Неумышленное ограбление - Наталия Левитина

— Татьяна, «апельсиновое суфле с плодами киви» — звучит красиво, но вполне может оказаться ерундой. Рискнете?

Я кивнула, и через минуту передо мной выросло сложное волнообразно-подрагивающее сооружение. Я прицелилась.

— Не знаю, что же делать со Светкой? Она лезла к Дроздовцеву и добилась своего — вы знаете, что он с ней сделал. Олег получил по заслугам. Но теперь Света совсем съехала с тормозов. Дроздовцеву выпала честь, так сказать, поднять шлагбаум, и теперь у меня в глазах рябит от Светкиных поклонников. Сегодня она с одним — завтра с другим. Неужели она со всеми ними, извините за выражение, спит?

Тупольский даже покраснел. Скромняга. Другой на его месте, не смущаясь, употребил бы гораздо более сильный и получивший повсеместное распространение глагол.

— А в Англии? Остается надеяться только на осмотрительность англичан и языковой барьер. А я ведь ей не отец, она в любой момент может послать меня к черту с моими нравоучениями.

Святая простота. Я даже перестала обрабатывать суфле. Да как же Светка его пошлет? Да она, словно вакуумная присоска, сама от него до конца жизни не отстанет. Света не дура и понимает, что без денег Тупольского она всего лишь заурядная девица, которых сейчас, красивых, длинноногих, в столице бескрайнее море.

— Светка у меня была, — сказала я решительно. Не могу смотреть, как страдает хороший человек. — Она вас не бросит. Она вас почти любит. Пока за ваши в нее капиталовложения. А через пару лет, Бог даст, полюбит по-настоящему. Светка и сейчас заметно изменилась. Она сказала мне, что вы единственный человек, которого волнуют ее проблемы, а она к вам несправедлива.

— Правда? — Тупольский на глазах начал было уменьшаться, оседать, как мое суфле, но тут же быстро сконцентрировался и сосредоточенно принялся отсчитывать деньги от пачки купюр — эта нехитрая операция помогла ему преодолеть внезапно нахлынувшую после моих слов горячую волну смущения. Таня, к сожалению, я должен идти. У меня встреча. Было приятно с вами встретиться. У вас дар поднимать другим настроение. Куда вас подбросить?

— А разве вы на машине? Спасибо, все было очень вкусно.

— А вы ее не заметили? Машина ехала за мной следом.

Нет, он положительно сделался миллионером. Недалеко от кафе под сине-красным знаком «стоянка запрещена» припарковался серый «крайслер». Солидно и неброско.

Высадив меня около моего дома, ВэПэ на прощанье сказал:

— Если нужна помощь — сразу ко мне. Телефон знаете, надеюсь. Там автоответчик, но вы его не пугайтесь. В гости приезжайте. Я, кстати, похоже, скоро сильно развернусь и тогда буду сватать вас на должность директора службы «паблик рилейшнз».

Я энергично замахала руками:

— Ну нет, хватит с меня этого!

Конкретное подтверждение того, что в мире неспокойно, мы получили в понедельник, 22 сентября.

Серж пропадал два дня со своим бизнесменом-англичанином, которому он усиленно навешивал на уши макароны из оружейного плутония. Он все-таки добился своего — ему поверили и даже один раз уже пытались продать отработанные материалы из атомного реактора, которые они с англичанином возили в лабораторию для анализа. Следующим шагом, по идее, должна была стать покупка настоящих радиоактивных элементов. Сергей и сам вполне сошел бы сейчас за полкило урана — энергию он излучал бешеную, а дома появлялся, как депутат в приюте для престарелых — отметиться. Я одичала и очень устала бояться за него.

Марина развлекала меня в этот день как могла. На «вольво» мы отправились в подмосковный фешенебельный поселок, охраняемый милицией, где у Марины была шестикомнатная квартира в доме-«крепости». Иностранные бизнесмены, понимаете ли, неуютно чувствуют себя в криминогенной столице. И некоторые предприимчивые компании отстроили для них жилые комплексы в стиле fortress[7] в подмосковных лесах. Искусственный пруд, охрана, международная линия для установки факса.

За городом Марина доверила мне руль «вольво», и я смогла освежить воспоминания туманной молодости. Когда на автокурсах мы первый раз выехали в город, инструктор в три минуты стал совсем седым. И по сей день вожу я мерзко (чтобы не сказать хуже), так как мне не часто приходится этим заниматься, но Марина стойко перенесла шесть ям, которые мне не удалось объехать и на которые «вольво» не была рассчитана.

