Аня - Ирина Левитес

Леня был в приподнятом настроении, барственно-вальяжно давал указания давешней молодой продавщице, просил раскатать толстые рулоны, дабы убедиться в отсутствии брака. Девушка старательно улыбалась одними губами, глядя на счастливую пару полными слез глазами. Оборвав себя на полуслове, всхлипнула и, пробормотав извинение, убежала в подсобку. Правда, минут через десять вернулась, опять надев улыбку, но было видно — только что плакала. Наконец, отрезав отмеренные метры и скатав их при помощи хмурого молчаливого рабочего, она дрожащим голосом предложила:

— Оставьте до завтра. Мы обработаем края на специальной машине и доставим вам по адресу. В удобное для вас время.

— Нет-нет, — торопливо отказался Леня. — У нас совершенно нет времени. Мы очень спешим.

— Благодарим за покупку, — вымученно произнесла продавщица стандартную фразу.

Леня перетаскал тяжелые рулоны на улицу по одному, переваливая их через плечо и выставив для охраны жену.

— Так. Порядок! — удовлетворенно констатировал он. — Стой тут. Пойду грузовик поищу.

Водитель ЗИЛа, удачно подвернувшегося в соседнем дворе, за соответствующий гонорар поработал грузчиком. Мельниковы почетным эскортом двинулись в своей «Тойоте» следом.

Наконец ковровая экспедиция была удачно завершена.

— Красота! Ань, а ты сможешь сама края обшить, чтоб не сыпались?

— Не знаю, — пожала она плечами. — Попробую. Надо было оставить до завтра, нам же предлагали. Оверложили бы на машинке и привезли. Не пойму, с чего это мы неслись как на пожар.

— Да ты что? Ты что, не поняла? Мы же их тепленькими взяли. По старой цене, то есть даром. А завтра они очухаются — и плакали наши денежки. Ты разве не видела, как девица слезами заливалась?

— Видела. Только не поняла, почему.

— Чего ж тут непонятного? Крякнула их фирма! Дефолт! Эти коврики теперь знаешь сколько стоят? Умножь на шесть. Или даже на семь. Так что можно считать, нам их просто подарили и с поклонами вручили.

— А зачем они продают по старой цене?

— Потому что государство обязало продавать по фиксированной стоимости, прежней. Короче, магазинчику — хана!

— Жалко.

— Кого жалко?

— Девушку. Она так плакала…

— Жалко знаешь где? У пчелки. Радуйся, что мы с тобой без потерь выскочили. Квартиру купили — раз! Машину — два! Мебель по дешевке — три! А ковры просто на дороге нашли. Они валялись, а мы их бесплатно подобрали.

— Я радуюсь…

Радоваться не получалось. Аня даже тайком пнула ковровую колбасу, как будто она была виновата в том, что ее заполучили почти обманом, воспользовавшись растерянностью молоденькой продавщицы. Скорее всего, дочки хозяина, которого, по Лениным прогнозам, ждал неминуемый финансовый крах.

Вечером отмечали счастливое завершение покупок и избежание катастрофы. Пришли Наташа с Петром и Александра Ивановна с новым перспективным женихом, не очень презентабельным внешне: рыхловатым, с бабьим лицом, оплывшим грушей. На обширном пространстве пламенеющих румянцем щек терялись небольшой расплывчатый носик, яркие пухленькие губки и смешливые незабудковые глазки, обрамленные бесцветными поросячьими ресничками. Зато жених гордо именовался «коммерческим директором». У него было всего два недостатка: астма и жена. Но людей без недостатков, как известно, не бывает. Астму можно вылечить. Сейчас медицина творит чудеса. Вон в газете писали: даже мозги научились пересаживать. А жена — что ж, сама виновата. Надо было мужа лучше кормить и обихаживать.

Выпили за удачные покупки и закусили. Выпили за почти что уже новоселье и закусили. Выпили за здоровье родителей и закусили. Выпили за счастье молодых, пожелали теперь уж и ребеночком обзавестись, пора уж — три года живут, и закусили.

Александра Ивановна сидит на почетном месте, поет нескончаемую хвалу и осанну невестке, не забывая, впрочем, во имя сохранения справедливости подчеркнуть бесчисленные достоинства собственного сына. Медоточивы уста ее, в то время как цепкие глазки настороженно следят, не пропуская ни единого жеста, ни единого взгляда невестки, замечая любую оплошность и выискивая тайный крамольный смысл в ее невинных высказываниях и обыденных действиях.

Аня подавала, уносила грязные тарелки. Старалась. Привыкала к новой роли молодой хозяйки, самостоятельно принимающей гостей. Над горячим пришлось поколдовать. Задержаться в кухне. Затеяла мясо по-французски. Картошка, покрывающая ломти отбитого мяса, уже запеклась. Осталось натереть сыр на терке, посыпать сверху, подождать пару минут, чтобы он расплавился, укутал тягучей пленкой нарезанные кружочки, просочился между ними.

