Опасные игры - Уоррен Мерфи

– Прикончим этих из службы безопасности. Тогда все сразу поймут, что мы тут не в бирюльки играем.

Он окинул взглядом всех четверых, вглядываясь в каждое лицо. Все согласно заулыбались.

– Эта бомба – только начало, – сказал Соркофский. – Действовать нужно быстро.

– Что вы предлагаете? – спросил Бехенбауэр.

– Я думаю, нам следует заняться этим американцем. – Соркофский приподнял донесение с лежавшей на нем фотографией. – Римо Блэк. Он был на месте происшествия, а вчера пытался обмануть охрану.

– Уж не думаете ли вы, что он каким-то образом причастен к взрыву? Просто невероятно, чтобы агент ЦРУ действовал заодно с террористами.

– Он не агент ЦРУ, – сказал Соркофский. – Я только что получил сообщение из главного управления. У них там свои способы проверки. Он не агент ЦРУ. И не агент ФБР. Он вообще не состоит на службе ни в каком государственном учреждении.

– И все же... чтобы американец угрожал взорвать американских же спортсменов?.. Я нахожу это маловероятным, – сказал немец.

– Послушайте, – продолжал Соркофский. – Вы же знаете, какие странные эти американцы. Они как будто радуются всякой возможности полить грязью свою собственную страну. Кто знает, что может взбрести в голову этому чудаку.

Он посмотрел на Бехенбауэра, и тот после некоторого раздумья кивнул в знак согласия.

– Я думаю, его надо взять, – сказал Соркофский.

Уже подняв трубку телефона, он вдруг вспомнил, что обещал сегодня повести своих девочек сначала куда-нибудь пообедать, а потом на балет. Они ужасно огорчатся, но раз он возьмет этого Римо Блэка, то придется сразу же допросить его и выяснить, на кого он работает. А с дочками он проведет вечер завтра.

Бехенбауэр поймал себя на мысли, что ему хотелось бы, чтобы этот Римо Блэк действительно оказался главарем террористов. Немец очень соскучился по жене и детям и был бы просто счастлив поскорее снова их увидеть.

«Теперь уже скоро, – подумал он. – Теперь уже, наверное, скоро».

Стоявших у входа в отдел охраны двух часовых Муллин и его люди сняли спокойно и тихо, воспользовавшись ножами. Дверь эта выходила не на ту сторону, где царило наибольшее оживление, так что риск попасть кому-нибудь на глаза был невелик. Выставив одного из террористов для наблюдения, Муллин занялся дверным замком.

Почувствовав, что замок поддается, он обернулся к остальным и дал последние указания.

– Запомните: быстро и без шума. Никакой стрельбы, кончайте их сразу, пока они не опомнились и не схватились за свои пушки. Ясно?

Все согласно кивнули. Послышался щелчок, и дверь открылась.

Муллин чувствовал, как стук сердца отдается у него в ушах. Действие – вот ради чего он жил, и, если действовать означало убивать, да будет так. Подозвав наблюдавшего, чтобы тот присоединился к ним, Муллин попробовал рукой лезвие ножа и шепотом проговорил:

– Ладно, ребята. Вперед!

Услышав звук открывающейся двери и увидев выражение лица Соркофского, Бехенбауэр вскочил со стула и повернулся к двери. Времени сосчитать ворвавшихся в комнату у него не было. Схватив стул, он швырнул его в одного из нападавших. Тот увернулся, но все же получил удар по руке выше локтя и вскрикнул не то от боли, не то от ярости.

Немец лихорадочно схватился за револьвер, но тут же получил удар ножом: как раз под ремень, точно в пупок. Когда лезвие, вспарывая живот, пошло влево, второй нож вонзился ему в горло, оборвав не успевший вырваться крик боли. По всему его телу разлилась вялость и оцепенение. Ноги вдруг стали будто чужими. «Сейчас я упаду», – подумал он, – но вместо этого почувствовал, что словно погружается в какой-то густой туман.

«Скоро, – мелькнула мысль, – теперь уже скоро... я... буду... дома ...».

Бехенбауэр стоял спиной к Соркофскому, и тот не мог видеть, что с ним случилось, но когда немец мешком свалился на пол, Соркофский мгновенно распознал то, с чем сталкивался множество раз: это была смерть.

Подавшись назад вместе со стулом, он уперся ногами в край стола и своей мощью толкнул его от себя. Легкий письменный стол скользнул по комнате, ударив в спину уже мертвого Бехенбауэра, но вместе с тем сбил с ног и одного из террористов. Оставалось разобраться с четырьмя.

Не защищенный больше столом, Соркофский вскочил со стула и схватился за висевшую на боку кобуру. При этом он даже удивился, насколько четкими и выверенными были все его движения. Он точно знал, что именно нужно делать, и понимал, что, если сумеет выполнить все, как надо, у него есть шанс спастись.

