Солдаты афганской войны - Сергей Бояркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Слышь, полбулки хлеба ни дашь? — повар такие просьбы даже не слышит.
У меня задача была полегче, поскольку меня послал Алик — известный бугор из 6-ой роты. Высокий и мощный — его хорошо знали во всем полку. Этой ночью он пришел к нам в 4-ю роту, чтобы пообщаться с Коломысовым и Сазоном, такими же здоровыми и крепкими дедами.
— Меня Алик послал! — сказал я повару. — Просил с десяток яиц принести и хлеба.
— Алик? — повар сразу на меня обратил внимание. — Сейчас принесу. Жди тут.
Через несколько минут он уже вернулся с кастрюлей, наполовину наполненной яйцами. Там же лежал хлеб. Я, счастливый, побежал обратно.
Другим же, иной раз, приходилось добывать провиант с «боем». Сколько волнующих историй о подобных ночных похождениях постоянно происходило в столовой:
— Сперва прошу повара по-хорошему: — Ну дай, говорю, хлеба с маслом и еще чего-нибудь поесть! Сам понимаешь, не для себя! — Не дает, сука! Говорит, — ничего нет! Думаю, — вернусь с пустыми руками — меня же п..дить будут! Терять нечего! Разозлился, как вломил ему! — Хлеб! Масло! Мясо! Тащи, сука, быстро! — Так сразу все нашлось! — Есть! — кричит. — Есть! Сейчас принесу! — смотрю — метнулся и тащит все что надо!
Когда в другой раз меня ночью послали за едой, то я уже не терялся. Проявляя солдатскую смекалку, первым же делом произнес магические слова: «Алик из шестой послал!» — и повара сами притащили все, что требовалось.
Законы в армии строгие, и они действуют также неотвратимо, как и законы самой природы. Хоть эти законы и не прописаны ни в каком кодексе и ни в каком уставе, все же по ним живут все армейские коллективы, и они определяют поведение всех солдат без исключения.
В ротах полностью властвует закон подчиненности по призывам, который гласит: «старший призыв — всегда прав». Коллектив роты небольшой — около семидесяти человек — все на виду и все друг друга знают. Но в отношениях между солдатами из разных рот зачастую действует уже иной закон: «кто сильнее — тот и прав».
Как прямое проявление так и сложное хитросплетение этих двух главных законов и образует все разнообразие неуставных взаимоотношений.
Неуставщиной были пропитаны все отношения между десантниками. Постоянно по этой причине приключались всякие неожиданные случаи.
Идешь по территории части и смотришь далеко-о вперед и по сторонам. Если где на пути встречается группа работающих, то лучше не испытывать судьбу и обойти стороной. А чуть зазевался — остановят, дадут в руки лопату и заставят ишачить. Случалось, что так припахивали даже дедов, когда те отбивались от своих.
В столовой после приема пищи уборка со стола, естественно — забота самых молодых. Когда взвод уходит на построение, они относят грязную посуду на мойку. Вот тут их и подстерегают опасности. Наряд по кухне — солдаты из других рот — зная, что посуду приносят одни молодые, старались их тут же перехватить. Они, стоя у дверей мойки с большущими черпаками в руках, отрезали возможные пути к отступлению:
— Стой, нах..! Куда, бл.. направился! Назад!
— У нас построение! Меня ждут!
— А меня е..ет, что тебя ждут? Давай, сука, мой!
Привыкшие к повиновению молодые берут тряпку и моют тарелки, искоса поглядывая на дежурных. Стоит дежурному чуть отвлечься, как они бросали работу и пулей вылетали из кухни. Но так запросто улизнуть получалось не всегда. Подождав немного на улице, на выручку отправляется дед: посылать молодых бесполезно — их тоже заодно могут припахать. Теперь все решает сила: наворочает дед дежурным, значит хорошо — отбил молодого, а окажутся посильней дежурные — то дед сам и получит, и поработает.
И все-таки жизнь в условиях неуставных отношений здесь в части была во сто раз спокойнее и легче, чем там — в учебке, где мы жили по уставу.
А пока в часть не прибыли духи, все хлопоты по уборке помещений и обслуживанию старослужащих лежали на нас — черпаках. Было трудно, и мы ждали прибытия духов, как самых дорогих гостей.
Духи еще находились в карантине — так называется отстойник для обкатки новобранцев. Там за полтора месяца они проходят курс молодого бойца: осваивают строевой шаг, учатся правильно отдавать честь, заучивают уставы и сдают кросс. Получив необходимый минимум знаний, чтобы влиться в армейский коллектив, они принимают присягу, и их развозят по частям.
