Три стильных детектива - Клод Изнер

Свое название городок Карьер-Сен-Дени[68] получил благодаря тому, что в его окрестностях добывали известняк, гипс и мел, которые использовали при строительстве Парижа. Эварист был местным уроженцем и хотел бы здесь и умереть. Он не жаловался на судьбу, и если бы в свое время не имел неосторожность жениться на сестре своего лучшего друга, был бы вполне счастлив. Эварист не понимал, как прелестная юная Аспази могла превратиться с годами в сварливую Ксантиппу. У них родилось четверо детей, все как один похожие на мать: лживые и жестокие. Чтобы ужиться со своим семейством, Эваристу приходилось черпать силы в вине.

Он быстро добрался до своего дома, который построил около двадцати лет назад с помощью Эмиля Легри, ссудившего ему кругленькую сумму без процентов. Теперь фасад уже потрескался, угрожая со дня на день обвалиться, а порывами ветра с крыши сдуло почти всю черепицу, и в непогоду она протекала.

Эварист вошел в кухню, где изможденная, преждевременно поседевшая женщина накладывала еду в тарелки, которые ей протянули мальчик и девочка. Два старших сына, один ученик парикмахера, другой – ювелира, обедали на своих рабочих местах.

– Поздновато же ты явился! Да еще и выпивши! – набросилась на мужа мадам Вуазен.

Эварист молча работал ложкой. В картошке не хватало соли и масла, ну, да что ж поделаешь, сойдет и так.

– А ты что же не сядешь? – спросил он жену, которая стояла у плиты и с мрачным видом рассматривала его.

– Вот уже неделю мы вынуждены питаться одной картошкой! С твоей нищенской зарплатой ни сосисочки не можем себе позволить, ни кусочка паштета! Я знаю, куда уходят твои деньги! Какие-то две курицы прислали тебе письмо, держу пари, это потаскухи!

Она развернула скомканный листок бумаги и насмешливо прочитала:

Эварист!

Мы все приглашены на пирушку по случаю освобождения Виржиля из заточения. Заедем за тобой на фиакре. Будь у твоего любимого бистро в эту пятницу в 7 часов вечера. Остальные присоединятся к нам по дороге.

Сюзанна и Ида.

– Зачем ты вскрыла письмо? Оно адресовано мне! Дай его сюда! – возмутился Эварист.

– Значит, твое любимое бистро? Небось, заведение толстяка Луи? Хороший же ты пример подаешь своим детям!

И она кивнула на хохочущих малышей.

– Ты отдашь мне письмо? – повторил Эварист.

– Хватит и того, что ты раз в год посещаешь эти сборища в память о своем благодетеле! А вот это, – женщина гневно потрясла листком бумаги перед носом мужа, – уже переходит все границы! Даже и не думай, я не позволю тебе встречаться с потаскухами у твоего любимого Луи! Смотри, что я сделаю с этим письмом!

Она сняла с плиты одну из чугунных конфорок и бросила листок в огонь, прежде чем Эварист успел ей помешать. Он в ярости замахнулся на жену. Аспази с вызовом посмотрела на него, и в ее глазах горела такая ненависть, что он отвернулся и уселся за стол, опустив голову.

– Если хочешь знать, было и второе письмо! Нотариус или кто-то там хотел с тобой встретиться. Его я тоже сожгла!

Эварист вскочил и выбежал вон, чтобы укрыться в домике, служившем уборной. За спиной у него раздавались возмущенные крики:

– Нет, вы только подумайте, два письма за один день! Будто он министр какой-нибудь! Почтальон, должно быть, дар речи потерял от изумления! Попробуй только удрать на свою гулянку!

Эварист поспешил вернуться на работу. Он не знал, что Аспази нашла в кармане его рубашки еще одно письмо из нотариальной конторы, которое не стала ни сжигать, ни выбрасывать, – всем известно, что уведомление от нотариуса попахивает деньгами. Ей было невдомек, что маленькие проказники стянули письмо, и конверт был пуст.

– Проклятая баба! Наступит день, когда я не выдержу и засвечу ей промеж глаз! Денег ей мало! Между прочим, это я приношу их в дом, а ей ни разу и в голову не пришло поблагодарить меня за это! Нет уж, я пойду к Луи к назначенному часу!

– Разговариваешь сам с собой? – спросил один из его коллег.

– Представляешь, жена не пускает меня отпраздновать сегодня вечером выздоровление моего приятеля Виржиля!

– Ты прав, этих баб не грех проучить! На твоем месте я бы прикинулся больным и попросил папашу Бертрана отпустить тебя пораньше – на тот случай, если твоя половина вздумает поджидать тебя у выхода.

Эварист поблагодарил за совет и направился к начальнику.

Глава тринадцатая

Ламартин[69] точно подметил, что у вещей есть душа и, если можно так выразиться, склонность исчезать в самые неподходящие моменты. Это справедливое высказывание вполне подходило к кружевным перчаткам, которыми Таша хотела дополнить свой наряд, платье из серо-голубого шелка.

