Путь масок - Клод Леви-Стросс

          Не так ли и для всякого произведения искусства? Раздумывая над несколькими типами масок американских племен, мы, вероятно, сможем поставить более широкую проблему, а именно проблему стиля. Современные стили не неведомы друг для друга. Но у так называемых примитивных народов завязывается определенное знакомство в случае войн, за которыми следует ограбление, в случае межплеменных церемоний, браков, походов, случайных торговых обменов. Оригинальность каждого стиля не исключает заимствований; скорее она объясняется сознательным или бессознательным желанием утвердить себя по-иному, из всех возможностей выбрать те, от которых отказались соседние народы. Это верно и для стилей, следующих один за другим. Стиль Людовика XV продолжает стиль Людовика XIV, а стиль Людовика XVI продолжает стиль Людовика XV; но в то же время каждый из них отвергает другой стиль. Каким-то способом, желая создать свой собственный стиль, говорится то, что прежний стиль говорил в своем языке; и говорится также нечто другое, чего тот стиль не говорил, разве что молча, и это предлагается выразить.

      Одно из наиболее вредных понятий, завещанных нам функционализмом, которое все еще удерживает под сенью его влияния столько этнологов, — это понятие изолированных племен, замкнутых на себе, каждое из которых проживает само в себе особенный опыт эстетического, мифологического или ритуального порядка. Так, недооценивается, что еще до колониальной эры и до издали веками осуществлявшегося разрушительного действия, оказываемого западным миром, — его патогенными начатками, а также экспортируемыми товарами даже в наиболее защищенных регионах, эти популяции, тогда более многочисленные, находились в большей близости друг к другу. За некоторыми исключениями ничто из того, что происходило у одной, не было неизвестным ее соседям, и способы, какими каждая из них объясняла себя и представляла себе мир, разрабатывались в непрерывающемся бурном диалоге.

      Для тех, кто оспаривает право интерпретировать мифы или произведения искусства какой-либо популяции путем сравнения их с мифами и произведениями искусства других популяций и считает единственно законным метод, состоящий в отнесении, скажем, мифов какой-либо группы к ее же социальной организации, экономике и религиозным верованиям, ответим: без сомнения, следует начинать с этого и прежде всего спросить с этнографии рассматриваемой группы все, что она может предоставить. Это, впрочем, как раз то, что мы не переставали делать в наших исследованиях по американской мифологии, по каждой группе, заботясь о том, чтобы окружить себя всевозможной информацией этого типа, собранной нами или другими в поле, а также наличествующей в литературе. Последнее из упомянутого — единственное, что можно использовать в случае физически исчезнувших групп либо таких, культура которых с течением лет разрушилась, — жертв, участь которых не оправдает другое преступление, на сей раз научного порядка, состоящее в том, чтобы действовать, как если бы их не существовало. Нашу почтительность, почти маниакальную, по отношению к фактам недооценивают лишь те, для кого вся их этнологическая культура сводится к ими лично изученной группе; как если бы еще и сегодня не работали с наибольшей пользой и совершенно по-новому над греческой, латинской или индийской литературой тысячелетней древности — наследием народов, исчезнувших еще более безвозвратно, чем те, которых, как нас Упрекают, мы изучаем по их творениям, не всегда отправляясь к ним; это в трех четвертях, если даже не более, случаев не способствовало бы такого рода исследованию их — в состоянии упадка, ставшего результатом вторжения механической цивилизации...

Подлинный вопрос не в этом. Даже в рамках лучшей из гипотез — гипотезе об еще живой культуре со вполне сохранившимися верованиями и ритуалами — изучение внутренних корреляций между мифологией и искусством и всем остальным составило бы абсолютно необходимое, но недостаточное предварительное условие. Когда локальные ресурсы разработаны, от исследователя требуются другие усилия. Ибо эти мифы противопоставляются другим мифам, вступают с ними в противоречие либо трансформируют их, и было бы невозможно понять одни без соотнесения с другими, таким же образом, как любое высказывание проясняется посредством слов, прямо там не фигурирующих; ведь те, что использованы говорящим, оттого извлекают свое значение и важность, что их выбрали, предпочтя другим, которые могли бы воспользоваться и к которым, комментируя текст, удобно обратиться.

