Конрад Морген. Совесть нацистского судьи - Герлинде Пауэр-Штудер

соперника, Ховен смог пробраться в постель Ильзы — и она получила двойной выигрыш, как пишет Морген: положение и богатство полковничьей жены плюс «самого обходительного и опытного мужчину в мире» в качестве любовника. Морген рассказал американцам, что, обыскав дом и служебные помещения Ховена, он нашел от 20 до 30 «сексуальных препаратов», повышавших потенцию. Морген сухо замечает: «У него было огромное количество женщин [Frauenverkehr]»[232].

Эта мелодрама занимает три страницы доклада Моргена о расследовании. Она не имеет прямого отношения к преступлениям, в которых судья обвинил Ильзу Кох, но свидетельствует о ее характере, который в представлении Моргена связан с ее преступлениями.

9. От коррупции к убийствам

Далее доклад Моргена судебному управлению СС переходит от коррупционных преступлений к убийствам. Его рассказ о «машине убийств» под руководством Коха начинается с обзора юридической ситуации[233]. Такие концентрационные лагеря, как Бухенвальд, были тюремными лагерями, а не центрами уничтожения: убийства не были их целью. Власть над жизнью или смертью заключенного концлагеря находилась в руках рейхсфюрера Гиммлера. Власть над «представителями восточных народов» — то есть над поляками и евреями — была передана Главному управлению имперской безопасности, шефом которого тогда был Эрнст Кальтенбруннер. Коменданту концентрационного лагеря разрешалось убить заключенного только в том случае, если приказ о его казни отдали Гиммлер или Кальтенбруннер, причем выполнение приказа следовало задокументировать и представить соответствующий отчет.

Тела всех умерших не по естественным причинам должен был вскрывать лагерный врач. Затем местный суд СС решал, есть ли повод для расследования: тело нельзя было кремировать, пока суд не давал на это разрешение. О каждой смерти в лагере, произошла ли она по естественной или по другой причине, следовало немедленно докладывать в службу безопасности и в штаб рейхсфюрера. «Поэтому, — сообщает Морген американскому Корпусу контрразведки, — жизни заключенных в концентрационном лагере были вполне защищены особым механизмом контроля»[234].

Морген объясняет, что некоторые убийства были «юридически незначительными», то есть разрешенными. Сюда относились случаи, когда врач назначал эвтаназию неизлечимо больным, а также когда он пытался предотвратить эпидемию путем безболезненного убийства больных или заподозренных в том, что они больны. Вскоре мы узнаем об отношении Моргена к этим методам. Как бы то ни было, Морген понимал, что они не могли объяснить многие смертельные случаи в Бухенвальде.

Он раскрыл убийства в Бухенвальде путем кропотливой детективной работы[235]. Расследуя коррупционные преступления, Морген узнал, что заключенные, которые свидетельствовали о них, умерли. Он просмотрел записи относительно этих узников и выяснил, что незадолго до смерти они находились в лазарете или в лагерной тюрьме. После нескольких недель тщательного исследования этих записей обнаружились несоответствия: в лазарете записи о смерти заключенных по естественным причинам появлялись до того, как в тюрьме регистрировали их освобождение. «Я сказал себе, что заключенный не может находиться в лагерной тюрьме и в то же время быть пациентом лазарета».

Кох разработал систему устранения свидетелей его преступлений[236]:

Заключенных отводили в тайное место и убивали там, чаще всего в камере лагерной тюрьмы, a рапорты о больных и свидетельства о смерти вносили в картотеку. Они были сделаны так умно, что у любого непредубежденного читателя этих документов могло сложиться впечатление, что конкретный заключенный по-настоящему лечился и умер от тяжелой болезни, которая была там указана.

Конечно, узников убивали и другими способами[237]. Их умерщвляли в лазарете при помощи инъекций фенола[238]. Их могли «застрелить при попытке к бегству» — обычно это означало, что, угрожая оружием, заключенных вынуждали бежать, а затем стреляли им в спину[239]. Все эти смертельные случаи сопровождались фиктивными медицинскими свидетельствами.

Это расследование испытывало пределы полномочий, полученных Моргеном от Гиммлера и ограничивавшихся коррупционными преступлениями. Но испытывать пределы было свойственно Моргену, о чем он часто и с гордостью говорил после войны. Ранее уже цитировались его высказывания о расследованиях «по собственной инициативе»[240]. Он также утверждал, что был вынужден делать то, что не дозволялось даже службе безопасности, а именно — тайно просматривать почту Коха. Когда его спросили, как ему это удалось, он ответил: «Я просто сделал. Я пошел к главному инспектору почтовых отправлений и отдал ему приказ»[241]. Столь же категорично он отдавал приказы об арестах свидетелей[242]:

Я отправлял телеграмму главным судьям: «Такой-то должен быть немедленно арестован и доставлен в Бухенвальд», и он попадал в сферу моих полномочий. […] У меня уже была такая репутация, что они выполняли мои требования без проверок. Они говорили друг другу: если Морген это делает, это, должно быть, что-то крупное.

Несмотря на свой властный тон, Морген понимал, что остается подчиненным Гиммлера. Поэтому он привез доказательства коррупции Коха в Берлин — ему нужно было получить разрешение на то, чтобы распространить свою деятельность на всю систему концентрационных лагерей. Теперь, расследуя убийства, он проверял пределы и этого разрешения.

В докладе Моргена Главному судебному управлению СС подробно рассказывается о личной причастности Коха к этим убийствам, но вначале он отвлекается на «общую атмосферу во времена Коха». Морген объясняет: «Обвинение считает, что причиной масштабности незаконных убийств заключенных было не имеющее оправдания, непростительное самоуправство штандартенфюрера СС Коха»[243]. Сам Кох, когда наконец сознался, дал примерно такое же объяснение[244]:

Я не могу найти объяснения своему поведению. Возможно, меня испортило мое начальство. Все, что я предлагал и делал, считалось хорошим. Я получал только похвалы и почести. Никто не проверял меня придирчиво. Это ударило мне в голову. Мной овладела мания величия.

Морген приводит несколько примеров самоуправства, доходящего до смешного. Однажды Кох запретил подчиненному отмечать в офицерской столовой свадьбу дочери всего за два часа до начала церемонии. Другому офицеру он в шутку присылал оскорбительные письма. По выходным дням в той же столовой он бил офицеров чайными ложками. Позже кто-то подарил ему для этой цели деревянные томагавки.

Что касается Ильзы, то Морген говорит, что она носила откровенные наряды, пытаясь привлечь внимание изголодавшихся по женщинам заключенных, и, если заключенный смотрел в ее сторону, она записывала его номер и заставляла мужа приговорить узника к 25 ударам плетью в качестве «аванса». Она была настолько высокомерна, что не отвечала на приветствия других офицерских жен.

Внезапно Морген переходит к серьезным вопросам[245]:

То настроение, с которым Кох руководил, — надменного превосходства, потакания своим желаниям и жестокого произвола, — самым трагическим образом проявилось в обращении