Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов

Сразу же после праздника Алексей приступает к правительственным занятиям и извещает отца, что начал учиться фортификации у иноземного инженера, которого нашел для него Гюйссен. Просит он государя прислать ему историческую книжку для перевода.

Петр, который еще в январе, по свидетельству Гюйссена, «публично показал искренние знаки отеческой любви» сыну за то, что тот «сам набрал, устроил и учил в Москве», а затем привел в Сумы пять полков, как видно, продолжал интересоваться занятиями сына.

Несмотря на холодность, прорывающуюся иногда в отношениях между ними, царь доволен действиями царевича и считает его своим наследником.

«Отец поручил мне управление государством и все шло хорошо» — так охарактеризует это время Алексей Петрович много позже, находясь в Вене.

Дела государства Российского объединяют обоих.

10 июля из Преображенского, получив от отца письмо, писанное едва ли не с поля сражения, царевич пишет ответ, поздравляя его с Полтавской победой, и сообщает о радости и ликовании московитян:

«Доношу, что о сем, по благодарении Бога, изрядно у меня веселились и у тетушки, и трудившихся при сем поздравляли. И никогда народ весь так весел не был, как о нынешней виктории».

Осенью Алексей отправился в Киев, получив приказ оставаться при той части армии, которая назначалась для изгнания Станислава Лещинского из Польши. Командовал корпусом князь А. Д. Меншиков.

23 октября из Мариенвердера Алексею приходит письмо от государя с приказанием ехать в Дрезден. Отец писал: «Между тем, приказываем вам, чтобы вы, будучи там, честно жили и прилежали больше учению, а именно языкам (которые уже учишь, немецкий и фр.), геометрию и фортификацию, так же отчасти и политических дел… а когда геометрию и фортификацию кончишь, отпиши к нам».

В спутники и собеседники царевичу выбраны: князь Юрий Юрьевич Трубецкой и один из сыновей канцлера, граф Александр Гавриилович Головкин. Отправлялся за границу с царевичем и учитель его Гюйссен.

Князем А. Д. Меншиковым выдана была инструкция Трубецкому и Головкину. Оба, согласно ей, должны находиться в Дрездене incognito и наблюдать, чтобы наследник «сверх того, что ему обучаться велено, на флоретах забавляться и танцевать по французски учиться изволил».

Царевич, вероятно, догадывался об истинной цели отправки за границу. Об этом мы судим по тому, что с дороги в ноябре он отдает приказание в Москву продавать свои вещи, отпустить людей на волю.

Словно предчувствуя (еще так отдаленную) опасность, он пишет в апреле 1710 года духовнику из Варшавы на пути в Дрезден: «…еще бы вам переселение от здешних к будущему случилось, то уж мне весьма в Российское Государство не желательно возвращение…»

Гроза медленно, но неотступно надвигалась. Как часто бывает: кругом тишь, солнце глаза слепит, а уж тонкие натуры угадывают перемены в природе.

«Что потайнее, пиши через… Строганова», — просит царевич Игнатьева.

Гюйссен и барон Урбих еще в начале 1707 года приступили (по поручению Петра) к выбору невесты для царевича в Европе. Первоначально они было остановились на старшей дочери австрийского императора, но получили уклончивый ответ от вице-канцлера Кауница на сделанный ему запрос. «Если оправдаются слухи о посылке царевича в Вену для образования, — писал тот, — и императорская фамилия познакомится ближе с характером царевича, то брак будет не невозможен».

Ознакомившись с ответом, барон указал на принцессу Шарлотту. Им же предложено было направить царевича Алексея Петровича на год или два за границу, чтобы переговоры обрели более удачный ход. Петр, подумав, согласился.

Делу способствовал король Август, и, несмотря на некоторые интриги (в частности, со стороны венского двора, все еще не отклонившего мысли видеть царевича мужем эрцгерцогини), довольно скоро в Вольфенбюттеле был составлен проект брачного договора. На родителей принцессы не могла не произвести впечатления победа русских под Полтавой. На Петра в Европе начинали смотреть с изумлением.

С декабря 1709 по март следующего года царевич живет в Кракове, ожидая распоряжений отца.

Венский двор поручает графу Вильчеку понаблюдать за царевичем. Граф дает характеристику Алексею Петровичу. Царевич, пишет он, юноша роста выше среднего, но невысокого, широкоплечий, с широкоразвитой грудью и тонкой талией, маленькими ногами. Цвет лица его смугло-желтый, голос грубый; походка же такая быстрая, что никто из окружающих не мог за ним поспевать. Царевич сутулился. Граф Вильчек объясняет это тем, что Алексей до 12 лет жил в обществе женщин, «а затем попал к попам, которые заставляли его читать, согласно их обычаю, сидя на стуле и держа книгу на коленях, точно так же и писать».

В шумном незнакомом обществе царевич часто сидел задумавшись (Вильчек очень наблюдателен и не упускает из виду ни малейшей детали). Характер царевича, сообщает граф, скорее меланхоличный, чем веселый. Наследник русского престола скрытен, боязлив и подозрителен до мелочности. Он постоянно будто опасается за свою жизнь. Впечатление такое, что ожидает каждое мгновение покушения на него.

Далее Вильчек отмечает (на это мы уже ссылались прежде) любознательность царевича, «покупает постоянно книги и проводит в чтении от 5 до 7 часов ежедневно, причем из всего прочитанного делает выписки, которых никому не показывает». В свободное время, замечает Вильчек, наследник русского престола посещает церкви и монастыри Кракова, присутствует на диспутах в университете. Отмечается также желание царевича видеть чужие страны и научиться чему-нибудь. Он сделает во всем большие успехи, пишет Вильчек, если окружающие не воспрепятствуют его благим намерениям.

Любопытно узнать и о распорядке дня царевича, как его описывает граф. Алексей Петрович вставал в 4 часа утра, молился и читал. В 7 часов приходил Гюйссен, а затем и другие приближенные; в половине десятого наследник садился обедать, причем ел много, пил не очень умеренно, затем он или читал, или ехал осматривать церкви. В полдень приходил полковник, которого прислал Петр для обучения Алексея фортификации, математике и другим наукам, в занятиях проходило два часа. От трех часов до шести вечера в обществе Гюйссена совершались прогулки или же время посвящалось разговорам; затем ужинали, и в 8 царевич шел спать.

Вильчек отметил также, что царевич выделял из своего окружения более других Трубецкого, последний оказывал на него большее влияние, нежели Гюйссен. Может быть, сказывалось то, что опытный в дворцовых делах Трубецкой часто обращал внимание Алексея на его высокое положение как наследника русского государства. Видел ли Алексей тонкую лесть в действиях и словах Трубецкого или нет, судить не беремся.

В марте царевич отбывает из Кракова в Варшаву. Здесь он обменивается визитом с королем польским и через Дрезден направляется в Карлсбад. В Дрездене осматривает достопримечательности города и присутствует при открытии саксонского ландтага. Совсем неподалеку от Карлсбада он увидел свою будущую супругу. Когда Алексей узнал о предстоящей женитьбе, сказать теперь трудно. На невесту он произвел благоприятное впечатление. Понравилась сначала и она ему.

Известно письмо Шафирова к А. Гордону, в котором сообщается о решении Петра Алексеевича устроить этот брак только в том случае, если молодые понравятся друг другу. Сообщал в Петербург о предоставлении царем свободного выбора сыну и граф Фицтум. Однако, читая письмо Алексея Петровича к духовнику, невольно приходишь к мысли, что свобода эта была в действительности относительная.

«…И на той княжне давно уже меня сватали, однакож мне от батюшки не вполне было открыто, и я ее видел и сие батюшке известно стало и он писал ко мне ныне, как она мне понравилась и есть ли моя воля с нею в супружество, а я уже известен, что он меня не хочет женить на русской, но на здешней, на какой я хочу; и я писал, что когда его воля есть, что мне быть на иноземке женатому, и я его воли согласую, чтоб меня женить на вышеписанной княжне, которую я уже видел, и мне показалось, что она человек добр и лучше ея мне здесь не сыскать».

О том, что последнее слово Алексей желал оставить за собой, свидетельствует следующее: в августе 1710 года, узнав, что в газетах считают вопрос о браке решенным, он пришел прямо-таки в бешенство, заявив, что отец предоставил ему свободный выбор.

Из Карлсбада «после лечения своего государь царевич отправился оттуда; — пишет Гюйссен, — ехав через все горные города, сам сходил в ямы рудовые, смотрел всякие приемы и работы, и как руду и металлы очищают, изволил потом возвратиться в Дрезден; и в Дрездене был государь царевич во весь год для обучения в экзерцициях своих, в том же году ездил в Лейбциг для видения ярмарки Архистратига Михаила».

Из переписки Шарлотты явствует, что жених ее ведет замкнутый образ жизни, очень прилежен и все, за что ни принимается, изучает глубоко.