Железная маска: между историей и легендой - Жан-Кристиан Птифис

Когда эти депеши прибыли к месту назначения, все уже было кончено, и вот каким образом. 1 мая 1679 года д'Эстрада предложил Маттиоли встречу с Катина, который якобы должен был передать ему 10 тысяч экю, обещанных в Версале, в обмен на ратификацию договора. Звон луидоров сразу же очаровал его собеседника, который согласился, ни о чем не подозревая. Его частые поездки и подарки бойким дамочкам своего господина истощили его финансы. Аббат понимал, что нужно действовать быстро. Он опасался, что Савойский двор не сумеет долго хранить тайну. Дело в том, что в интересах дела ему пришлось посвятить в свой замысел герцогиню, и та была не против избавиться от изворотливого советника, поставив единственным условием, чтобы его задержали не на ее территории.

Эрколе Антонио был точно в указанное время в том месте, которое назначил ему д'Эстрада, — перед деревенской церковью в полумиле от Турина. Посол в сопровождении своего кузена, аббата де Монтекью, прибыл в 6 часов утра в карете. Маттиоли занял в ней место, и карета без остановки покатила на большой скорости. Примерно в трех милях от того места, где их ждал Катина, по ту сторону Орбассано, непредвиденный случай едва все не испортил: несколько дней накануне шли обильные дожди, и деревянный мост через Кизолу частично был разрушен вышедшими из берегов водами. Все трое путников покинули карету и принялись вместе с двумя или тремя слугами на скорую руку ремонтировать мост. Наконец, пройдя пешком по размытым дорогам, они прибыли в маленький, обособленно стоявший домик, в котором их ждал высокий худощавый брюнет «с задумчивыми умными глазами» (как описывал его Сен-Симон). Это был Катина, изобразивший на своем продолговатом, от природы суровом лице по возможности более любезную улыбку. Беседа продолжалась недолго. Д'Эстрада вышел, и несколько вооруженных людей ворвались в комнату, набросились на итальянца, заткнули ему рот кляпом, прежде чем он успел издать крик, и уже к ночи доставили его в крепость Пинероль, куда его провели через вспомогательные ворота со стороны долины. Подъемный мост донжона навсегда отрезал этому человеку путь к свободе. «Все прошло без применения насилия, — писал Катина в своем отчете от 3 мая, — и никто не узнал имени этого мошенника, даже офицеры, помогавшие арестовать его. Он содержится в камере, которую занимал некий Дюбрей. Там будут хорошо обращаться с ним, как и просил об этом аббат д'Эстрада, до тех пор, пока не будет известна воля короля по этому делу».[124]

Однако мало было заполучить договор — нужна была ратификация, которой, как в конце концов оказалось, не существовало. Маттиоли заявил, что бумаги находятся у его супруги в Болонье. Катина, не поверив, продолжил допросы. После того, что сейчас называется «допросом с пристрастием», удалось узнать, что документы спрятаны в Падуе, «в отверстии в стене одной из комнат дома его отца».[125] Под диктовку Катина Маттиоли написал два письма, одно своему слуге, чтобы тот доставил в Пинероль его багаж, и другое с указанием, что податель сего письма имеет право заняться поисками документов в доме у отца. Неутомимый Джулиани отправился в Падую и привез все документы, касающиеся переговоров. Когда их разобрали, оказалось, что ратификация отсутствует. Итальянец, которому удалось всех одурачить, наконец сознался, что его господин вообще не подписывал документов! Итак, арест двух человек — самого Маттиоли и его слуги — ничего не дал. На этот раз крепость Казале ускользнула от французов. Людовик XIV не осмелился захватить ее силой. Скрепя сердце он приказал войскам покинуть их места расположения в Бриансоне и в долине Шомон. Что до мсье де Ришмона, он же Катина, то ему пришлось покинуть донжон Пинероля, где в течение нескольких месяцев Сен-Map оказывал ему теплый прием. Понятно, что после столь сокрушительного провала инструкции относительно условий содержания «некоего Летана» (под этим псевдонимом был взят под стражу предатель Маттиоли) стали самыми что ни на есть суровыми. «Королю не угодно, — писал Лувуа Сен-Мару 15 мая, — чтобы с господином де Летаном обращались хорошо, Его Величество не желает, чтобы вы давали ему что-либо помимо абсолютно необходимого для жизни».[126]

После нескольких месяцев полного одиночества итальянец был на грани безумия.[127] В августе 1680 года Сен-Мар получил разрешение поместить его вместе с монахом-якобинцем. Прежде чем отвести его в другую камеру, Бленвийе, лейтенант и кузен Сен-Мара, показал ему дубину со словами, что с ее помощью учат непослушных уму-разуму.[128] Через специальное отверстие, проделанное над дверью, начальник крепости мог наблюдать за поведением обоих заключенных.

