Звериной тропой - Николай Инодин

Маха к морю подходит осторожно, с недоверием. Пробует догнать отходящую от берега волну, и тут же в панике отпрыгивает от следующей, потом недовольно фыркает и отряхивается — в морду попали солёные брызги. На всякий случай стоит отойти подальше. Она с осуждением следит за человеком, который сбросил вещи и одежду на берегу и уже залез в воду.

«Скоро вернусь» — пытается внушить ей Роман, выгребая дальше от берега, но Маха не успокаивается, ей чудится в неправильной воде какая-то опасность. Рыся несколько раз пробежала вдоль линии прибоя, высматривая в волнах Ромину голову, и вдруг с разбегу, длинным прыжком бросилась следом. Плывёт, громко фыркая, её накрывает волной. Паника, охватившая питомицу, просто врывается в мозг, и Рома возвращается к ней, понимая, что с морскими купаниями пока придётся повременить. Когда они выбрались из воды, Роман оглянулся и, споткнувшись, упал и сильно ушиб копчик. Вдоль самого берега скользнул весьма характерный, треугольный, чуть скошенный назад плавник. Большой плавник. В нескольких метрах за ним над поверхностью мелькнул острый кончик хвоста.

Шишагов крепко обнял могучую мускулистую шею и уткнулся лицом в мокрую шерсть.

— Спасибо, девочка. Я просто безмозглый дурак, который много лет не купался в море.

Машка, выждав паузу, аккуратно освободила голову из захвата, и гордо задрав хвост, пошла прочь от воды. Облепленная мокрой шерстью, выглядела она смешно, но смеяться Роману почему-то не хотелось.

Потом пришлось долго выполаскивать в ближайшем ручье соль из Машкиной шубки.

От красивого, но опасного моря они ушли. Далеко, перевалив по дороге несколько невысоких горных хребтов. Лето заканчивалось, и с хождением по просторам мира пора было заканчивать. Как-то сама собой нашлась небольшая, но удобная пещерка в хорошем месте, привычные к работе руки обустроили жильё и всяческие доступные в каменном веке удобства. В корзинах и корзинках, горшках и бочках стали накапливаться припасы на зиму. За заботами промелькнул месяц, за ним другой. В ручьи и речки пошёл на нерест лосось. Роман снова начал свои ежедневные тренировки, гоняя себя и Машку до изнеможения. Не помогло. На черта выделывать третий или четвёртый каменный топор, обжигать ещё десяток мисок или горшков, если сделанные раньше никуда не делись? Что-то шло не так, неправильно и впустую, пропало чувство пути, идущего сквозь тебя. Будто стрелка компаса, которая вела Шишагова всё это время по свету, показала вертикально вниз. Машка, простое существо, не понимая причин этого душевного беспорядка, волновалась и беспокоилась, напомнив Ромке бестолковой своей заботливостью бабу Глафиру, уборщицу и вечную детдомовскую утешительницу.

Человеческая составляющая Роминой натуры, окрепшая и поднявшаяся в заботе о спасённом детёныше, не желала мириться с бессмысленным животным существованием. Ей стало мало Машки, ей нужен был кто-то ещё. И зверь Ромин был в этом с ней заодно. Ему мало быть самым сильным и самым быстрым просто так. И ещё он постоянно напоминал о том, что не просто зверь, а самец. Да, потребность в заботе о ком-то он отчасти утолил, и не был уже одинок, но природа требует своего.

Легче становилось после медитаций, и Рома всё больше времени проводил, полируя спиной ствол старого абрикоса, все плоды которого давно превратил в курагу. Может быть, в момент полного отказа от себя, растворившись в мире, удастся получить ответ на вопрос, который он до сих пор не решался себе задать?

И однажды мир дрогнул, ощутив чужое одиночество и желание быть нужным. Где-то не здесь сильный и умелый человек остался один. Стал не нужен. Страдал от этого и очень, очень хотел перестать быть. Или быть ненужным, или просто быть. Для него это было одно и тоже.

Тот, чью тоску ощутил Роман, никого не искал, и, похоже, не знал о том, что кто-то слышит его горе и ощущает его одиночество. Тем сильнее был удивлён Роман устало — равнодушной реакцией оппонента, когда потянулся ему навстречу, получив в ответ пакет эмоций, которые понял как:

— Что, уже? Ну и ладно, всё равно от тебя не избавиться.

Напоровшись на неласковый приём, Шишагов несколько дней не решался повторить попытку контакта. Тот, который далеко, продолжал медленно сгорать в костре отчаяния, который сам же старательно раздувал. Иногда казалось, что он рядом — руку протянуть, и ухватишь за бороду. Именно за бороду, в этом Роман был абсолютно уверен. Человека надо было выручать. Не зная, как, но выручать обязательно. Вот только… Роман оглянулся на свою питомицу. Маха сидела у его походного ранца, всем видом показывая готовность отправиться в путь.

