У покрова в Лёвшине - Петр Валуев

– Ответ налицо, – сказал Василий Михайлович.

XVI

Вера желала, чтобы свадебный обряд совершился у Покрова в Лёвшине, в той церкви, где она так часто молилась со своим покойным отцом и где над ним самим был совершен последний печальный обряд отпевания. Тотчас после венчания новые супруги должны были ехать на обеденный завтрак к Василию Михайловичу, а оттуда отправиться в его подмосковную деревню. Сам Василий Михайлович предполагал за ними туда последовать несколькими днями позже. Все нужные распоряжения были сделаны, по соглашению Василия Михайловича с Клотильдой Петровной, без большой огласки, и число лиц приглашенных на свадьбу было по мере возможности ограничено самыми близкими, в эту глухую пору в Москве находившимися друзьями Леониных и знакомыми Веры. Свадебный обряд должен был совершиться в последних числах июля, и накануне назначенного для того дня Варвара Матвеевна прислала Вере образок и поручила г-же Флоровой, которая доставила этот образок, передать Вере, что Варвара Матвеевна до сих пор не решалась ее принять по нездоровью, но желает ей счастья и просит навестить ее по возвращении из деревни. Вере и Леонину было особенно приятно, что свадебный подарок был такого свойства, что его можно было принять и даже нельзя было не принять.

В день свадьбы Варвара Матвеевна была с утра в большом волнении. Она ни о чем не говорила, кроме свадьбы, настояла на том, чтобы ее ранее обыкновенного подняли с постели и усадили в большое кресло на колесах, которое можно было подкатить к окнам ее гостиной; два раза посылала в церковь, чтобы узнать, в какое именно время должен был совершиться обряд, и несколько раз спрашивала и переспрашивала Татьяну Максимовну Флорову о Вере и Леонине, о том, где их встречали, что о них слышно, какой вид у Веры, правда ли, что Василий Михайлович сразу чрезвычайно полюбил свою будущую невестку и подружился с Клотильдой Петровной Крафт, кто именно будет на свадьбе, и так далее и далее. Татьяна Максимовна старалась всячески удовлетворить этому любопытству и при этом, конечно, не отступала от привычки смешивать правду с неправдой и добавлять, по собственным соображениям, то, что ей казалось желательным добавить или неловким не знать. Татьяна Максимовна имела и другую привычку. Она всегда старалась говорить в тон своей собеседнице, а так как на этот раз тон оказывался решительно благоприятным для Веры, то и все рассказы г-жи Флоровой были в ее пользу или ей в похвалу. Насчет Леониных она сказала, что Василий Михайлович в восхищении от Веры, без памяти любит сына, уже подарил ему свою подмосковную и, вероятно, осыплет подарками свою невестку, тем более что у него, по случаю каких-то дел с г-ном Златицким, состояние не только поправилось, но и значительно увеличилось. Татьяна Максимовна прибавила, что свадьба, однако же, должна быть совершена без всякой пышности, и свадебных гостей будет очень немного, потому будто бы, что Вера и Леонины решили, что, при отсутствии родственников с ее стороны и болезни тетушки, неприлично было бы иначе поступить.

– Кто сказал вам это? – спросила Варвара Матвеевна.

– Как – кто сказал, матушка Варвара Матвеевна? – отвечала с видом удивления г-жа Флорова. – Да все сказали и все говорят. И в доме Леониных, и у Крафтов я это слышала. Еще вчера их горничная так отозвалась, когда Вера Алексеевна ее сюда присылала осведомиться о вашем здоровье.

– Что ж, это хорошо со стороны Веры, – сказала Варвара Матвеевна. – И хорошо, что венчать будет отец Антоний. Он и ее духовник, и был духовником покойного Алексея Петровича. Это следовало помнить. И хорошо, что Леонины дают во всем волю Вере. Похвально такое внимание к бедной бесприданной девушке.

– Конечно, матушка, очень хорошо и очень похвально, – повторила Татьяна Максимовна.

