал:

– Ну, слушай теперь меня, провидец: в иное время я бы с тебя за такое велел спустить три шкуры. Одну за то, что в дозоре спишь, а другие две, дабы уразумел ты, что меня не столь легко обмануть. Но возблагодари Господа: сегодня нам твое «видение» вельми сгодится. С зарею будет тебе смена, – ходи по полкам и всем пересказывай то, что и мне сказал!

Утром по всему стану только и судачили о том, что некоему

Татар на Руси называли «сыроядцами» потому, что до принятия Ордой ислама, во время походов, – когда не было времени для варки пищи, – они ели сырую конину. Утром, при выступлении, всадник клал под седло тонкий пласт мяса, – к полудню оно бывало «готово».

святой жизни мужу, Фоме Кабычею, от Бога было в ночи знамение, чтобы русские воины шли в битву с верою и без страха, ибо будут среди них невидимо сражаться святые Борис и Глеб, коим Господь велел посечь орду. Слыша такое, даже робкие укреплялись духом, и только лишь в сотне Кабы-чея, где он был хорошо известен, люди дивились и не знали, что думать.

– Это наш Фомка-то святой жизни муж? – говорил Ва-сюк Сухоборец, высокий и жилистый воин, судя по щеке, изуродованной шрамом, уже побывавший в битвах. – С эдаким святым повстреваться в лесу не приведи Господь!

– Шалыган как есть! – подтвердил другой воин, Юрка Сапожник. – Чтоб меня ноне убил первый татарин, коли не соврал он про тое видение! Таким шпыням видениев не бывает!

– Кто знает, братцы! Может, оно и вправду было, – промолвил огромный, похожий на лешего, но миролюбивый Федяй Зернов. – Не токмо попам да боярам Господь чудеса являет. Сподобляются того и простые люди!

– За простых людей кто говорит! Да Фомка-то ведь разбойник!

– Ну и што? Разбойник о бок с самим Христом был распят!

– Эко сказал! Нешто наш Кабычей с того стал лучше? Что хошь говори, а не поверю я, чтобы ему было видение!

– А чего бы он стал врать-то?

– Вона, чего! Тут и дите уразумеет: выпялиться хотит перед людьми, вот и врет!

– Он ловок, Фомка-то! За тую выдумку ему еще, гляди, и перепадет чегось!

В этот миг из-за ближайшего куста появился и сам Фома Кабычей. Он не шел, а шествовал, словно епископ, весь преисполненный сознанием своей значимости. С минуту все молча глядели на него, потом кто-то засмеялся, а Васюк сказал:

– А вот и сам преподобный угодник грядет! Здрав буди, честной отец! Так было тебе, говоришь, видение?

– Вестимо, было, – буркнул Кабычей.

– Ан врешь!

– Ан не вру! Ты поди послухай: все войско о том гутарит!

– Стало быть, всем приспел наврать. Ты что на язык, что на ноги скор. Коли совести нет, энти небылицы плести можно: поди узнай – было оно или не было?

– Знать хочешь, было или не было? – озлился Фома. – Ну, слухай сюды, жеребец меченый: идем со мною до Волынского князя!

– До Волынского князя? А на что он нам дался?

– А на то дался, что в тую самую пору он до мене подошел и конец того видения мы с ним вместях глядели! Вот и выкуси!

– Эвон что? – протянул Васюк. – А может…

– Чего еще может? – сурово оборвал его десятник Гридя Хрулец.*– Хватит языком-то трепать! Ежели Волынский князь к тому причастен, стало быт^ь, прими за истину и больше нишкни! Чай, у него голова получше твоей! —

ГЛАВА 13

Выеде же Челибей из полку татарского хоробруя, велик и страшен, подобен есть древнему Гольяфу. Видев же то чернец Пересвет и напус-тися на него и рече – «игумен Сергий, помози молитвою своею!» Он же паки устремися противу ему и ударишася крепко, мало что земля под ними не проторжес^, и спадоша оба с коней на землю и умироша, ни един же от единого не отыиде.

Вологодская летопись

Перед восходом солнца густой туман заволок Куликово поле. Покуда он не рассеялся, битву начинать было нельзя, но к шести часам все уже стояли на своих местах, в боевой готовности. Воины в последний раз опробовали седловку коней, половчее приладили оружие и теперь томились ожиданием, ежась от утренней прохлады и изредка перекидываясь словами. Многие, – особенно те, кто еще не бывал в сражениях, – истово и часто крестились, творя про себя молитвы. В восьмом часу заиграли трубы, и перед войском появился князь Дмитрий. На белом коне, в сверкающих золотом доспехах и в накинутой на плечи красной епанче, он объезжал полки, коротко напутствуя их на подвиг. Все воеводы стояли уже на своих местах, и только окольничий Иван Кутузов вез за великим князем развернутый черный стяг с золототканым Спасом.