Мой приятель-черпак, уже носивший погоны капрала с двумя «соплями» (лычками), и в общем-то неплохой парень, в ожидании пополнения радостно потирал руки:
— Поскорей бы эти черти приезжали. Хоть отдышимся! — размышления на тему о новом пополнении действовали на него как бальзам, и он, оживившись, уже с оптимизмом глядел в будущее. — Припашем их как миленьких! Задр..чим до смерти! Я ждать не буду! Выберу одного, кто позачуханней, исп..жу для начала, а потом на себя заставлю пахать! Сразу и другие меня бояться будут! Ничо! Будет и у нас праздник! Нас гоняли как шакалов, и мы их, бл..ей, будем гонять не меньше! Помяни мое слово!
Слушая такие откровения, я только удивлялся:
— Ну и дает! Сам же от старослужащих терпит все, сам же их поносит, а теперь решил им же сподобиться? — однако вслух, дабы не прослыть ненормальным, только буркнул:
— Да, конечно. Поскорей бы уж приехали.
у меня уже ума хватало чтобы не учить других благородству. Для себя же я определился однозначно: молодые — тоже люди, и никого унижать не стану, а уж тем более не смогу переродиться в жлоба.
Самоволка
Утром прапорщик Касьянов, прихватив две красные повязки с надписью «Патруль» и по пути взяв с собой меня, поскольку я первый попался ему на глаза, подошел к дежурному по роте сержанту и предупредил, чтобы нас не искали:
— Я с Бояркиным пошел в патруль. Вернемся к обеду.
В патруле я еще ни разу не был и такому повороту дел сильно обрадовался. В патруль ходить — это совсем не то что на турнике и брусьях потеть. Но только мы вышли из расположения роты, даже не успели дойти до ворот КПП, как Касьянов снял с руки свою повязку и отдал ее мне:
— Вот что… У меня в городе дела, так что я пошел. А ты, давай, здесь где-нибудь схоронись, чтоб тебя никто не видел. Понимаешь?.. Вот. Ну, к обеду придешь.
Я с досадой смотрел на уходящего Касьянова и думал:
— Ни хрена себе! Да где же я спрячусь? Увидят, спросят: — Сачкуешь? — обязательно вломят. А вот этого мне совсем не надо! Дураком буду, если не воспользуюсь таким случаем. Надо сматываться — хоть отдохну денек!
Где находятся слабые места в ограждении части, всему личному составу было хорошо известно. Я перемахнул через забор и зашагал по направлению к жилому массиву. Первым делом завернул в булочную, купил там батон-плетенку и вошел в подъезд соседней пятиэтажки. Устроившись на подоконнике третьего этажа, я с тоской смотрел в окно и жевал булку. Там на улице представлялась удивительная картина: выдался замечательный солнечный день, неспешно прогуливали своих детей молодые мамы, бегали и весело кричали мальчишки и девчонки, по своим делам проходили прохожие. Как это здорово — быть свободным! Идешь, куда хочешь, делаешь — что пожелаешь. Ни у кого рядом не стоит сержант и не командует. Ведь даже не понимают — какие они счастливые!
Иногда раздавалось клацанье замка и, искоса бросив на меня безразличный взгляд, мимо проходил редкий жилец. Довольно быстро с батоном было покончено, и я вновь отправился в булочную и купил там еще два. Обед решил пропустить — уж больно рискованно — могут припахать, а так хочется остаться наедине со своими мыслями.
Весь день, чтоб не попасться настоящему патрулю, я проторчал в подъезде. Вернулся в часть только к ужину. Это был единственный «самоход» за всю службу, который, как показали дальнейшие события, заменил собой и все увольнительные, и отпуск.
Боевая тревога
Ночь 10-го декабря. Где-то через час после отбоя зазвенел звонок и замигала лампочка, сигнализирующая тревогу. Встрепенувшийся от сонных мыслей дневальный, как и требует того устав гарнизонной службы, сразу же прокричал:
— Рота, подъем! Тревога!
Под одеялами зашевелились:
— Чего шум поднял? Крыша поехала?
Из разных мест показались сонные лица. В недоумении они смотрели друг на друга и по сторонам. Не найдя взглядом офицера — у тумбочки стоял один дневальный — старослужащие не торопились вставать:
— Какая еще тревога?!
— Э-э, потише ори! Это, наверное, в проводах коротнуло.
Дневальный сконфуженно замолчал и уже с недоверием поглядывал в сторону звонка.
Умудренные жизненным опытом старослужащие, досконально изучившие однообразный и нехитрый армейский порядок, твердо знают — никакая тревога не может ворваться в часть неожиданно. Неведомыми путями офицерский состав узнает заранее о готовящейся проверке, которая зачастую начинается с тревоги, и, чтобы быть перед начальством на высоте, командир загодя на вечерней поверке проводит инструктаж: еще раз напомнит каждому солдату, куда ему нужно бежать и что он должен делать. И только убедившись, что все солдаты морально подготовлены и не подведут, командир объявляет отбой. Ночь проходит спокойно. Как правило, только утром, минут за десять до положенного по распорядку подъема, подается команда: «Тревога!» — и все идет точно, как в кино: солдаты срываются с коек, в мгновение ока одеваются и мчатся разбирать оружие.