Москва закулисная - 2 - Мария Райкина

- Есть, конечно, такая ситуация - у мужа сниматься ответственно. Обыватели думают, что все по блату, если муж режиссер. Но ведь из одиннадцати фильмов, поймите, что я ни одного ему не завалила. Рязанов однажды сказал: "Конечно, если бы у меня была такая жена, как у Колосова, я бы тоже сделал потрясающие картины". Это его упрекали в том, что жена помогает уровень держать. А я считаю так (твердо и решительно), что если сложился творческий союз людей, учившихся у одного педагога и верящих в одну идею (то есть психологическую разработку, изучение материала эпохи, времени, людей) и такой союз выигрывает, - это гордость. Я что, его опозорила? Когда я слышу такие разговоры ("Касаткиной повезло, муж снимает"), во мне рождается еще больший азарт. Желание победы. Не злость.

- Значит, вы почувствовали себя укротительницей. Но уже в жизни. Я ошибаюсь?

- Между прочим, когда "Укротительницу тигров" мы сдавали на "Ленфильме", то дрессировщик Эдер сказал при всех - битком было в зале: "Я, Эдер, делаю предложение Людмиле Касаткиной стать укротительницей тигров. У нее есть настоящий кураж. Я ей доверяю одиннадцать штук". Я отказалась: "Ну что делать, я больше люблю людей". Он еще тогда рассердился: "Неужели вы не почувствовали в клетке власть, сильнее которой нет ничего на свете?" Власть? Нет - азарт.

Я вот очень люблю моего попугая Борю дрессировать. Он уже умеет говорить: "Где моя Люля? Люля пришла". На очки садится, в глазки заглядывает. Я его укрощала любовью.

- А вот я, Людмила Ивановна, уверена в том, что каждая женщина в душе хочет быть не укротительницей, а укрощенной. Вас, такую смелую и куражистую, кто-нибудь укротил?

- Выходит, укротил. Говорят, я была хорошенькой. У меня было много поклонников. Но меня называли девушкой из прошлого века. Потому что если кто-то до меня дотрагивался руками, я бежала, как оглашенная. Такая недотрога была. И поэтому когда за мной начал ходить Колосов, вернувшийся с войны, пионы носить... Помню, его подвели ко мне в гитисовском дворике:

- Вот познакомься, это Людмила Касаткина. У нее сегодня день рождения.

- А можно мне сегодня зайти вас поздравить? - спросил он робко.

- Отчего же. Конюшовский переулок, двадцать два, квартира пятьдесят.

И вот он надраил свои сапоги, начистил пуговицы на гимнастерке, приходит с пионами, а ему говорят: "Тут такой нет". Это я пошутила над ним (смеется). Четыре года мы дружили до женитьбы. Я сказала ему: "Я должна проверить, люблю ли я тебя, а ты меня по-настоящему". И за четыре года он отвадил от меня всех моих поклонников. Знаете, чем он меня тронул? После четвертого курса мы поехали в разрушенный Севастополь от ЦК комсомола бригадой работать. Денег нет, нам только дорогу оплатили. Жара страшная, есть хочется. И вот иду я по улице и вдруг вижу, что у ларька, где продают виноград, стоит Колосов и считает на своей руке копеечки... А потом он принес мне ветку винограда... Я видела, как он считал, где он это купил... (Слезы на глазах.)

Однажды в Финляндии на приеме, устроенном правительством в мою честь, я произнесла тост. Роскошно сервированный стол был, послы, шикарно одетые гости. А я сказала: "Я благодарю господина Кекконнена за честь, которую он оказывает мне. Я благодарю народ Суоми за его гостеприимство. Но мой тост будет, простите меня и поймите, за наших русских мужиков!" Пауза была звенящая. Посол наш сполз под стол. "Потому что, знаете, они какие? Вот мой муж, если у него в кармане есть один рубль, он не успокоится, пока на меня его не истратит. Вот среди вас есть такие?" Пауза. Хохот. Аплодисменты.

(С возвышенной ноты переходит на смех.) Хотя Андрей Попов, когда мы снимали "Укрощение строптивой", говорил: "Ты укрощала тигров? А теперь я буду тебя укрощать".

- Интересно, есть ли в творческой биографии Людмилы Ивановны Касаткиной белые пятна?

- Конечно. Про жизнь я не буду говорить, если можно. Белые пятна моей биографии в театре были очень горькие. Ну вот скажите (темпераментно и с болью), что такое для актрисы играть, играть, играть, а потом бац - и перерыв. Не стало Попова, одни режиссеры, с которыми я работала, ушли, пришли другие. И дело не в возрасте: я очень плавно переходила от девочек к женщинам. И никогда не молодилась. Тут я согласна с теми мудрецами, которые говорят, что лучше уйти раньше, чем позже. И, понимаете, когда ждешь от премьеры до премьеры пять лет... Это же было, было. Двенадцать лет я играла спектакль "Орфей спускается в ад". На аншлагах! Но двенадцать лет. Мою биографию в театре продлил режиссер Александр Бурдонский, который увидел меня сначала в "Орфее", потом в "Шарадах Бродвея" и вот сейчас в роли Елизаветы Английской в спектакле "Ваша сестра и пленница". Это же подарок судьбы! (Яростно, радостно, с затаенной болью).

