Жакерия - Проспер Мериме

Броун. Вперед! Клянусь усами Иуды!

Сивард. Друзья, вперед!

Оборотень. За мной, волки!

Все уходят.

КАРТИНА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Бивак мятежников на поле битвы.

Броун и Оборотень сидят и пьют.

Броун. Теперь уж нам, приятель, ссориться нельзя. Мы выпили из одного кубка. Ты подарил мне свой лук, а я тебе свой. Другому я ни за что не отдал бы его, предложи он мне столько же золотых, сколько я выпустил из этого лука стрел. А все же, мой храбрый волк, я на тебя сердит. Нет, что ни говори, а не следовало тебе убивать дворянина, когда капитан объявил его своим пленником.

Оборотень. Черт меня побери, если я позволю другому сказать и половину того, что сказал мне ты! Для вас, англичан, война — та же торговля.

Броун. А разве мы не правы, клянусь бычьим брюхом?

Оборотень. Да я и сам люблю добывать деньги мечом и стрелой. Но я до того ненавижу дворян, что ради удовольствия убить одного из них готов, кажется, отказаться от военной добычи.

Броун. У всякого свой вкус. Ты волен следовать своему. Но, забубенная головушка, предоставь и другим действовать по-своему. Сивард зол на тебя, как сто чертей. Он говорит, что ты лишил его по меньшей мере трех тысяч франков.

Оборотень. Что поделаешь! Зато я доставил себе удовольствия на десять. Э, да что говорить о мертвых! Их не воскресишь. Видишь палицу? Я сделал на ее рукоятке тридцать три зарубки. Понимаешь, что это значит?

Броун. Нет.

Оборотень. Это значит, что я самолично убил тридцать трех дворян или их прислужников. И я поклялся не спать в постели до тех пор, пока не дойду до полусотни. Я очень рассчитываю на то, что мой старый недруг д'Апремон доставит мне случай сделать еще одну отличную зарубку.

Броун. Действуй! Ты молодчина! Только не убивай чужих пленников. Обещай мне, дружок, что в другой раз этого не будет.

Оборотень. Ладно! Я твой друг, и обещаю я это тебе, а не твоему начальнику. До него мне столько же дела, сколько до сломанной стрелы.

Броун. Вот молодец! Ты жемчужина среди французов, и я твой друг, дьявол меня задави! Слушай, Оборотень: может случиться, что мы когда-нибудь встретимся под враждебными знаменами. Но, клянусь святым Георгием, если я натяну против тебя лук... то... то я промахнусь, чума меня возьми!

Оборотень. Обними меня, приятель! Давай-ка выпьем за нашу дружбу.

Броун. Согласен. Я выпью за твое здоровье целую пинту.

Оборотень. Дай мне кубок, я выпью столько же за твое. Мы с тобой как святой Кастор со святым Поллуксом[74], — два лучших стрелка и два лучших друга на свете.

Броун. Святой Кастор и святой Поллукс... А откуда они были родом?

Оборотень. Один был француз, другой англичанин.

Броун. За их здоровье!

Оборотень. А потом, если хватит вина, выпьем за Лигу общин и за отца Жана.

Броун. Твой отец Жан не очень-то мне нравится.

Оборотень. Почему?

Броун. Не люблю я, когда монах в черной сутане командует людьми в латах.

Оборотень. Что же, ты предпочел бы рыцаря, закованного в железо, который оттого и храбр, что его негде и булавкой уколоть?

Броун. Ты знаешь, какого я мнения об этих железных статуях. Но, право, у всякого свое ремесло. А вождь-чернец мне все же не нравится. Он не любит, чтоб отлучались для грабежа. Он против всякого насилия, он за то, чтобы все шло как на настоящей войне. А затем, время от времени, он произносит проповеди, а я до них не охотник.

Оборотень. Да пусть себе говорит — все равно я делаю по-своему.

Броун. Куда он думает нас вести? Не хочет ли он опять подойти к апремонской норе?

Оборотень. Думаю, что так. Старый барон еще держится.

Броун. Лучше идти вперед и грабить. По крайней мере побывали бы в новых местах.

Оборотень. Вот и отец Жан, мы от него все узнаем.

Появляется брат Жан.

Брат Жан. Франк! Ты пойдешь осаждать Апремон. Тома прислал сказать, что Пьер щадит врага. Надо с этим покончить; нельзя оставлять несломленного врага в тылу нашего войска.

Оборотень. Негодяй Пьер! Я никогда ему не доверял.

Брат Жан. А мы пойдем на Бове. Мне сказали, что там у нас есть друзья; они только и ждут нашего прихода, чтобы прогнать гарнизон и открыть нам ворота.