Свою квартиру Маринка обставляла по каталогу. Тыкала пальцем в фотографии — шторы вот такие, а паркет — вот этот, плинтуса белого цвета и вот эту прозрачную китайскую вазу с райскими птицами — вон в тот угол. Первый раз я увидела (не по телевизору) платяной шкаф длиной восемь метров. Я ходила из комнаты в комнату с разинутым ртом, из золотисто-белой спальни в сумрачно-красную столовую, нажимала клавиши огромного рояля в гостиной (и кто на нем играет?) и падала на лимонно-фиолетовый диван. Марина с естественным равнодушием руководила экскурсией и предлагала мне брать все, что нравится: ей все равно ничего уже не надо. Я бы взяла рояль, но тяжело нести.

— Знаешь, — обронила она грустно после очередного залпа моего восхищенного оханья, — я бы все это барахло отдала, чтобы любить кого-нибудь так, как ты любишь Сергея. Но я на это, кажется, уже не способна.

— Маринка, брось, — сказала я расстроенной аскетке, изучая замысловатый прибор для массажа эпидермиса в районе ушных раковин, — ты без парня не останешься. Только не афишируй машину и квартиру, а то не сможешь разобраться, кто тебя полюбил за душу твою бессмертную, а кто — за сопутствующие аксессуары.

— Ты ничего не воспринимаешь всерьез. Я думаю, для тебя вообще не существует проблем.

— Я действительно считаю, что девяносто восемь процентов проблем и неприятностей, которыми мы забиваем себе голову, на самом деле таковыми не являются. Почему ты грустишь? Да ты просто не имеешь на это права. Разве ты прикована к постели и не можешь сдвинуться без посторонней помощи? Или стоишь в подземном переходе, выпрашивая милостыню? Если у тебя сейчас застой в чувственной сфере, то радуйся самому факту существования, даже и без любимого человека. Иногда надо прикидываться капустой и получать наслаждение, например, от физического движения. От сознания, что ты жив, организм функционирует, пища совершает свой неторопливый путь по внутренним органам, мускулы сокращаются, глаза улавливают солнечный свет, сердце трудится. Или, к примеру, мы с тобой сегодня мчались по магистрали под сто в час. Это было прекрасно.

— И чуть не врезались в «КамАЗ»!

— Вообще-то да. Извини. Но знаешь, мне все равно так нравится жить. Я выползаю утром из подъезда, смотрю на деревья и небо — внизу, конечно, грязновато, но на уровне шестого этажа еще можно обнаружить природу. Деревья и небо пока на месте, и они меня радуют но утрам. Маринка, займись благотворительностью — собирай бездомных и корми их обедами. Тебе просто скучно, и ты бездействуешь. Как только начнешь что-то делать, в жизни начнут происходить события: и хандра пройдет, и любовь появится.

— Не уверена. Но наверное, ты права, надо заняться чем-нибудь.

Я, как всегда, не смогла удержаться от своей пагубной привычки давать советы. В этом плане я неисправима. Хотя Марине и вправду можно посочувствовать: уж слишком мерзопакостной дрянью оказался ее муж. Но если она его так ненавидела, как говорит, то надо было уйти от него пару лет назад. Интересно, а я смогла бы, узнав, что муж мафиози, уйти от него, отказаться от роскоши, бросить все и начать с нуля?

Вечером — о счастье! — вернулся с фронта Серж, лохматый, небритый, веселый. Мы с Антрекотом повисли на нем, словно разноцветные имбирные пряники на немецкой рождественской елке. Серж легко стряхнул нас на коврик, потребовал много еды, горячую ванну, приказал смазать пистолет, Антрекоту не путаться под ногами, мне — готовиться к тяжелой трудовой ночи. В доме наступил праздник — в дом вернулся мужчина. Я пыталась выведать, как идет операция по переброске на Запад сырья, пригодного для изготовления ядерного оружия, сколько кассет Серж уже отснял, нельзя ли как-нибудь умыкнуть деньги, которые будут получены от англичанина за плутоний, нельзя ли будет увести также и плутоний и выгодно продать его на стороне, нельзя ли оставить себе видеокамеру для будущих секретных операций и т. д.

Сергей, распаренный после ванны, с мокрыми волосами, молча жевал вторую котлету, отслеживал вилкой разбегавшийся по тарелке зеленый горошек и каждые две минуты запихивал обратно под стол морду Антрекота, который, конечно, примостился на его коленях и в верноподданническом экстазе ставил влажным носом штампики на могучей груди хозяина.

Если верить показанию электронных часов, рвануло в 3.46. Мне показалось, что рухнуло десятиэтажное стеклянное здание. Одновременно на кухне загрохотала посуда, раздался оглушительный треск, что-то пронзительно заскрежетало, кровать тряхнуло.