- А поражения или неудачи были? Хотя в это трудно поверить.

- Вот мы репетировали с Хейфецем "Дядю Ваню". Он мне дал роль Елены Андреевны, а я говорю: "Простите, это не моя роль. Моя роль - Соня".

- Как, вы не хотели играть красавицу и выбрали замечательную, чудную Соню, но очень некрасивую, почти урода?

- Да! Потому что Соня любит закусывать по ночам и Соня - работяга. Для меня она личность. Я не хожу по земле с ощущением, что я красивая. Ну нету у меня этого ощущения. И что вы думаете? Я вынуждена была уйти из спектакля. Я сказала мужу: "Сережа, я не могу, я плохо себя чувствую, я фальшивлю, это все неправда". И была генералка, даже известная критик Вишневская меня похвалила, но я ушла. Вот моя неудача, я считаю. Меня никогда не тянуло к женщинам-вамп.

- А голос у вас, Людмила Ивановна, как раз из этого разряда. Кстати, я давно хотела спросить, вы специально меняли голос и добавляли в тембр демонические, страстные краски?

- Это такой меня родила мамочка. Когда я впервые услышала на радио свой голос, я рыдала. Долго мучилась, пока не привыкла. Но низы... Когда с балетом в пятнадцать лет было покончено, я стала заниматься в Доме пионеров в переулке Стопани. Там я читала Пушкина. И мой педагог Анна Гавриловна Бовшек сказала: "Я замечаю у тебя низкие нотки, они бывают редко в твоем возрасте. Тебе пятнадцать? Так вот, я даю тебе задание - выучить кусок из "Войны и мира" "Кутузов часто не спал по ночам...". Я хочу знать, как ты про мужика читаешь. Твои обертоны богаче, чем ты думаешь. Давай заниматься".

И когда я пришла поступать в ГИТИС на актерский и читала там "Итальянскую сказку" Горького (дрожащим голосом), очевидно, я читала это на низах, заливаясь слезами, и от этого кто-то из приемной комиссии вытирал глаза. "Что это - пыль?" - подумала я. Оказывается, маленькая, беленькая, с тоненькими косичками, без каблучков девчонка читает на низах и заставляет плакать! Когда я пришла в театр, меня какое-то время держали на ролях голубых героинь. Но я-то чувствовала, что мне это трудно, я напрягаюсь, это надо где-то выше говорить. А выше я не чувствую. И я стала тянуться к другим ролям. Хотя я не считаю, что я такая манкая, сексуальная, еще какая-то.

- А какая? Ваши ощущения?

- Настоящая или фальшивая. "Я же фальшивлю, когда говорю с мужем, который, как мне сказали, мне изменяет". Это в старом спектакле "Океан" (он уже не идет). Да, я медсестра. Он - капитан третьего ранга. У нас две девочки. Но мне сказали это... (Шепотом и с болью.) И мои чувства - подлинные они или нет? Я ходила за медсестрой из поликлиники трое суток. Сидела на приеме. Потом бежала с ней за детьми: одного из сада забирали, другого - из школы. По магазинам. Потом вместе стирали, вместе готовили. Я трое суток прожила ее жизнью.

- Не понимаю, Людмила Ивановна, а зачем?

- Я пришла в поликлинику и сказала: "Хочу знать, что у вас за профессия". И еще - почему он разлюбил медсестру и изменял ей. Также я ходила в суд, когда играла судью в спектакле "Ковалева из провинции". Почему я ходила к судье? Я хотела понять, как судят человека, и некоторыми судами была возмущена. Я нашла сороколетнюю судью. Пришла на первый процесс (ужасно неправильно судит), на второй, третий. "Я хочу понять, - сказала я удивленной помощнице судьи, почему и как рождается приговор?" Я спорила по трем процессам. А судья мне сказала, что только десять лет можно быть судьей, дальше сердце черствеет.

Она же мне сказала: "Помните: от сумы и от тюрьмы не зарекайся". Это правда. Вы вышли из дома, все было прекрасно, но дом сгорел. Все надо начинать с начала. Сума. Дальше: ехал по улице прекрасный человек, задавил пусть пьяного, но задавил. Все - тюрьма. И вот когда я играла судью, я хотела, чтобы люди поверили, что я способна или имею право судить человека.

- Что за допотопный метод? Ведь есть же воображение актера, другие приемы... Чтобы играть проститутку, вовсе необязательно ходить в публичный дом. Или как?

- Станиславский говорил, что если у талантливого человека отличное воображение, то, не будучи проституткой, ему легко представить, как она вела бы себя в предлагаемых обстоятельствах. Он был прав. А мне этого было мало. Вот мало (очень твердо). Я бы, конечно, не пошла в публичный дом, ибо я умею наблюдать. Слышали такое выражение "б-ь по-монастырски"? К нам однажды пришла в театр такая: белый воротничок, почти школьное форменное платье... Знаете, у меня такой зоркий глаз. Такая интуиция, с которой мне трудно жить. Я, к сожалению, не обманываюсь. Я хочу обмануться (очень твердо), но... Я начинаю наблюдать, как она разговаривает с мужчинами, как она смотрит, чем завлекает.