«После того как монсеньор позволил мне поместить Маттиоли в одну камеру с монахом-якобинцем в нижней башне{29}, — докладывал он Лувуа 7 сентября, — упомянутый Маттиоли в течение четырех или пяти дней думал, что монах-якобинец был человеком, специально подосланным мною, чтобы следить за ним. Маттиоли, почти такой же сумасшедший, как и монах, широкими шагами ходил по камере, до самых глаз закрыв лицо плащом, и бормотал, что он не дал одурачить себя, что он знает больше, чем захотел сказать. Монах, который постоянно сидит на своей постели, оперевшись кулаками в колени, тяжелым взглядом смотрел на него, не слушая его речей. Синьор Маттиоли, убежденный в том, что монах является специально подсаженным к нему шпионом, понял свое заблуждение, когда в один прекрасный день тот голым встал со своей постели и начал, по своему обыкновению, проповедовать полную бессмыслицу».[129]

Маттиоли, имя которого теперь Сен-Мар писал открытым текстом, попытался было снискать благорасположение Бленвийе, специально приставленного к нему. Он предложил ему в качестве подарка кольцо, которое сам носил на пальце{30}. Стражник принял подарок, но тут же отнес его Сен-Мару, который переслал его министру. Лувуа ответил, что будет хранить его, чтобы возвратить Маттиоли, «если когда-нибудь король распорядится выпустить его на свободу».[130]

Таким образом, судьба этого авантюриста еще не была окончательно решена. Его освобождение должно было при случае послужить разменной монетой, если бы опять начались переговоры с Карлом IV Гонзага. И действительно, несколько позднее эти переговоры возобновились. Герцог, постоянно испытывавший страшную нужду в деньгах, согласился принять ранее предлагавшийся ему договор, и 30 сентября 1681 года французские войска под командованием Катина вошли, наконец, в Казале. Однако Карл IV не принял никаких мер для освобождения своего бывшего порученца, изволив лишь поинтересоваться, выйдет ли тот когда-нибудь из тюрьмы. Король велел ответить ему, что узник не покинет место своего заключения без его формального согласия. Герцог воспринял эту весть «с большой радостью и чувством признательности». Маттиоли, сам того не зная, обрекался на вечное тюремное заключение…{31}

Итальянец долгие годы провел в Пинероле под надзором преемников Сен-Мара — Вильбуа, а затем Ла Прада. В 1694 году он встретился на острове Святой Маргариты со своим старым тюремщиком. С этого времени его имя исчезает из корреспонденции. Лишь спустя два года появляется выражение старый заключенный, которое означает неизвестного в бархатной маске, закончившего свои дни в Бастилии под именем «Маршиоли». Велик соблазн идентифицировать его с Маттиоли.

Первым это сделал 28 июня 1770 года барон Йозеф Людвиг фон Хейс, бывший капитан Эльзасского полка и знаменитый библиофил, в письме, адресованном в «Journal encyclopédique».[131] К его письму была приложена заметка из голландской газеты за 1687 год, в которой рассказывается о том, как Маттиоли был похищен десятью или двенадцатью вооруженными людьми в результате охоты за ним, организованной французским посланником, а затем в переодетом виде и с маской на лице отправлен в Пинероль. Сейчас мы знаем, что задержание Маттиоли произошло не в результате охоты на него, что он сам угодил в подстроенную для него ловушку. В докладе Катина маска не упоминается. Тем не менее заметка голландского журналиста представляет интерес, поскольку она написана за одиннадцать лет до прибытия в Бастилию человека в маске.

Мадам Кампан, горничная Марии Антуанетты, рассказывает в своих «Мемуарах», что Людовик XVI в первые месяцы своего правления обещал дорогой супруге сообщить все, что ему удастся разузнать об истории Железной маски, однако, несмотря на продолжительные поиски, не нашел ничего и спросил у своего самого старого, восьмидесятичетырехлетнего министра, мсье де Морпа, младшего сына канцлера Поншартрена, не слышал ли он в своей юности разговоров на эту тему. Тот заверил, что «это был всего лишь заключенный, по характеру своему опасный интриган, подданный герцога Мантуанского». «Странная история об этой маске, — продолжает мадам Кампан, — по всей видимости, берет свое начало от обычая, некогда распространенного в Италии среди как мужчин, так и женщин, надевать бархатные маски, выходя на солнце».[132] В свою очередь филолог Луи Дютан в своих книгах «Перехваченная корреспонденция» (1788) и «Воспоминания отдыхающего путешественника» (1806) рассказывает, что Людовик XV, в ответ на расспросы маркизы де Помпадур, заверил, что «это был министр одного итальянского князя».[133]