Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки - Дмитрий Станиславович Хаустов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интерзона
После убийства Джоан Билла взяли под стражу. В Мехико с деньгами для залога срочно приехал его отец Мортимер Берроуз. Дети отправились к родственникам: Уильям-младший – к родителям Билла, Джули – к родителям Джоан.
Адвокатом Берроуза был Бернабе Хурадо, большой мастер своего дела, – хитрый и пронырливый «решала», который, пожалуй, отмазал бы и самого Гитлера. Что уж говорить о Билле Берроузе – стараниями Хурадо он вышел под залог в минимальные для Мехико сроки. В письме от 5 ноября 1951 года, то есть через два месяца после убийства Джоан, Билл писал Гинзбергу: «Мое дело еще не закрыто, но адвокат уверяет: больше гемора не будет. Келлс спросил, могут ли меня снова упрятать в тюрягу, и Хурадо возмутился: „Что-о? Мистера Берроуза снова в тюрьму?! Моя репутация мне дорога!“ Когда я сел за убийство, он вытащил меня в рекордные сроки, вот тебе наглядный пример его мастерства. Каждый раз при встрече адвокат угощает меня выпивкой и зовет своих будущих клиентов, хвастает: „А вот и Берроуз! Вышел через тринадцать дней! Быстрее всех в Мексике!“»{185}
Пока шел суд – фактически год, – Берроуз был волен заниматься своими литературными и авантюрными делами. Он пишет и повторяет свою южноамериканскую экспедицию в поисках яхе. Суд заключает, что убийство Джоан было несчастным случаем. План адвоката Хурадо сработал, и Билл получил всего два года условно. Правда, сам Бернабе Хурадо тут же вляпался в уголовную историю (сбил какого-то парня на своем кадиллаке) и спешно бежал из страны – в итоге, из опасений за собственную безопасность, Берроуз и сам был вынужден покинуть Мехико. Письмо от 15 декабря 1952 года: «Дорогой Аллен! Хурадо замочил кого-то и смотался из Мексики. Власти тут же захотели вытрясти из меня больше денег, и я решил последовать примеру своего адвоката»{186}. Несмотря на все там случившееся, впоследствии Билл будет вспоминать Мексику с какой-то поистине нездоровой любовью.
В 1953 году Берроуз впервые за долгое время вернулся в США, но жить на родине он не хотел. Теперь его целью был Танжер, интернациональная зона в Марокко, где жизнь и все ее прелести, как он слышал, были невероятно дешевы. Впрочем, он погостил у родителей в Сент-Луисе, а затем поехал к Гинзбергу в Нью-Йорк.
В середине августа 1953-го он уже был у Гинзберга по адресу Ист-Севенс-стрит (англ. East 7th Street), 206. К тому моменту Аллен уже поспособствовал выходу «Джанки», литературного дебюта Берроуза, в Ace Books. Друзья не виделись около шести лет, и Берроуз возлагал на эту встречу много надежд, в том числе романтических. Однако их отношения стали обретать формы, чуждые, как оказалось, обоим.
Аллен и Билл, поначалу делившие комнату, стали делить и постель. Это нравилось Биллу, но, как оказалось, не очень нравилось Аллену: он отзывался о сексе с Биллом как о чем-то «слишком странном, чтобы быть удовлетворительным» (англ. «too bizarre to be satisfying»){187}. Очевидно, Гинзберг испытывал большой внутренний дискомфорт: с одной стороны, он ценил Билла как друга, восхищался его литературным талантом и понимал, что после всего, что с ним случилось, Биллу нужны поддержка и нежность («Берроуз влюбился в меня, мы спали вместе, и я узрел его мягкую сердцевину, в которой он чувствовал себя изолированным, одиноким во всем мире, и он нуждался… в каком-то возбуждении, и тогда я тоже отвечал ему любовью, и я оказывал ему внимание и давал то возбуждение, которого он требовал»){188}; с другой стороны, ответных эротических чувств у него к Биллу не было, и в целом он предпочитал парней помоложе.
Навязчивое желание Билла раствориться в другом пугало Аллена. Они стали ссориться, и как-то раз, когда Билл в очередной раз уговаривал Аллена отправиться в Танжер вместе с ним, Аллен закричал: «Да на кой черт мне сдался твой старый уродливый член?!» Как пишет Майлз, Берроуз был шокирован и почувствовал себя совершенно опустошенным{189}.
В итоге в Танжер Берроуз поехал без Гинзберга, хотя последний и свел его с Аланом Ансеном, писателем и бывшим секретарем У. Х. Одена, – они договорились встретиться в Риме и ехать в Танжер вместе. Билл отплыл в Европу в самом конце 1953 года.
«Итак, Рим. Сколько ни путешествую, а такого убогого места еще не встречал. Да я бы лучше в Боготу возвратился, ага, или в Кито»{190}. В Италии Билл откровенно скучал. Ансен решил ехать в Венецию, и Берроуз отправился в Танжер один. Все байки про это место оказались правдивыми: здесь ничего не стоило достать дешевые наркотики или снять мальчика (араба или испанца). Но счастья все это Берроузу не приносило.
Билл серьезно страдал от наркозависимости, а хваленая танжерская вседозволенность лишь нагоняла тоску: «Танжер – раздутый рынок, где есть все, но это все некому покупать. Магазин за магазином, витрина за витриной уставлены бутылками скотча неизвестных марок, немецкими фотоаппаратами нижайшего качества и швейцарскими часами, бракованными нейлоновыми чулками, печатными машинками непонятно откуда… Здесь просто-напросто переизбыток всего: товаров, жилья, труда, проводников, сутенеров, путан, контрабандистов. Налицо классическая депрессия»{191}. Ему было под сорок, он предчувствовал кризис{192}, тосковал по Гинзбергу и не мог забыть об убийстве Джоан. Вкупе с наркотиками все это и создавало тот флер ночного кошмара, который окутывает танжерский период в прозе Берроуза.
В начале 1950-х Танжер, многонациональный портовый город на севере Марокко, управляемый рядом европейских государств, напоминал даже не рынок, а хаос. Берроуз поселился в борделе у голландца Тони в Старом Танжере, на улице Калле де Лос-Аркос близ площади Сокко-Чико (позже он переедет в отель «Вилла Мунирия»): «Еще нигде я не встречал такого множества неудачников, собранных в одном месте. Должно быть, это оттого, что в Танжер впускают всех, платежеспособность доказывать не надо. Сюда стягиваются обездоленные в поисках работы или в надежде стать контрабандистами, однако работы в Танжере нет, а рынок контрабанды и без них переполнен. В итоге всякий сюда прибывающий вынужден просиживать на Сокко-Чико»{193}.
Голова идет кругом, если представить, сколь интенсивная жизнь кипела вокруг, но Биллу остро не хватало общения с близкими по духу людьми, что он невротически компенсировал длинными письмами к Гинзбергу и, когда тот не отвечал (а не отвечал тот частенько), к Керуаку: «Рядом нет никого, с кем можно поговорить о литературе или прочих вещах, по-настоящему мне интересных. Как тошно!»{194} Наслышанный о литературно-художественной богеме Танжера, вертящейся вокруг писательской четы Пола и Джейн Боулз, Берроуз был раздосадован своей неспособностью