Топор правосудия - Вячеслав Денисов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он почувствовал, как его настроением овладевает депрессия. И лишь «десятка» Перца, въезжающая во двор дома, вновь заставила его сердце биться в прежнем режиме. Нет ничего хуже для вора, когда обворовывают его. Нет большего унижения для лжеца, которого обманули. И нет большего оскорбления для судьи, у которого из-под носа – в собственном кабинете – похищают уголовное дело.
Когда-то «законник» Пастор, зная, что его все равно убьют, ставил свою жизнь на кон только для того, чтобы найти утерянный «общак». Он делал это не во имя спасения тела, а во имя спасения собственной чести. Струге был почти на сто процентов уверен, что рано или поздно эта история всплывет в виде тухлой информации, тешащей слух определенных лиц. Об этом узнают потому, что уже слишком многим известно то, что не должно было быть известно ни при каких обстоятельствах. Но Антон все равно будет искать. Он будет делать это даже тогда, когда поиск не будет иметь никакого смысла. Это наступит после того, как Николаев или Лукин потребуют предъявить дело. Был и другой вариант. Из шестнадцати выделенных на поиск дней оставалось тринадцать. Вот по истечении этих тринадцати дней, даже если Николаев и Лукин не востребуют дело, поиск потеряет смысл. Но понять безрезультатность предпринимаемых усилий ему помогут лишь твердые доказательства того, что дела более не существует в природе. Что это за доказательства? Он не знал. Сейчас он верил лишь в то, что не все потеряно…
«Врали, гады! – думал Перец, когда, рывками стягивая с себя брюки, лицезрел обнаженное тело Самородовой. – Лесбия-я-я-нка… Да какая она… Ыыыых!.. лесбиянка?..»
Вообще-то она вела себя странно. Едва он, наседая на ее горячее тело, чувствовал прилив неземных сил, она спрашивала спокойным медовым голосом:
– Витя, а что у тебя еще в пакете?
Витя тормозил, глушил двигатель и в тяжелом недоумении переспрашивал:
– В… каком… пакете?..
Двигатель заводился с пол-оборота. Едва Перец переключался на пятую передачу, спокойный голос внизу опять срывал «стоп-кран»:
– В том, что у дверей.
– У… каких… дверей?.. А, там это… Дела.
Мотор работал как часы. Как болид во время гонок на Гран-при. Разгон, вираж, опять разгон и… И снова в бокс.
– А какие дела, Витя? Уголовные?
Перец стал догадываться, что это входит в правила игры. Цветочница хочет довести его до такой степени закипания, чтобы в момент критической точки ее сорвало с дивана и унесло в преисподнюю. Ну что же, он готов. От восхищения сексуальной предприимчивостью своей партнерши Перец обезумел.
– Ага! Уголовные! Три штуки, и все – за изнасилование! Я трахал их, трахал! Как тебя сейчас!! Вот так хорошо?! Бурлящие звуки из чрева Самородовой и ее судорожные подергивания Перец однозначно воспринял как собственное умение разгадывать маленькие тайны стильных женщин. Он окончательно почувствовал себя дамским угодником тогда, когда подельница Парафина спросила:
– А о разбое там… ничего… нет?..
– Ага, и о разбое есть! Два! Я их грабил, привязывал к кроватям и…
– Что-то они долго там. – Пащенко посмотрел на часы. Взяв с панели телефон, он то же самое сказал скучающему напротив Пермякову.
– А что ты хотел? – Струге слышал, как трубка заговорила в ухо Пащенко голосом следователя. – Там, если верить информации, целина не поднятая…
Прокурор отключил связь.
– Поднятая или нет, но четыре часа – это много даже для симфонического оркестра вместе с дирижером. Струге, ты как думаешь? Кто-нибудь поверит, что я принудил женщину вступить в половую связь против ее воли? Мне почему-то в голову пришло, что это «прокурорская» статья. Не знаешь, почему?..
Струге выплюнул в окно крошку табака и поднял стекло.
– Где ты в нашем Уголовном кодексе видел статью, предусматривающую уголовную ответственность за принуждение к действиям сексуального характера в пользу третьих лиц? Молчи, прокурор… – Вспомнив о половом статусе хозяйки квартиры, он лукаво посмотрел на друга. – Тут только развратными действиями попахивает. Но тебе повезло – Самородовой больше четырнадцати.
Пащенко воспрянул духом.
– Знаешь, не каждый день… – Ухмыльнувшись, он махнул рукой и ударил по подвешенному к зеркалу вымпелку «375 лет Прокуратуре России». – Черт знает что в голову лезет. Эх, хорошо толкового судью под боком иметь. Нет, что-то они на самом деле задерживаются. Может, сходить?