      Важность этих эксплицитных или имплицитных контрапунктов проистекает особенно отчетливым образом из случаев, рассмотренных в настоящей книге. Пластические характеристики масок dzonokwa оставались бы непостижимыми без сопоставления их с пластическими характеристиками масок swaihwé. Они происходят из популяций, отличающихся по языку и культуре, но тем не менее достаточно близких друг другу для того, чтобы одна из двух масок могла быть заимствована: пластические характеристики маски xwéxwé, принадлежащей квакиутль, объясняются как имитация маски swaihwé у сэлиш. Но ее семантическая нагрузка одновременно является функцией и от той, какую у них имеет маска dzonokwa и какую имеет swaihwé у сэлиш. Будучи параллельными или противоположными, эти семантические функции образуют между собой систему, подчиненную идеологии меди, при посредстве которой только и могут высвечиваться сходства, имеющиеся в пластике у масок swaihwé из одной группы и у обработанных медных пластинок из другой группы.

        В свою очередь, эта идеология меди и выражаемые ею социальные и экономические функции требуют, для того чтобы быть понятыми, сочленения мифов народов побережья с мифами их соседей из внутренней территории — дене. Сопоставление, делающееся законным исходя лишь из географической близости, но которое получает дополнительное обоснование из того факта, что на северо-западе Америки основные запасы меди находятся на территории атапасков и что через тлинкитов почти вся туземная медь шла оттуда. Это не все; но дене, или северные атапаски, умевшие в прошлом плавить, отжигать и ковать природную медь, превосходили всех своих соседей в искусстве металлургии: возможно, поэтому следует видеть в них непосредственно последних наследников этой древней культуры меди, расцвет которой наступил в регионе Великих Озер в пятом тысячелетии и первым представителям которой из-за внезапно наступивших климатических изменений пришлось переселиться на север вслед за отступлением тайги и животных, составлявших привычную для них дичь.

          При посредстве логических операций, которые проецируют представления на расстояние, преобразуют либо инвертируют их, история масштабом в тысячелетия, развернувшаяся на Крайнем Севере, могла перекрыться другой, более недавней и более короткой по продолжительности. О ней, дальше к югу, свидетельствуют миграции континентальных сэлиш на остров, а затем с острова на континент, а также столкновения и союзы тех же сэлиш с южными квакиутль — память о таком развитии сохраняют локальные традиции, даже если они преобразуют его в события мифа.

      На протяжении около трех тысяч километров нагромождены идеологические структуры с соблюдением всех ограничителей, присущих их ментальной природе, и, в согласии с ними, эти структуры кодируют, как сегодня говорят, данные окружения и истории. Они включают эти сообщения с прежде существовавшими парадигмами, порождая из этого новое в виде мифологических верований, ритуальных практик и пластических творений. Эти верования, практики и творения остаются на таком огромном протяжении солидарными, когда подражают одни другим и, вероятно, в особенности когда стремятся опровергнуть друг друга. Ибо и в том и другом случае они уравновешиваются, помимо лингвистических, культурных и политических границ, прозрачность которых доказана всей нашей аргументацией, разве что их замкнутость, совершенно относительная, служит логическим ограничителем настолько же, как и историческое, и маркирует пункты, где осуществляются переворачивания.

      Стремясь быть оригинальным, художник убаюкивается иллюзией, возможно плодотворной, но привилегия, которую он дарует себе, совершенно нереальна. Когда он полагает, что спонтанно выражает себя, создавая оригинальное творение, он отвечает другим творцам — прошлым либо настоящим, актуальным либо потенциальным. Знают об этом или нет, но по тропе творения никогда не продвигаются в одиночку.

Рисунок 13. Aztec Mask with a Skull and a Sacrificial KnifeРисунок 14. Mask in the Form of a Marmot FaceРисунок 15. Mexican Crocodile MaskРисунок 16. Northwest Coast Native American MaskРисунок 17. Shaman MaskРисунок 18. Tlingit Human Face Mask (Lax'Keit) са.1850Рисунок 19. Tsimshian Dance MaskРисунок 20.Haida Mask in the Form of a Moon FaceРисунок 21. Haida Mask in the Form of a Wolf FaceРисунок 22. Kaigani Haidi MaskРисунок 23. This Pre-Columbian mask was probably worn as a head ornament or diadem. The sun was the principal god of La Tolita cultureРисунок 24. Tshimshian MaskРисунок 25. Maori Mask

1