У покрова в Лёвшине - Петр Валуев

Чуйкин встретил нового посетителя за дверьми своего кабинета и вместе с ним возвратился в кабинет.

– А! Вот и Карл Иванович, – сказал Гренадеров, увидев Крафта, с которым он давно был знаком, потому что встречался с ним у доктора Печорина. Он подошел к Крафту и приветливо подал ему руку.

– Вероятно, – продолжал Гренадеров, обращаясь к Чуйкину, – я уже теперь вас напрасно потревожил моим визитом.

– Не напрасно, Сила Кузьмич, – сказал Крафт. – В моей просьбе господин следователь мне отказал.

– Как? Вы отказали, вы отказываете, Иван Семенович? – спросил Гренадеров, придвинув стул и садясь у письменного стола Чуйкина. – Вы не принимаете таких порук, как мы?

– Не в том затруднение, Сила Кузьмич, – отвечал Чуйкин. – Дело-то само по себе не такое, чтобы удобно было сразу отдавать на поруки…

– Полноте, любезный Иван Семенович, – перебил решительным тоном Гренадеров. – Я вам скажу, наоборот, что дело такого свойства, что вы сами не прочь поручиться за бедную девушку, которую вы засадили в тюрьму; вас только стесняет кое-какое начальство. Доктор Печорин мне рассказал дело как следует, а я Печорину верю как самому себе. Когда такие люди, как Печорин, Карл Иванович и я, за кого-нибудь заступаются и ручаются, вы все, господа судебники, можете быть благонадежны. Садитесь, пишите свое постановление…

– Право, нельзя так вдруг…

– Напротив, именно вдруг и без отсрочки. – Я в ваших глазах вижу, что по сердцу вы заодно со мною. Я вас знаю, Иван Семенович: у вас сердце есть. Вы еще не успели почерстветь и душой пересохнуть над номерами ваших статей, которых я не знаю, да и знать не хочу. Счастье, собственно, для вашей совести, как и для бедной оклеветанной девушки, – да и для меня, – что Печорин успел меня захватить. Я уже собирался ехать в Торцево; но он захватил и успел меня наставить. Мы с ним доехали до переулка, перед вашим домом. Он спешил в переулок к какой-то больной – а я спешил к вам. Коли делать доброе дело, так делать как следует. Ни одной лишней минуты та девушка не должна сидеть под вашим замком.

– Признаюсь, – сказал нерешительно Чуйкин, – что я сам желал бы ее освободить; но вы знаете, что мы производим следствия под прокурорским надзором…

– Так что же? Кто из вашей прокуратуры занимается этим делом?

– Товарищ прокурора Крутилов.

– Крутилов? Так не извольте беспокоиться. Я вам отвечаю за то, что он моего поручительства не забракует. А доказать легко. Завтра табельный день. Приезжайте обедать ко мне, в Торцево, и передайте Крутилову, что я его жду с вами. Будете ли вы?

– Постараюсь быть, – сказал Чуйкин, садясь за письменный стол.

– В какой сумме прикажете поручиться? – спросил Гренадеров.

– По статье 425, требуется в данном случае не менее тысячи рублей. Попрошу две.

– Хоть четыре, хоть десять – сколько угодно, – я ничего не рискую.

– Более двух не нужно.

– Извольте. Так пишите же постановление. Мне ведь придется подписать, а копию, надеюсь, вы потрудитесь мне прислать позже, не задерживая исполнения.

– Пришлю, – сказал Чуйкин, – об освобождении Прасковьи Михайловой тотчас сделаю распоряжение.

– Доброе дело сделали вы, Сила Кузьмич, – сказал с просиявшим лицом Крафт.

– Не я, а мы трое, сообща, его сделали, – отвечал Сила Кузьмич. – Но оно еще недоделано. Как будет далее, со следствием, Иван Семенович?

– Следствие, конечно, должно идти своим порядком до конца, – сказал Чуйкин. – Потом дело поступит в суд.

– Хорошо; мы завтра переговорим об этом с вами и Крутиловым. Только не извольте торопиться через меру. Не одно же это дело у вас на руках?

– К сожалению, гораздо более, чем следовало бы на одни руки набрасывать.

– Тем лучше. Время здесь может принести свою долю пользы.

– Когда потребуете вы показания от Веры Алексеевны Снегиной? – спросил Крафт.

– Повестку я пошлю сегодня, но, пожалуй, распоряжусь так, чтобы она была доставлена только завтра, и срок для дачи показания назначу еще тремя днями позже. Пока могу допросить кое-кого из дома Сухоруковой и заняться другими делами.

– Хорошо, – сказал Гренадеров, – но мы вам мешаем. Дописывайте свое постановление. Я между тем переговорю с Карлом Ивановичем. – Гренадеров отвел Крафта в сторону и торопливо сказал ему несколько слов вполголоса.