– Может, они завалились за комод? – предположила она, обращаясь к Кошке, которая терлась об ее ноги.

Таша знала за собой этот недостаток – она никогда не клала вещи на место, в отличие от Виктора, у которого была маниакальная страсть к порядку. В ее спальне царил настоящий хаос – нижние юбки, шали, непарные чулки, открытые флаконы духов… Прошло немало времени, прежде чем Таша отыскала злополучные перчатки. Она уже собиралась уходить, когда обратила внимание на Кошку, которая гоняла лапой по полу комок мятой бумаги. Таша подняла его, развернула и сразу же узнала почерк мужа.

Жюльен Сорбье, авеню Домесниль, 26. Танцы. Интересно. Следует заняться.

Лишившись игрушки, Кошка требовательно мяукнула. Таша глубоко задумалась. У Виктора появилась другая женщина? Нет не может быть! Она приняла решение не раздумывая. Сэр Реджинальд ждет, но ничего не поделаешь, она должна во всем разобраться. Таша надела свою любимую шляпку, украшенную цветами, и, перекинув плащ через локоть, вышла из дома.

Она взяла фиакр, и вскоре он остановился перед зажиточным домом. Табличка на двери гласила, что здесь обучают танцевать. Таша позвонила, и через несколько минут старая служанка в белом чепце и переднике проводила ее в маленькую гостиную. За стеной на фортепьяно играли мазурку, слышался громкий топот множества ног. Служанка, по-видимому, не решалась прервать занятие, и прошло немало времени, прежде чем звуки фортепьяно стихли.

Шум шагов, скрипнула дверь, и Таша услышала за спиной:

– Чем могу служить, мадам?

Она обернулась, ожидая увидеть воздушное создание, но перед ней стояла немолодая, очень высокая дама.

– Мадам Жюльен Сорбье?

– Она самая.

– Я супруга месье Легри, не знаю, успел ли он связаться с вами…

– Месье Легри? Ваш муж желает брать уроки? Какие именно танцы вы хотели бы изучать? Мне надо свериться с расписанием, – любезно произнесла мадам Сорбье.

– Нет, дело не в этом… Виктор Легри – владелец книжного магазина. Он недавно приходил к вам, по крайней мере, мне так кажется.

– Ах, да, я вспомнила этого господина! Но что всем надо от моего Эрнеста? Вы уже третья, кто им интересуется: сначала ваш супруг, потом этот блондин, должна признаться, очень приятный молодой человек…

– Простите! Вы сказали, блондин?

– Вы что, пишете покойнику ради развлечения? Странное у вас чувство юмора, ничего не скажешь!

– Но, мадам, я не понимаю, о чем вы говорите…

– Я получила адресованное Эрнесту письмо от какого-то нотариуса. Ну, и вскрыла его. Он приглашал Эрнеста явиться в пассаж д’Анфер. Адрес просто демонический! Я пошла туда, но никакого Грандена там не обнаружила. Это просто возмутительно! Мадам, я рассказала месье Легри обо всем, что касается разрыва отношений между Эмилем Легри и моим Эрнестом. Прошу вас, не докучайте мне!

И она вышла.

Таша была не на шутку озадачена. Она вспомнила, как недавно застала мужа за разглядыванием какого-то рисунка, который он, судя по всему, извлек из рамки, причем разглядывал он не сам рисунок, а его обратную сторону. Это связано с его дядей Эмилем? Виктор наткнулся на какую-то тайну двадцатилетней давности? Таша поняла, что муж ввязался в очередную авантюру. А тот блондин, о котором упомянула мадам Сорбье, наверняка Жозеф.

Значит, Виктор опять, уже в который раз, соврал ей! Ну уж нет, она больше не даст себя одурачить!

Таша настолько глубоко погрузилась в свои мысли, что не сразу заметила какого-то субъекта, который шел за ней по пятам, пытаясь привлечь ее внимание. Она ускорила шаг и, пройдя чуть вперед, остановила экипаж.

Эварист Вуазен нетерпеливо толкнул дверь, ведущую в его любимый трактир. Луи, хозяин заведения, грузный мужчина с маленькими, глубоко посаженными глазками и лицом, покрытым красными пятнами, вышел ему навстречу, что было необычно – в его заведении завсегдатаи сами подходили к стойке, чтобы заказать себе что-нибудь.

– Ты что, слинял со службы посреди рабочего дня? – пробурчал Луи.

– Да, старик, я сбежал с этой каторги. Две малышки заедут за мной к семи часам, а до тех пор мне надо схорониться, потому как, боюсь, моя благоверная будет прочесывать окрестности. У тебя не найдется для меня укромного уголка? Я бы с удовольствием выпил немного киру[70] и закусил белым хлебом и кусочком сыра. У меня в брюхе урчит от голода, а жена дрожит над каждой крошкой!