Броун. На Бове! Черт возьми! Вы, отец, отлично придумали. Славный город, есть что пограбить!

Оборотень. А меня, чтоб черт поднял всех на рога, там и не будет!..

Брат Жан. Будь покоен, ты получишь свою часть добычи. А теперь поспеши осадить Апремон и поскорей дай о себе знать. Когда мы возьмем Бове, я пришлю вам на подмогу, если понадобится, тысячу человек.

Оборотень. Вы скоро обо мне услышите... Прощай, друг! (Пожимает руку Броуну и уходит.)

Броун. Прощай! Желаю удачи!

КАРТИНА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Бове. Городская ратуша.

Купло, Майи, Лагюйар, Буре, старшины и горожане.

Купло. Неужели это правда?

Майи. Истинная правда, сосед.

Лагюйар. Мессир Ангеран де Буси проехал через город с остатками латников; они падали от изнеможения, некоторые из них ранены. Он оставил нам всего сотню стрелков.

Буре. Да, дела дворян плохи. Недаром мессир Ангеран, всегда такой надменный и гордый, ходил сегодня как в воду опущенный. Я встретил его на улице. Завидев меня, он притронулся к шляпе и подошел ко мне: «А, мой милый Буре! Как поживаете?» — «Хорошо, монсеньор, — всегда к вашим услугам!» — «А ваша жена? А дети?» — «Ничего, слава богу!» — «А как торгуете?» — «Не шибко. Сами изволите знать, шерсть дорожает». — «Ах, мой дорогой! — сказал он мне. — До вас, конечно, уже дошло, что кругом Апремона взбунтовались Жаки-Простаки. К ним присоединились предводители вольных отрядов. Вчера у нас была с ними схватка, и вот они послали большой отряд против нашего города, да хранит его пресвятая дева!» — «Неужели?» — спросил я. — «Да, — отвечал он, — я еду искать для вас помощи, но оставлю вам моих стрелков. Впрочем, — прибавил он, — герцог полагается на вас. Он знает своих добрых бовезцев и только ждет случая, чтобы даровать им новые привилегии». Сказав это, он сел на коня и уехал с латниками и со всем дворянством, какое только было в городе.

Купло. И это подлое мужичье осмеливается идти против нас?

Майи. Он сказал, что их много?

Лагюйар. Я знаю из достоверных источников, что все деревни восстали. С ними и английские и наваррские военачальники. Мне называли Сиварда, бежавшего из тюрьмы, д'Акунью, де Лансиньяка, барона Галá и многих других.

Буре. Когда медведь выходит из лесу, волки и лисицы бегут за ним, чтобы возле него поживиться.

Майи. Но мы здесь даром теряем время. Мятежники приближаются. Перед замком мессира Жильбера они оставили немного народу. А все остальные с главарями вольных отрядов и с монахом, который ими предводительствует, идут на Бове.

Лагюйар. Клянусь мессой, беда на носу, а у нас всего сто стрелков.

Буре. Мы можем зазвонить в большой колокол и вооружить цехи.

Купло. Вооружить цехи? Покорно благодарю! До этого мы еще, слава богу, не дошли! Черт возьми! Вооружить простонародье!

Лагюйар. Чернь нас не любит, и как только мы дадим ей в руки оружие, она станет диктовать нам условия.

Майи. Надо же на что-нибудь решиться.

Буре. Вы хотите, чтобы мужики взяли Бове?

Купло. Конечно, нет.

Буре. Так вооружим цехи, пусть защищают нас. Или дадим денег крестьянам, чтобы они оставили нас в покое. Они говорят, что враждуют только с дворянством.

Купло. Старинный буржуазный род, как, например, мой, это для них все равно, что дворянский.

Майи. И опять давай денег да денег!

Лагюйар. Не так-то легко заработать флорин. Неужели же, как только он завелся в кармане, так сейчас и отдавать его ворам?

Буре. Поступайте как знаете, но только решайте скорей.

Купло. Давайте вышлем на стены всех буржуа помельче. У них столько же причин опасаться мужиков, как и у нас. А мы останемся здесь и будем распоряжаться. Или, если хотите, поднимемся на колокольню: оттуда нам будет виднее, все ли на своих постах.

Буре. Боюсь, что буржуа не проявят достаточно храбрости. Ремесленники дерутся куда лучше.

Купло. Надо сказать всем горожанам, что герцог даст им новые привилегии, если они будут благоразумно вести себя.

Буре. Конечно, надо сказать. Но поверят ли они нам? Король — да благословит его господь — уже обещал нам разные привилегии за то, что мы отстояли город от англичан, но до сих пор мы так ничего и не получили.