Он уже поднимал руку с пистолетом, когда его настиг удар ножа. Один из чернокожих полоснул его по руке чуть ниже локтя. Пальцы его разжались, и пистолет упал на пол. Но в тот же момент Соркофский левой рукой схватил террориста за горло и, подняв как игрушку, швырнул в другой конец комнаты, где тот врезался в другого негра, и они оба грохнулись на пол.

Соркофский метнул взгляд на свой пистолет, но перед глазами его мелькнула обутая в солдатский ботинок нога, отбросившая оружие в сторону. Он вскинул глаза и увидел стоявшего перед ним невысокого белого.

– Здоровый ты малый, – проговорил Муллин.

Соркофский не понял его слов, но, увидев усмешку на лице этого человека и бросив взгляд на лежавшего на полу истекающего кровью Бехенбауэра, вдруг взревел каким-то утробным голосом, слив в этом звуке всю свою ярость и боль, и, повинуясь идущему из самой глубины сознания сигналу, выбросил вперед левую руку и схватил англичанина за подбородок. Силой, умноженной болью и отчаянием, Соркофский оторвал коротышку от пола и двинулся к стене с намерением размозжить о нее голову этого человека. «Пусть я умру, – подумал он, – но и этого мерзавца прикончу».

Муллин заорал, и раньше, чем Соркофский дошел до стены, его настигли двое чернокожих. Падая, он выпустил Муллина, а когда, потряся головой, пришел в себя, увидел, что тот опять стоит перед ним.

– Вставай, бык, – проговорил Муллин, – Мне для тебя даже нож не понадобится.

Соркофский, с безжизненно повисшей рукой, поднялся на ноги. И в этот момент Муллин твердым, острым носком ботинка нанес ему удар в солнечное сплетение.

Однако русский, вместо того чтобы свалиться, взревел и бросился на Муллина, но не успел он дотянуться до англичанина, как тот резким движением всадил нож в живот, и Дмитрий Соркофский, с остекленевшими глазами, повалился на пол.

В комнате воцарилась мертвая тишина.

– Все в порядке, ребята, – сказал Муллин, хотя дело было сделано не с такой легкостью, как он рассчитывал и как бы ему хотелось.

Этот чертов русский буйвол доставил им гораздо больше хлопот, чем они ожидали. Тем не менее террористы своего добились. Офицеры, ответственные за безопасность Олимпийских игр, были убиты. Теперь весь мир узнает, что террористы не шутят.

Зазвонил телефон на маленькой полочке возле того места, где раньше стоял стол Соркофского.

Муллин быстро проговорил:

– Ладно, ребята, пошли отсюда. – А когда все вышли наружу, добавил: – Следующий – американец. Этот Римо Блэк.

Глава четырнадцатая

Джози Литтлфизер подошла к бревну для выполнения третьей попытки, и толпа присутствующих на предварительных состязаниях по гимнастике замерла.

Джози уже сделала то, чего еще никогда не удавалось ни одной американской гимнастке: в двух попытках на предварительных состязаниях получила оценки десять баллов.

Римо удовлетворенно кивнул, увидев, как она уверенно запрыгнула на снаряд, и, переполненный чувством небывалой радости, едва не переходящей в физическое наслаждение, стал наблюдать за тем, как она проделывала все эти повороты, прыжки и сальто, а завершила выступление пируэтом в полтора оборота, после чего зрители, вскочив на ноги, заревет в знак одобрения малоизвестной американской гимнастки.

Джози подбежала к Римо и стиснула его в объятиях.

– Ты была великолепна, – сказал он.

– Благодаря тебе, – ответила она.

Римо посмотрел через ее плечо в дальний конец зала, где появились флажки с оценками ее выступления. Толпа разразилась еще более громкими криками и аплодисментами.

– Опять десятка? – спросила она.

– Иначе и быть не могло, – ответил Римо. – А теперь выйди и поклонись публике. Тебя вызывают.

Джози выбежала в центр устланной матами площадки, медленно поворачиваясь, помахала зрителям, одарила их радостной сияющей улыбкой и, бегом вернувшись назад, села рядом с Римо на скамейку возле трибуны.

– А ты когда выступаешь? – спросила она.

Римо об этом даже думать забыл. А ведь его первый забег тоже должен был состояться сегодня. Возможно даже, что его уже ищут. Пропустить это соревнование и огорчить Чиуна означало бы потом бесконечно выслушивать его сетования по этому поводу.

Римо поднял глаза и увидел Чиуна, который направлялся к ним с суровым выражением на морщинистой физиономии.

– Сегодня, – сказал Римо. – Но ты не приходи. А то я стану нервничать.