За целый час до свадьбы Варвара Матвеевна уже приказала подкатить ее кресло к окну. Она хотела видеть, как проедут мимо дома и жених, и невеста, и те свадебные гости, которым Покровский переулок окажется по дороге. Насчет невесты она ошиблась, потому что посажённые отец и мать Веры проследовали с нею из дома Крафтов по Денежному переулку; но относительно Леонина Варвара Матвеевна успела увидеть, если не его самого, то, по крайней мере, ту четвероместную карету, в которой, по установленному обычаю, его отвезли в церковь его посажённые отец и мать. Из немногих посторонних участников или свидетелей обряда Татьяна Максимовна указала на проехавшего мимо дома второго шафера Леонина, гусарского офицера князя Веневского, а Варвара Матвеевна сама узнала генерала и Силу Кузьмича Гренадерова. Наконец, наступил перерыв в движении по всегда тихому, а в это время года почти безлюдному Покровскому переулку. Это означало, что совершение обряда началось или должно было начаться. Варвара Матвеевна притихла, как будто сосредоточилась в себе, потом стала чаще и чаще посматривать на стенные часы.

– Мне хотелось бы увидеть Веру, – сказала она Татьяне Максимовне. – Она с мужем должна проехать здесь на пути к дому Леониных.

Волнение Варвары Матвеевны ежеминутно возрастало. Она приказала горничной поставить кого-нибудь из людей на крыльце, чтобы предупредить о начале обратного движения гостей из церкви, и беспрерывно напоминала Татьяне Максимовне о том, что молодые должны были ехать в двухместной карете с ливрейным лакеем Леонина на козлах.

– Разъезжаются! – торопливо пришла доложить горничная.

Послышался стук колес, и мимо дома проехали две кареты и коляска, в которой теперь с гусарским офицером сидел еще другой молодой человек, державший в руках что-то завернутое в бумагу.

– Вот шафера и свечи, – сказала Татьяна Максимовна. – А вот и молодые! Варвара Матвеевна, вот они!

Варвара Матвеевна приподнялась из кресел с помощью г-жи Флоровой и лицом почти прильнула к окну. В это мгновение полной рысью двух рослых заводских лошадей мимо окна промелькнула двухместная на солнце блестевшая карета, и в ней промелькнуло белое платье, видневшееся сквозь поднятое стекло.

– Она смотрела в ту сторону, на мужа, и вас не видела, – сказала Татьяна Максимовна.

Варвара Матвеевна опустилась в кресло, понурила голову, ничего не ответила, потом закрыла руками лицо и тихо заплакала.

Татьяна Максимовна молча смотрела на нее, но спустя несколько мгновений сказала:

– О чем вам теперь плакать, Варвара Матвеевна? Вам это вредно, успокойтесь.

– Оставьте меня, – сказала Варвара Матвеевна. – Это не припадок. Мне стало легче, когда я заплакала… Я перед ними виновата… хотела помешать их счастью… но Господь не попустил…

Вера действительно не смотрела на дом, в котором она так долго жила и мимо которого она теперь с мужем проехала. Она смотрела ему в глаза, слышала, как Анатолий ее во второй раз спрашивал, довольна ли и счастлива ли она, и чувствовала себя так счастливою, что в ней замирал голос и она не находила в нем звуков, чтобы сразу ответить на обращенный к ней вопрос.

В тот же день вечером Карл Иванович Крафт и Клотильда Петровна сидели одни за чаем, и оба молчали и казались опечаленными.

– Странно, – сказал вдруг Карл Иванович, – сколько противоречий в наших чувствах! Мы любили Веру, мы так искренне желали ей счастья; теперь она счастлива – и вместо того, чтобы радоваться, мне так стало грустно без нее, что я сам на себя сетую, – но радоваться не могу.

– И мне грустно, – сказала Клотильда Петровна, – но мы должны были к этой грусти быть приготовленными. Вера должна жить для себя самой, а не для нас, и мы ей, а не себе желали счастья.

– Ты рассуждаешь, как книга, мой друг, – ответил Карл Иванович, – а в твою чашку только что скатилась слеза из глаз. Дело в том, что и любя других, мы в них отчасти самих себя любим. Пока их пути в жизни сходятся с нашими путями, мы себе в этом не даем отчета. Но когда пути расходятся, мы чувствуем, что от нас что-то оторвалось и что-то нами утрачено.