Пляска смерти. - Эрих Керн

В конце концов мы вышли к реке Миусу и вступили в жаркую рукопашную схватку за селение, которое русские защищали с невиданным упорством. Впереди виднелся город Таганрог. Артиллерия противника вела ураганный огонь, но, к нашему удивлению, лишь немногие снаряды взрывались. А ларчик открывался просто: русские применили боеприпасы замедленного действия. Они начали взрываться позже, когда по дороге к фронту потянулись транспортные колонны. К счастью, ущерб был незначительный.

Тем временем мы достигли, почти не встречая сопротивления, центральной части Таганрога, где мне было приказано во главе группы солдат прочесать несколько кварталов. На улицах — практически ни души. Молча и угрожающе высились многоэтажные дома. В каждый из них мы проникали через задние дворы и затем открывали или взламывали парадные двери подъездов. Улицы оставались безлюдными и спокойными. Вскоре мы вышли к небольшому парку. Перебравшись через низенькую кирпичную ограду, мы, к нашему великому изумлению, увидели похожий на дворе особняк.

Распределив участников группы по боевым постам, я с одним сопровождающим медленно поднялся по широким каменным ступеням, открыл незапертую дверь и оказался в просторном вестибюле, устланном великолепными коврами. Неслышно ступая солдатскими сапогами по мягкому ворсу, мы завернули за угол и застыли на месте при виде двух татарских воинов, облаченных в стальные кольчуги и шлемы и вооруженных мечами и щитами. Одним словом, мы попали в городской музей Таганрога. Не спеша мы проследовали по многим помещениям музея. Все экспонаты находились на своих местах, стеклянные выставочные витрины были целы. Со стен на нас взирали творения древних и современных русских мастеров живописи. Фигурки Будды соседствовали с бубнами шаманов и изображением распятого на кресте Иисуса Христа. Это был зал, посвященный борьбе с религиозными предрассудками и суевериями.

В другом зале мы натолкнулись на собрание игрушек, относящихся к разным эпохам: с древних времен до наших дней. Здесь были представлены и всевозможные куклы — от деревянных до каменных. Я взял две куклы с алым румянцем на щеках и льняными волосами и заткнул их за пояс рядом с ручными гранатами. Затем мы покинули музей через главный вход и вышли на улицу, по-прежнему пустую и мирную. На углу возвышалось многоэтажное жилое здание, возведенное для рабочего люда и похожее на аналогичные строения Вены, только более примитивное. Я разделил наши боевые группы на пары, и мы осторожно стали к нему приближаться, прижимаясь к стенам домов. Внезапно мы застыли на месте. Во внутреннем дворе собрались сотни жильцов дома всех возрастов, смотревшие на нас подозрительно и враждебно. Пулеметчик установил свой пулемет, заправил ленту и, присев, изготовился к стрельбе. Момент был критический. Не зная, как поступить, я только коротко взглянул на Рудольфа, который, поняв меня, отступил назад, готовый при первом же выстреле умчаться в роту за подмогой.

Но тут я почувствовал устремленный на меня пристальный взгляд ребенка и, подняв глаза, с удивлением заметил крошечную девочку, должно быть не старше шести лет, которая, как завороженная, смотрела на мой пояс. Теперь я уже знал, как мне следует поступить. Приветливо улыбаясь, я вытащил из-за пояса краснощекую куклу и торжественно вручил ее малышке. Сначала ее глаза округлились от радости, потом, взвизгнув от счастья и крепко прижав куклу к груди, девочка побежала, что-то лепеча, к молодой женщине, выглядевшей измученной и усталой.

Чтобы окончательно растопить лед отчуждения, я отдал и вторую куклу — еще одному подбежавшему ко мне ребенку. Этого оказалось достаточно; в следующее мгновение меня окружили десятки ребятишек, с мольбой тянувших ко мне детские ладошки.

— У меня больше ничего нет, — громко уверял я и, стараясь поскорее высвободиться из кутерьмы, едва не уронил винтовку.

Раздался громкий хохот, и через какую-то секунду вокруг меня уже толпились дружелюбно настроенные люди, говорившие все разом, перебивая друг друга; они с любопытством ощупывали нашу добротную военную форму и охотно несли нам, усталым и страдавшим от жажды, воду. Некоторые даже совали нам в руки хлеб.

Никогда прежде мне не доводилось наблюдать столь быструю и радикальную трансформацию настроения. Перед нами уже не было ни большевиков, ни врагов. Мы миновали одну, две, три улицы, а маленькая девочка все не отставала от нас, топоча рядом в тени наших винтовок и прижимая куклу с льняными волосами к груди. Несмотря на все наши старания, никак не удавалось заставить ее вернуться домой. И куда бы мы теперь ни шли, всюду нам приветливо махали руками и улыбались довольные горожане.

Я долго не мог заснуть в ту ночь. Чем-то меня странно взволновал "этот сам по себе незначительный эпизод с девочкой и куклой, такой обыденный и такой далекий от реальностей войны.

В борьбе за власть большевики, кажется, не упустили и не забыли ничего. Они ловко использовали для своих целей любую человеческую слабость и любые благоприятные обстоятельства, наживая политический капитал на нелегкой жизни в царской России, а заодно раздувая тему Распутина (которого несчастные царь и царица держали, поскольку он «заговаривал» кровотечение у больного гемофилией цесаревича Алексея. Как все было — вопрос дискуссионный. Во всяком случае, критики «проклятого царского режима», придя к власти, на несколько порядков превзошли «свинцовые мерзости» свергнутого режима, что, впрочем, обычно для всех подобных революционных типов — от 1789–1793 до 1991–1993 гг. — Ред.) и умело возбуждая животные инстинкты огромной массы городской и сельской черни. Они не оставили без внимания ни миллионы солдат на фронте, гибнувших в безнадежных (очевидно, таких, как Брусиловский прорыв в 1916 г., в котором русские, разгромив австро-венгров и отбив контрудары немцев, потеряли около 0,5 млн человек против 1,5 млн у австро-венгров и немцев. А впереди были еще более грандиозные наступления, которые весной — летом 1917 г. должны были сокрушить Германию и ее союзников. К решающим наступлениям (которые не состоялись из-за наступившей смуты или были проведены плохо из-за деморализации армии, как в июне 1917 г.) были накоплены огромные запасы оружия и боеприпасов (хватило на всю братоубийственную Гражданскую войну, еще и осталось). Но внутренний враг нанес удар в спину. — Ред.) сражениях за еще более безысходное будущее (ну почему же? Победа в войне была близка. А вот положение Германии к началу 1917 г. действительно становилось безнадежным. Выход России из войны позволил затянуть мировую бойню до ноября 1918 г. — Ред.), ни голодавших (голода не было; им бы увидеть, что творилось в Германии. — Ред.) рабочих и крестьян в тылу. Они приспособили для своих нужд извечную мечту о лучшей доле многих россиян, живших за пределами царских дворцов, и таившиеся в сердцах неудачников темные страсти, которые, в роковой час вырвавшись наружу, превращают миролюбивых, законопослушных граждан в диких зверей. Словом, большевики ничего не забыли и не упустили, кроме самого главного — человеческой души и сердца.