– Братья, – говорил Дмитрий, – бейтесь крепко с татарами, ибо за веру отцов стоите и за Святую Русь! Ныне день Пресвятой Богородицы, на помощь Ее и на доблесть вашу возлагаю все мои упования! Коли днесь победим, – конец поганому игу навеки, а вам вечная слава! Бейтесь

Куликовская битва происходила 8 сентября ст. ст., в день рождества Богородицы.

же, не щадя живота, и смерти не бойтесь, ибо если оплошаем и пустим татар на Русь, жизнь наша будет хуже смерти! Закончив объезд, Дмитрий подъехал к группе воевод, стоявших впереди Большого полка.

– Редеет мгла, – сказал он, – скоро с Божьей помощью и начнем. Время уже и мне изготовиться к сече.

– Али ты не готов, княже? – с удивлением спросил боярин Бренко, оглядывая доспехи и оружие Дмитрия. – Кажись, у тебя все на месте и в справности.

– Слово мое было еще в Коломне: буду биться сегодня как простой воин. Пойду наперед, а ты за меня станешь в Большом полку.

– Одумайся, Дмитрей Иванович! Такое великому князю не подобает. Должен ты стоять под стягом, на высоком месте и блюсти сражение, дабы всякий воин, видя, что жив ты, укреплялся духом и лучше бился. Бойцов у нас не счесть, а государь ты один!

– Дабы все государя видели на своем месте, наденешь мой доспех и епанчу, и стяг мой при тебе будет. Сменяемся и конями. А я, как положил себе перед Господом и перед моим народом, так и сделаю. – С этими словами Дмитрий сбросил свой алый плащ и начал отстегивать ремни золоченых оплечий и нагрудного зерцала.

– Княже! Не делай того, молю тебя! – воскликнул Бренко.

– Коли себя не жалеешь, нас пожалей, – сказал Микула Вельяминов. – Ну, как убьют тебя, что с Русью станется? Вотчич твой Василей отрок еще, не удержать ему бремя власти в столь трудную пору.

– На вас уповаю, братья. Как мне с юных дней были вы твердой опорою, так и его не оставите своею помощью. А я не могу инако: ужели хотите, чтобы, всех вперед призывая, сам я позади схоронился? Не токмо словом, но и делом хочу послужить Руси впереди других и дать пример слабым. На, надевай, – дабавил он, протягивая Бренку свой шлем-ерихонку, – нету нам времени для разговоров!

Бренко, еле сдерживая слезы, надел доспехи и епанчу великого князя и сел на его коня. Дмитрий, оставшись в простой кольчуге и надев на голову стальной шишак, поданный ему кем-то из воевод, мало чем отличался теперь от рядового воина.

– Ну, Миша, давай простимся, всяко может слу-

читься, – сказал он Бренку. – С детских лет был ты мне набольшим другом, будь таковым и сыну, ежели что.

– В том не сумневайся, Дмитрей Иванович! Только ужели мыслишь ты, ч^о, на твое место став, я сегодня меча не выну? Что хошь после со мною делай, но как бы ни обернулось, – назад я отсюда шагу не подамся, как и сам бы ты не подался!

– Стой крепко, но на рожон не лезь. Сам даве сказал, что войско должно государя под стягом видеть. Ну, храни тебя Христос! – и, трижды поцеловав Бренка, Дмитрий вскочил на его коня и поскакал вперед.

Почти одновременно с Дмитрием к голове Передового полка подъехал один из находившихся впереди дозорных и сообщил, что приближаются татары. Р тумане их не было видно, но уже отчетливо слышались голоса и шумы, присущие движению большого войска. Шло оно медленно, видимо, как и русские, ожидая, когда прояснится.

Это случилось почти внезапно: подувший с Дону ветер в несколько мгновений рассеял туман, и противники увидели друг друга. Черный вал татарского войска, раскинувшись во всю ширину поля, стоял в двухстах саженях. Версты на полторы сзади и чуть влево, на холме виднелся красный шатер Мамая, откуда хан приготовился наблюдать сражение.

Заметив, что оба крыла орды поотстали от середины, Дмитрий тотчас приказал Передовому полку продвинуться немного вперед, выдвигая фланги. Медленно шли навстречу и татары. Когда расстояние сократилось шагов до ста, обе стороны остановились. Ордынские военачальники почему-то медлили с приказом начинать битву, – выжидал и Дмитрий, не исключая того, что хан вступит в переговоры. Может быть, того же ожидал Мамай со стороны Дмитрия.