Волк среди волков - Ханс Фаллада

Итак, Пагель неодобрительно смотрит на ангела со свечой.

— Значит, теперь пошли ангелы, — говорит он, — красотками из варьете ты больше не торгуешь?..

По тому, как Цекке реагирует, Пагель сразу видит, что зашел слишком далеко, что допустил роковую ошибку. Они уже не в школе, где полагалось сносить любую фамильярность, где она принималась как своего рода удаль. У Цекке побелел нос — Пагелю это знакомо с прежних времен — между тем как лицо осталось багрово-красным.

Но если фон Цекке так и не научился читать книги, то владеть собой он научился (и в этом даст Пагелю сто очков вперед). Он словно бы и не слышал. Медленно ставит он подсвечник на место, задумчиво проводит пальцем по несомненно приделанной руке и говорит:

— Н-да, картины. У вас дома должны быть очень недурные вещи — полотна твоего отца.

«Ага! Вот чего тебе нужно!» — с глубоким удовлетворением думает Пагель. А вслух говорит:

— Да, правда, там кое-что еще осталось очень неплохое.

— Я знаю, — говорит Цекке, наливает еще по стакану, сперва Пагелю, потом себе. Он усаживается поудобней в кресле.

— Так что, если тебе когда-нибудь понадобятся деньги… ты видишь, я покупаю картины…

Это был удар, первый ответ на его дерзость, но Пагель и виду не подал.

— Я не думаю, чтоб мы сейчас продавали.

— В таком случае ты не совсем осведомлен, — улыбается ему любезно Цекке. — Еще в прошлом месяце твоя мать продала в Англию, в Глазговскую галерею, «Осенние деревья». Ну, за твое здоровье! — Он выпил, снова самодовольно откинулся в кресле и бросил безобидно: — Вполне естественно! В конце концов на какие же средства жить старой женщине? То, что у нее было в бумагах, превратилось сегодня в мусор.

Цекке, правда, не осклабился, но Пагель отчетливо чувствует, что обозначение «добрый друг», которое он еще сегодня утром применил к нему, сильно преувеличено. Два удара Пагелю уже нанесены, не заставит ждать себя и третий. Правильно, фон Цекке всегда был ядовитой жабой, злобным врагом. Лучше уж встретить его на полпути — так по крайней мере скорее будет покончено с делом.

Он говорит — и старается говорить как можно безобидней.

— Я сел на мель, Цекке. Нельзя ли перехватить у тебя немного денег?

— Что ты называешь «немного денег»? — спрашивает Цекке и прямо смотрит на Пагеля.

— Ну да в самом деле немного, мелочь для тебя, — говорит Пагель. — Что бы ты сказал о ста миллионах?

— Сто миллионов, — говорит мечтательно Цекке. — Так много я не заработал на всех красотках варьете…

Третий удар, — и кажется, чистый нокаут. Но так легко Вольфганг Пагель не даст себя сразить. Он рассмеялся, искренно и беззаботно рассмеялся. Потом сказал:

— Ты прав, Цекке! Великолепно! А я форменный болван. Мелю вздор и заношусь, а сам хочу у тебя призанять. Нагличаю. Но знаешь, когда я сюда вошел, меня вдруг взяла досада… Не знаю, поймешь ли ты… Я живу в поганой конуре близ Александерплац… (Цекке кивнул, точно знал это.) У меня ничего нет… и сразу сюда, в эту роскошь! Не такую, как у выскочек и нуворишей: здесь в самом деле превосходно… я даже не думаю, что рука у ангела приделана…

Он обрывает, не договорив, и пытливо смотрит на Цекке. Сделать больше он не может, на большее он просто не способен. Но, увидев, что Цекке и это не тронуло, добавляет:

— Ладно, не давай мне денег, Цекке. Такой, как я, дурак, лучшего и не заслуживает.

— Я не отказываю, нет, — заявляет Цекке. — Но надо еще поговорить. Деньги есть деньги, и ты ведь не ждешь, что тебе их подарят?..

— Нет, как только смогу, я верну.

— А когда ты сможешь?

— Смотря по обстоятельствам; если пойдет хорошо, то завтра же.

— Так, — говорит Цекке без особого восторга. — Так… Ну, выпьем еще по стаканчику… А на что тебе понадобились деньги?..

— Ах, — говорит Пагель. Он смешался и начинает злиться. — Я кое-что задолжал хозяйке, мелочь собственно — знаешь, сто миллионов звучит громадной суммой, но в конце концов это же не многим больше ста долларов, не так уж много…

— Значит, долг хозяйке, — говорит Цекке, нисколько не смягчившись, и темными глазами внимательно разглядывает друга. — А что еще?

— Потом, — говорит раздраженно Пагель, — я еще кое-что заложил в ломбарде…

У него сразу явилась мысль, что он в сущности сказал неправду. Как-то не подумал, что продать не значит заложить; но так это и оставил. Право же, точность тут не важна, дело не в этом…

— Так, заложено кое-что в ломбарде, — говорит фон Цекке и глядит все так же испытующе темным глазом. — Знаешь, Пагель, — говорит он наконец, я должен задать тебе еще один вопрос… ты меня извини. В конце концов деньги есть деньги, и даже очень небольшие деньги (скажем, сто долларов) для иного очень большая сумма, скажем, для тебя.

Пагель решил больше не замечать уколов, самое важное в конце концов получить деньги.

— Что же, спрашивай, — ответил он угрюмо.

— Чем ты занимаешься? — спрашивает Цекке. — Я хочу сказать: на что ты живешь? У тебя есть место, которое дает тебе доход? Ты представитель фирмы и получаешь комиссионные? Или служащий на жалованье?

— В настоящее время у меня ничего нет, — говорит Пагель. — Но я могу в любую минуту поступить шофером такси.

— Вот как! Ну, тогда разумеется, — говорит Цекке, видимо, вполне удовлетворенный. — Если хочешь еще стаканчик, пожалуйста! С меня до обеда довольно… Стало быть, шофером такси, — снова впивается он, эта сволочь, этот спекулянт, живодер, преступник (песок вместо сальварсана!). — Шофером такси — это, конечно, верный кусок хлеба, доходная работа… (Как он издевается, злая обезьяна!) Но все же, конечно, не настолько доходная, чтобы завтра ты мог вернуть мне мои деньги. Ты ведь не забыл, ты мне сказал: «Если пойдет хорошо, то завтра же»? Так хорошо работа на такси едва ли пойдет.

— Мой милый Цекке! — Вольфганг встал. — Тебе хочется немножко меня помучить, да? Но не так уж важны для меня эти деньги…

Он чуть не дрожит от гнева.

— Но, Пагель! — крикнул Цекке в испуге. — Я… помучить тебя? С какой стати? Слушай, ты же определенно попросил у меня деньги не в подарок тогда бы ты давно получил несколько бумажек. Ты же просишь в долг, сказал, что вернешь, — вот я и спрашиваю, я хочу знать, как ты это себе представляешь… А ты ругаться! Не понимаю.

— Я, видишь ли, — говорит Пагель, — сболтнул это так себе, зря. На самом деле я мог бы только выплачивать тебе в рассрочку, ну, скажем, по два миллиона в неделю…

— Не играет роли, старик! — весело вскричал фон Цекке. — Это не играет никакой роли между нами, между старыми друзьями, не правда ли? Главное, чтобы ты опять не проиграл всех денег, не так ли, Пагель?

Они смотрят друг на друга.

— Нет никакого смысла, Пагель, — снова начал Цекке быстро и тихо, тебе на меня кричать. На меня часто кричат, это мне нипочем. Если ты хочешь прибегнуть к силе, ты должен очень с этим поспешить… Видишь, я уже нажал звонок… Ага, Реймерс! Господин уходит. Вы его проводите, да? До свидания, Пагель, старый друг, и если ты надумаешь продать что-нибудь из картин твоего отца, я всегда готов поговорить с тобой на этот счет, всегда… Ты что — с ума сошел?! — закричал он вдруг.

Потому что Пагель рассмеялся, он смеется легко и беззаботно.

— Боже, какой ты стал махровой скотиной, Цекке! — смеясь, восклицает Пагель. — Тебя, видно, здорово задело то, что я сказал насчет красоток варьете, если ты после этого выворотил наизнанку всю свою поганую душонку… Он, понимаете, раньше торговал красотками варьете, ваш хозяин, — бросает Вольф через плечо лакею. (Лакей и господин скрестили взгляды.) Он с этим давно покончил, но все же ему неприятно, когда об этом заходит разговор. Однако, Цекке, — вдруг добавляет Пагель с полной серьезностью знатока, — я все-таки склоняюсь к мнению, что рука у этого ангела реставрирована, и притом плоховато. Я сделал бы так…

И не успел Цекке и его слуга помешать этому, ангел остался без руки. Фон Цекке взвизгнул, как будто ощутив боль от ампутации. Лакей Реймерс хочет броситься на Пагеля, но тот, несмотря на недоедание, все еще крепкий малый. Одной рукой он отстраняет лакея, в другой держит ампутированную руку с розеткой подсвечника.

— Эту грубую подделку я сохраню на память о тебе, старый друг Цекке, говорит с удовлетворением Вольфганг. — До свидания, желаю тебе хорошего аппетита к обеду.

Пагель уходит, веселый и довольный, потому что, если фон Цекке и порадуется, что не дал ему денег, он тут же вспомнит о руке своего ангела, лежащей у Пагеля в кармане. И огорчение перевесит.

Пагель без помехи доходит до ворот виллы Цекке. Когда он открывает калитку, перед нею стоит девушка, девушка с рвущимся на поводке фоксом. Лицо у нее очень красное.

— Бог мой, вы все еще тут, фройляйн? — ужаснулся он. — Я о вас и думать забыл.