– Я сам об этом уже думал, – отвечал Крафт, – но хотел прежде посоветоваться с Печориным.

– Ладно, – сказал Гренадеров, – я и ему говорил о том. Время у вас есть. Во всяком случае, я теперь же заеду, чтобы предупредить.

Поздно вечером в тот же день Карл Иванович сидел за письменным столом и писал письмо, над которым часто призадумывался, как будто затрудняясь находить соответствовавшие его цели выражения или обороты речи.

– Ты пишешь к Леонину? – сказала вошедшая Клотильда Петровна.

– Да, не могу не писать; но трудно сказать то, что сказать хочу.

– Что же хочешь ты сказать? – спросила Клотильда Петровна, садясь против мужа по другую сторону стола.

– Хочу сказать правду – но так, чтобы не возбудить лишнего беспокойства.

– Трудно не встревожить такими известиями.

– Но и молчать нельзя. Леонин должен быть своевременно извещен и предупрежден. Мы Парашу выручили; но дело не кончено, оно дойдет до суда и там, может быть, должна будет явиться бедная Вера. Вообрази себе, как будут публично объясняться причины бегства Веры и Параши, в каком виде может быть представлена сцена с Глаголевым, как газеты будут старательно передавать и пояснять все подробности дела – и какое впечатление все это произведет на отца Леонина.

– Все это и меня пугает; но разве предупредить нельзя? Печорин уверяет, что вам удастся.

– По крайней мере, мы на то надеемся и условились не далее как завтра попытаться. Отец Антоний берет на себя попытку расшевелить совесть Варвары Матвеевны, а Печорин постарается, с той же целью, подействовать на благочинного Глаголева. Ему стоит только сказать два слова Варваре Матвеевне, она ему слепо повинуется.

– А если ни то, ни другое не удастся?

– Тогда я пойду своим путем.

– По моему мнению, – сказала Клотильда Петровна, – этот путь один и приведет к цели.

Утром на следующий день товарищ прокурора, Крутилов, получил от прокурора Белозорова записку. Он прочитал ее два раза и положил на стол, с которого еще не был убран его ранний завтрак, но потом снова взял в руки и прочитал еще раз.

«Кто успел к нему обратиться, – сказал про себя Крутилов. – Неужели Гренадеров?»

Крутилов взглянул на часы, позвонил и приказал подать ему одеваться. Через несколько минут он уже был на улице и шел, в раздумье, к зеленевшему в недалеком расстоянии Тверскому бульвару, когда его по имени окликнул Глаголев.

– А, это ты! – сказал Крутилов и остановился.

– Да, и я шел к тебе. Что значит, что Чуйкин уже освободил на поруки горничную Сухоруковой?

– Нельзя было не освободить.

– Почему – нельзя? Ты же сам вчера говорил другое.

– Обстоятельства стали другие; так и речь другая. Гренадеров поручился.

– Так что же, что Гренадеров? Что за власть такая? Важно было переспросить раза два, или три, не давая возможности получать наставления, как отвечать. Но явился Гренадеров – и вы тотчас пас перед ним.

– Совсем не перед ним пас, а пас перед делом. Советую и тебе поближе вглядеться в его физиономию. Она непригожа. Смотри, чтобы не осечься тебе с твоей Сухоруковой. Не один Гренадеров показал участие. Уже и до Белозорова добрались. Я получил от него записку и теперь иду, именно, к нему объясняться.

– Добрались до Белозорова, – повторил Глаголев и призадумался. Потом он спросил: – Кто же добрался? Гренадеров или Печорин?

– Не знаю. Записка написана так, что догадаться нельзя. Увидим, что он мне скажет.

– Впрочем, что с воза упало, то пропало. Во всяком случае, надеюсь, что Чуйкин не забудет главного. Мне нужна очная ставка со Снегиной. Повод к тому должен найтись. Стоит только захотеть, чтобы он нашелся.

– Вероятно, и найдется, – сказал Крутилов. – Однако, мне пора. Прощай.

– Я зайду к тебе вечером.

– Не заходи, не застанешь. Сегодня свободный день; я еду за город и вернусь поздно.

Невидимые нити связывают в жизни действия и судьбы людей. Каждая из них может преследовать отдельные цели, действовать отдельно и не знать того, что рядом с ним делают другие. Но связующие нити между тем стелятся и тянутся, каждая по своему направлению, и внезапно настает минута, когда они сходятся в том или другом конечном узле.

– Что вы сегодня так рано пожаловали, голубушка? – сказала Варвара Матвеевна торопливо вошедшей к ней в кабинет Татьяне Максимовне Флоровой. – Уж не случилось ли чего или не проведали вы чего недоброго?