— Ребенок, тебе помочь? — заглянула в кухню Наташа.

— Да я уже все. Хочешь, подожди. На блюдо только выложу.

— Совсем ты взрослая у меня стала. Приходишь редко.

— Мам, ну чего редко? Я у тебя позавчера была. Мы же работаем. Времени совсем нет. А у Лени еще и бизнес. — И добавила неожиданно для себя: — Провались он, этот бизнес!

— Ты чего? Поругались, что ли?

— Ничего не поругались. Надоело все.

— Пройдет. Я по молодости из всего трагедию делала. А потом поняла про синусоиду. Вот смотри. — Наташа взяла вилку и плавно повела ее по воздуху. — Вот. Самый верх: любовь-морковь, душа поет. Кажется, что лучше Пети нет никого на свете. Ой, даже стихи получились!

— Апофеоз!

— А то! Потом наступает охлаждение. Знаешь, так незаметно, понемногу. Вроде ничего не случилось, а все раздражает: и ходит он туда-сюда, и пультом щелкает, и ногой трясет, и жует как-то особенно противно. — Вилка поплыла вниз и остановилась на намеченной Наташей нижней точке. — Все! Ненавижу! И как я только с ним живу? Развод и девичья фамилия! Вот веришь: убила бы и рука не дрогнула. А потом полегоньку, потихоньку все устаканивается. Опять любовь!

Вилка торжествующе застыла вверху, воинственно ощетинив зубцы. Аня грустно усмехнулась:

— Тоже мне, открытие великое. Про это даже Толстой в «Крейцеровой сонате» писал.

— Да? Точно, у него там есть. Надо же, а мне казалось — сама додумалась.

— Мам, какая ты смешная. Синусоида — это еще ничего. Даже хорошо: есть взлеты. А если вот так, — Аня забрала вилку у матери и провела перед собой прямую линию. — Без взлетов. Одна тоска…

Вилка полетела в раковину и сердито звякнула.

— Подожди, появится малыш — только успевай поворачиваться.

— Не хочу никакого малыша!

— Но ведь надо. Что это за семья без детей?

— У нас нет никакой семьи! — внезапно с горячностью воскликнула Аня. — Разве это семья? Едим, пьем, спим. Все! Да, еще телек смотрим. Точнее, щелкаем. Ни одного фильма до конца не посмотрели. Ему все неинтересно… И это все? И больше ничего не покажут?

— Не понимаю, чего тебе не хватает. Ленечка тебя обеспечивает. Ты ведь ни в чем не нуждаешься.

— Я нуждаюсь в понимании. А меня превратили в вещь, которую надо нарядить и на диван усадить. Мама, он ничего не читает! Даже журналы для врачей. Только газеты бесплатных объявлений. Он деградирует, мама!

— Ты несправедлива. Леня — человек интеллигентный.

— Ну да. Моет шею и уши. Обыкновенный ремесленник. Да, в своих снимках он кое-что понимает. Пока. Но ведь шаг в сторону — и пустота. Он пустой! Еще и безнравственный!

— Он что, тебе изменил? — испугалась Наташа.

— Да я не про то. Он, как бы это объяснить? Он человека облапошит — и радуется. Гордится, будто подвиг совершил! Он… эх, да что говорить, — безнадежно махнула рукой Аня. — Пошли лучше в комнату. А то нас уже потеряли, наверное. И мясо стынет.

— Не пори горячку. Потом жалеть будешь.

— Хо-ро-шо, — пропела Аня, подхватывая блюдо с ароматным мясом по-французски. Кажется, неплохо получилось. Перед гостями краснеть не придется.

Глава четырнадцатая

Лариса

Лариса, то есть теперь уже Лариса Александровна, как и планировалось, уважаемый человек, закончила обход раньше всех и, тщательно намылив руки после неизбежных прикосновений к больным во время осмотра, брезгливо оттерла невидимые следы неприятных контактов, смыла спиртом с гулкого круга фонендоскопа оттиски чужой потной кожи. Покончив с ежедневной тягостной повинностью, с облегчением села за стол у окна в ординаторской, но, взяв авторучку, задумалась. Все складывалось не так, как хотелось. И в работе, и на личном фронте. Что касается врачебной деятельности, надо было просто набраться терпения, стиснуть зубы и пройти обязательную интернатуру. А там можно будет и настоящей карьерой заняться.

Наивные мечты о безмятежной жизни в физиотерапии она давно отмела как бесперспективные. Само собой, размеренное назначение физиопроцедур не заставило бы чересчур напрягаться, но кому нужны эти копейки? Открывались новые горизонты. Например, косметология, дарующая надежду тем, кто имел претензии к собственной внешности. Недостатка в обеспеченной клиентуре не будет, поэтому смело можно рассчитывать на плодотворную деятельность по облагораживанию облика сограждан и приведению его в соответствие с мировыми стандартами, так кстати доведенными до сведения населения глянцевыми журналами и телепрограммами.