— Чудо, я ведь сам не понимаю, как туда попасть, тебя это не волнует?

Маха в ответ облила его родниковой водой своих глаз, отвела взгляд и демонстративно зевнула.

Роман понял это как «Нашёл о чём беспокоиться», или «Тоже мне, нашёл проблему».

Оказаться неизвестно где с голой задницей больше не хотелось, одного раза хватило с лихвой. Поэтому даже попытку контакта Роман предпринял, полностью собравшись в дорогу. Привалился ранцем к стволу дерева, очистил сознание от мыслей и желаний, ощутил тепло прижавшейся к его боку питомицы. Мир распахнулся, пропуская в себя, Роман привычно ощутил всё окружающее, горы, растения, животных вокруг. Бесконечное движение вод и воздуха на летящей по своей орбите планете, бушующий пожар Солнца, космическую бездну, скудно заполненную падающими в никуда галактиками. И тепло Машкиного сознания рядом. Во всей этой бесконечности не было человека, присутствие которого ощутил Шишагов. И в то же время он был, находился рядом, рукой подать, и Роман потянулся к нему, перестав делить действия на возможные и невозможные. И вселенная расступилась, выпуская человека и его спутницу, и тут же вновь сомкнулась вокруг них. Изменившись.

Перед медленно приходящим в себя Романом на ровной, огороженной камнями площадке стоял одетый в одежду из пушистых шкур невысокий, коренастый старик, совершенно седой. Холодный ветер трепал его длинную бороду.

— Кин самбуюн, келе. Бар оррагты — ворчливо пробормотал абориген, повернулся к пришельцам спиной, и потопал к стоящим внизу постройкам.

ГЛАВА 8

Тёмная холодная вода волнами обрушивается на чёрные скалы, так же, как и много лет тому назад. По ней приходят к северным берегам дающие пищу, кров и тепло моржи, нерпы, и могучие братья людей — киты, которые спасают народ от голода в тяжёлые времена, выбрасываясь на берег, отдавая ему свои тела. Волны выносят на побережье плавник, чтобы люди могли сделать себе нарты, шесты для яранг и каркас для быстрых байдар, способных настичь моржа и привезти в стойбище его мясо. Именно вода стала дорогой, которая увела людей с родных берегов. Но она не виновата, лишь глупец приписывает стихии сделанное людьми. Поэтому Каменный Медведь винил себя. Кого ещё может обвинять старый шаман, от которого ушёл его народ?

Люди всегда жили среди этих скал, били морского зверя на побережье и пасли оленьи стада в бескрайней тундре. Земля их сурова, и без пощады убивает слабых и больных. Поэтому живут на ней лишь здоровые и могучие, настоящие люди. Обширна земля, населённая людьми, много места занимал народ, но мир гораздо больше. Кочуя с оленями, и в погоне за морским зверем уходя слишком далеко от родных берегов, добирались люди до странных мест. Возвращаясь, рассказывали, о краях, в которых растут большие деревья, где лето долгое, а зима коротка, как хвост лемминга. В тех краях тоже жили существа, подобные людям. Они ходили, ели и охотились, носили одежду, их женщины даже зачинали от людей. Но когда обитатели тёплых краёв пытались говорить, их рты выпускали слова, непонятные настоящим людям. Нелюдей было много, но они были слабы, любой охотник народа легко побеждал в бою трёх или четырёх мужчин тёплого берега. Мягкотелые и слаборукие, они не имели настоящей силы, не могли даже натянуть тетиву на луки людей. Зато у них было много еды, хороших шкур, и полезных вещей — медных котлов, бронзовых ножей, красивых украшений. Люди сразу поняли, что мягкотелые посланы им духами предков для облегчения жизни, так же, как моржи, олени и нерпы. Много лет мужчины людей ходили в земли мягкотелых за полезными предметами. Нелюди оказались непослушными и не хотели отдавать то, что послали людям духи предков. Собирались толпами, пускали стрелы из своих жалких луков, били копьями. Иногда им удавалось даже убить настоящего человека. Хо! Медведь, не желая отдавать человеку свою шкуру, может заломать охотника, да только добрый охотник всё равно спит на мягкой шкуре и семья его ест медвежатину. Если зверь силён, его поднимают на копья вместе. Люди стали ходить к слаборуким, собирая мужчин нескольких родов. Научились делать из толстой моржовой кожи и костяных пластин защиту от стрел, действовать в бою сообща, как один человек. И мягкотелые стали убегать от людей народа, ища спасения только в силе своих ног. А люди стали учить мальчиков не только охоте на зверя тундры и моря, каждый человек, подрастая, осваивал мастерство охоты на мягкотелых. Обучаясь, мальчики бились друг с другом, затем и с взрослыми мужчинами, поэтому бой со слаборукими не казался им трудным делом. Народ всегда брал себе всё, что хотел, ведь так пожелали духи предков, дав своим потомкам рыб, птиц, зверей и мягкотелых.