– Со свечой постоять? – Струге посмотрел на Вадима. – Мы же договорились – не подниматься в квартиру, пока из нее не выйдет Перец. Стучимся в дверь лишь при очевидном форс-мажоре. В любом случае заворачиваем Перченкову руки, а Самородову сдаем РУБОПу, Земцову. Все. Сейчас пять минут первого. Выходящего на улицу Перца я не заметил. Поскольку он направлялся в квартиру с определенными намерениями, можно с уверенностью говорить, что Галка рискнула оскоромиться, чтобы избежать неприятностей.
– Не нравится мне все это.
– А кому такое понравится? Это ни мне не по душе, ни Самородовой. Только, как ты говоришь, «а что делать»? Самое глупое, что можно в этой ситуации сделать – это войти в квартиру, задержать Витю и поломать всю игру. Вадик, это тот случай, когда твой подозреваемый не расколется даже в том случае, если его будут расчленять на части. Лишних восьми лет в резерве у Перца нет и он ни за что не возьмет на себя кражу собственного дела по разбою! Нет у Струге дела – нет доказательств этой кражи. Нет и разбоя. Исчезновение одной бумажной папочки превращает Перченкова из махрового преступника в законопослушного гражданина.
Пащенко почесал подбородок.
– Знаешь, брат Струге, такое чувство, что тебе доверили пробить пенальти, а ты опарафинился. Что-то тут не по плану, который мне так грамотно изложил…
– Этот план ты придумал, Вадим. – Прокурор на секунду замер, потом неожиданно распахнул дверь. – Идем, Антон. Идем быстрее…
Глава 9
После первого порыва, когда детали не замечаются, а мысли работают лишь в одном направлении, Перец стал ощущать прилив дискомфорта. В те мгновения, когда он, забыв обо всем, отчаянно трудился и потел, цветочница умудрялась пить какой-то крепкий спиртной напиток, курить, а к моменту апогея страсти даже включила телевизор. Ее игривые вопросы закончились, теперь она, выглядывая из-за плеча согбенного Перченкова, щелкала телевизионным пультом и смотрела диснеевские мультяшки. Первое время Перец относил это за счет очередной прихоти капризной барышни, привыкшей делать это не как все нормальные люди, но потом стал в этом сомневаться. Самородова вела себя в постели так, словно отрабатывала трудовую повинность.
Трижды она вставала, уходила в ванную, мылась, словно только что приехала с картошки, и снова ложилась, как на плаху. «Наверное, я с шубой продешевил, – подумал Перченков, разглядывая литые формы Самородовой, – тыщ на десять… Нет, на пятнадцать».
У него окончательно испортилось настроение, когда во время очередной отлучки Галки он услышал шуршание своего целлофанового пакета, который он оставил в коридоре. «Это еще что за едрит-твою мать?! – мгновенно вскипел он. – Да она меня шмонает!» Выходило так, что в отличие от Перца, который считал, что продешевил с шубой, Самородова считала, что переплатила. Вот тебе и сексуальные игры. Получается, девка пригласила его, чтобы обчистить? Волна эротизма в настроении Перченкова была снесена потоком гнева. Витя сунул в зубы сигарету, оделся и пошел в ванную, из которой опять доносился плеск воды. «Вот сучка», – пережевывал фильтр Перец, – она после меня, как после чумного отмывается. И чего я так на эту заразу запрыгнул? Весь кайф перебила, стерва».
– Как водичка, Гал? – спросил он, распахивая дверь.
Самородова, не ожидавшая его появления, присела в ванну.
– Ты мыла-то не жалей, красота моя ненаглядная. И с пемзой, с пемзой…
– Ты чего вскочил-то?
Витя выплюнул окурок в унитаз.
– Надоело. Скольжу по тебе, как по гимнастическому бревну. А это, Галка, называется – онанизм. Так и ослепнуть можно. Ты чего в пакете-то рылась, лапонька?
После коротких препираний Самородова заявила, что искала сигареты. На это Перец ответил, что тех, которые лежат на тумбочке у кровати, «не выкурить за ночь даже с помощью задницы». Галка с каждым вопросом все больше терялась, и уже через пять минут стало совершенно очевидно, что легла она под Перца не по причине влечения, а по нужде.
– Кто ж тебя на такое блядство сподобил, Галина? – сочувствующе произнес Перченков. – Что ты такое совершила в жизни, за что расплачиваться нужно таким узкопрофильным способом?
Понимая, что добиваться правды таким образом можно и до утра, Перец шагнул в ванную, схватил Самородову за волосы и окунул в воду. Через мгновение он был уже с ног до плеч в водных брызгах, но цветочницу не отпускал. Когда ее барахтанья в ванне стали принимать конвульсивный характер, он рывком выдернул ее из воды. Не давая продышаться, заорал что было сил: