Неумышленное ограбление - Наталия Левитина

— Но я знаю, чем можно привлечь ваше внимание. Посмотрите-ка сюда. Он держал в руке мой конверт с Эванжелинкиными фотографиями. — Ваша подруга очень красива. Роскошное тело. Кстати, почему такое имя — Эванжелина? Родители были космополиты? Решили украсить серый быт иностранной экзотикой? Еще раз предлагаю выпить за знакомство. Меня зовут Игорь.

Я отрицательно замотала головой. Игорь насмешливо оглядел меня, пунцовую от страха и волнения и желания этот страх скрыть, развалился на диване и закинул ногу на ногу.

— Предлагаю обмен, — выложил наконец-то он свои условия, — мы вам фотографии — думаю, вы хотите получить их обратно, а вы нам — дискету, которую переписали у Олега Дроздовцева.

Они все знают. Но я для проформы поотбрыкивалась:

— Дроздовцева знаю, помню. Дискеты никакой не переписывала.

Шеф достал фотографии из конверта и стал их внимательно рассматривать.

— А ведь это мотив, — сказал он задумчиво, как будто эта мысль пришла в его сообразительную голову только что. — Это мотив, да. Если еще предъявить пару свидетелей, слышавших, как Дроздовцев шантажировал Эванжелину этими снимками, обещая их опубликовать, и еще тройку случайных прохожих, видевших вашу подругу недалеко от гостиницы «Подмосковье» в то злополучное утро, то определенный срок этой красавице обеспечен.

Ха-ха, напугал, ищи Эванжелину в Америке, можешь привлечь к этому Интерпол.

— Извините, но ничем не могу вам помочь. Сожалею.

Игорь, вздохнув, спрятал во внутренний карман пиджака конверт, который я проводила кровожадным взглядом, и поднялся.

— Вы упрямы, но я настойчив. И у меня есть очень эффективные способы воздействия. Думайте, — сказал он жестко. — Так и быть, дам вам на размышление сутки. Но потом…

Это «потом» настолько не предвещало ничего хорошего, было таким угрожающим, что щеки у меня запылали еще больше, как красные фонари в определенного сорта кварталах Копенгагена.

Шеф вышел, а я нервно схватила бутылку коньяку и глотнула прямо из горлышка. Мысленная ретроспектива всех виденных мной когда-то фильмов о мафии добавила дрожи в руках — я вспоминала, на какие изощренные издевательства способны вымогатели, и мне становилось по-настоящему страшно. Меня гипнотизировала электрическая розетка на противоположной стене. Богатое воображение дорисовывало шнур и на другом конце его раскаленный утюг, любимый спортивный снаряд рэкетменов.

Привалившись пылающим лицом к темно-синему велюровому валику дивана, я подумала, что вляпалась непростительно глупо. Если пригрозят утюгом — отдам дискету сразу же.

Проснулась я от холода на тахте в соседней с гостиной комнате. Окно было приоткрыто, измятый плед свидетельствовал, что сон мой не был безмятежным. Это естественно. Хватают человека посреди улицы, угрожают лишить невинности, шантажируют — даже мои крепкие нервы не могли такого выдержать.

Я завернулась в плед, открыла окно и стала смотреть вниз. Вечерняя улица была освещена желтым светом, на первом этаже дома напротив светилась витрина какого-то магазина. Как раз в районе нашего здания движение было перекрыто — внизу копошились рабочие в спецовках, они монтировали какие-то железки. Покричать им, что ли: «Эй, меня похитили, спасите!» Но лучшее, что они мне ответят (в случае, если не обматерят): «Привет, малышка, спускайся к нам».

Рабочие ночью мешали спать. Они колотили металлическими кувалдами по камню, жужжали, стрекотали, орали «майна-вира», громко смеялись, в общем, доставали меня, как могли. Разбуженная в очередной раз, я снова и снова настойчиво пыталась заснуть, как неверная жена, которая не дождется утра, чтобы проводить мужа в командировку. Ждала следующего дня со смесью страха и любопытства.

Утром мне выдали такой продуктовый паек, который можно было бы ожидать в нормальной трехзвездочной гостинице: яичницу, кетчуп, салями, чай, тминные крекеры и двухлитровую пластмассовую бутыль пепси (ну, это уж они перестарались). Наверное, похитители решили меня откормить, чтобы я дольше смогла выдерживать их издевательства, если до этого дойдет дело.

В любые, самые неприятные моменты жизни еда способна трансформировать в нашем сознании события в не столь трагические. Поев, с оптимизмом смотришь в будущее. Самый трудный и напряженный период переживается в сто раз легче, если в духовке присутствует золотистая курочка под чесночно-майонезным соусом, в холодильнике дожидается печеночный паштет, посыпанный укропчиком и петрушкой, а рядом — влажно-розовый окорок. Но чем глубже печаль, тем больше требуется еды.

Надзиратели не препятствовали моему перемещению по квартире. Они с интересом наблюдали за мной. Я даже проверила, заперта ли входная дверь.

— Закрыто, закрыто, не усердствуй! — крикнул мне из гостиной симпатичный.

— Пойдем в преферанс сыграем, нам человека не хватает, — поддержал его козел рогатый, обозвавший меня вчера «железным тазиком». — Баксы есть? Нет?

Конечно, долларов у меня не было. Козел рогатый с сальной улыбочкой сказал:

— Ну, садись, садись, потом разберемся… — и под этим явно читалось, что он не отказался от своего вчерашнего замысла, и они будут в случае проигрыша расплачиваться долларами, а я — моим прекрасным упругим телом.

Ну и просчитались же они! Эти господа и не подозревали, что столкнулись в моем лице с опытным ветераном преферансных боев. Правда, я привыкла играть в более интеллигентной компании. Через пятнадцать минут, в течение которых они неимоверно блефовали, вымогатели поняли, что играют не с дурочкой, знакомой с преферансом лишь по компьютерной версии. Козел рогатый заявил мизер, которым у него и не пахло, и конечно же прогорел. Симпатичный три раза пролетел на восьмерной игре — ну и дурак. Раз не можешь взять восемь взяток — так и не заказывай. Преферанс — это игра для тех, кто умеет трезво оценивать свои возможности и обладает острым глазомером, чтобы надбавить сверху ровно столько, сколько можно взять артистизмом и уверенностью в своей неотвратимой победе. Если через несколько часов мне суждено было погибнуть от рук шантажистов, то сейчас судьба заблаговременно расплачивалась со мной за будущую несправедливость: карта шла, как никогда в жизни.

Через пару часов, разочарованные, боевики отсчитали мне 136 долларов, и, пряча их в карман джинсов, я с тоской думала о том, что раз они мне их отдали, значит, уверены, что живой я от них не уйду.

В «своей» комнате я включила магнитофон (очень в тему зазвучал саундтрэк из «Крестного отца») и снова высунулась из окна. Тротуар притягивал меня, там были люди, по нему можно было уйти далеко-далеко от этого мрачного здания. По дороге неслись автомобили. Да, слишком высоко: третий этаж дома довоенной архитектуры — это все равно что четыре обычной пятиэтажки. Почему-то на дороге не наблюдалось следов работы ночных мучителей. Что же они так усердно сколачивали всю ночь?

Минут через двадцать я с удивлением заметила, что некоторые прохожие задирают вверх головы и смотрят в мою сторону. Неужели заметили мои молящие о спасении глаза? Но острый критический ум сразу же подсказал мне, что не моя симпатичная мордашка интересует разгуливающих внизу, на свободе, мужчин и женщин. Я высунулась в окно по пояс и завертела головой. Ого! Вот это да! На расстоянии вытянутой руки к фасаду дома, закрывая соседние ряды окон, крепилась металлическая конструкция — основа огромного рекламного щита белого цвета. Вот так оперативность! Смонтировали за одну ночь. Конечно, сбоку я не могла прочитать, что рекламировал щит, но сердце сладко заныло в предчувствии неожиданного поворота событий. Усевшись верхом на подоконник, так, что одна нога висела над батареей, а другая — над десятиметровым пролетом улицы, я подергала рукой металлическое крепление. Держалось крепко, хотя и подрагивало. Мои пятьдесят килограммов погоды не сделают, вот восхитительной Монсерат Кабалье в моем положении пришлось бы тяжко, а я справлюсь. Основа рекламного щита могла сойти за узкую лестницу, каждая поперечная перекладина которой соединялась с соседней двумя перекрещивающимися полосками.

Только бы охранники не вздумали проведать меня в столь ответственный момент моей биографии! Сначала я примостила на эрзац-лестнице правую руку и ногу. Центр тяжести переместился, и я уже никак не смогла бы залезть обратно. Минуты четыре ушло на устройство левой части тела. И вот я на свободе! Осталась сущая ерунда — преодолеть девять-десять метров, отделявших меня от тротуара.

Уже через полтора метра я начала выматываться — перекладины были в разрезе не круглыми, а квадратными и больно резали ладони. Переносица чесалась от пота. Не меньшую трудность представляли колени, правое еще куда ни шло, я вытирала им свежую пыль с края щита, а вот левое все время упиралось в угол, образованный шершавой стеной дома и железкой. К тому же начал противно ныть живот.