Перстень старой колдуньи - Елена Ткач

— Но у нас есть ещё время — она придет завтра. И завтра я все исполню — я совершу обряд, и сила моя перейдет к ней. Она станет колдуньей, ей откроются тайны ведовства и у твоего господина снова будет верная и преданная служанка… как и все в нашем роду. А ты станешь помогать ей…

— Ты знаешь, что не все — её мать её не захотела стать звеном в единой цепи. В той цепи, которая ковалась столетьями! И все это делал я! О, я послужил моему господину — он был мною доволен вплоть до этих последних дней… И я не прощу тебе, жалкая ведьма, если из-за тебя навлеку на себя его гнев. Ведь ты и так провинилась — это ты допустила, что её мать первой в вашем роду разорвала великую цепь — цепь прислужников тьмы! А теперь и дочь её нас сторонится. Она чужая нам — душа её тянется к свету.

— Но я столько сделала, так хорошо поработала с ней — ты это знаешь! Как знаешь и то, что это я погубила Наталью — я дала ей зелье вместо лекарства, от которого она не оправилась. И это я заколдовала её кольцо то, которое она подарила Еве. Я устроила так, чтобы та никогда его не снимала и всегда была нам послушной… Ведь она, глупенькая, думает, что это материно кольцо! А оно мое! Оно стало моим, когда с помощью духов и твоей особенной пентаграммы я заключила в него стихийного духа огня саламандру…

— Не оправдывайся — я не хуже тебя знаю об этом, — заключил голос. — И все же ты не довела дело до конца. И кот твой — он плохо следит за ней. Вы оба слишком положились на власть заговоренного перстня и позабыли, что душа способна вырваться из-под любой власти, даже власти колдовского заклятья… если больше всего на свете она хочет именно этого!

— Но Бефор… — опять заикнулась старуха.

— Хватит! Мне не нужны разговоры — мне нужны дела! Действуй! И если до завтрашнего вечера — в сочельник — ты не сломишь её волю и не подчинишь нам, то пожалеешь о том, что ещё жива!

— О, не беспокойся, я сделаю все как надо. Всю ночь я буду работать с твоей пентаграммой, чтобы усилить власть заклятого перстня.

— Смотри же… и сотри из её памяти все, что связано с матерью. Она даже мертвая нам мешает! Это из-за её молитв о дочери — там, на небесах, Ева до сих пор нам не поддается. Ты не знаешь о том, что эта женщина — её мать — приходит к девчонке во сне. И указывает ей тропинку, которая уводит её прочь от нас — к Небесам… Как не знаешь и то, что все эти годы я пользовался тобой и твоим искусством для погибели тех, в ком теплилась искра Божья. Я губил гений людской, губил в людях дар Божий, чтобы не смогли они потрудиться здесь, на земле, во славу Того, кто рождается завтра в ночь.

— Я все сделаю, все как ты скажешь, — заплетающимся языком уверяла старуха. — Вот и хорошо, что ты губил их, ведь я знаю, какая сила появляется у того, кто губит чужие души. И я знаю как стереть из сознания Евы память о матери — я подменю имя Натальи, и Ева будет называть её по-другому. У её мертвой матери не будет теперь даже имени! Ведь в имени заключена великая сила! Ты знаешь, зачем я раздвоила имя этой девчонки ведь она названа Евгенией, что означает «благородная». А я ненавижу все, что связано со словом «благо».

— Да будет так! Но не медли, не медли! У тебя всего один день…

Во время этого разговора мальчик сидел под окном ни жив, ни мертв. Примерзшая щека его горела огнем, и он никак не мог освободиться — кожа как будто срослась с заиндевевшим стеклом. Нашарить упавшие в снег очки тоже не удавалось.

Что же делать? Ведь он не может здесь оставаться — ещё немного и застынет тут насмерть — окоченеет, уснет навсегда… И Ева! Он должен предупредить её, не допустить злодейства. Она не станет колдуньей — его любимая девочка! Во что бы то ни стало нужно отвлечь её на весь завтрашний день, только бы она не попала сюда — в это логово… И нужно что-то сделать с проклятым кольцом, чтобы оно не могло больше порабощать её волю.

Никита ещё не знал как распутать этот колдовской узел — на раздумья у него есть целая ночь. Но сначала надо бы как-то освободиться и как можно скорей убираться отсюда. Странно, что до сих пор его не заметили.

Он напряг всю свою волю, сжал зубы и рванулся что было сил. Кожа на щеке лопнула, на стекле растекся кровавый след. Никогда он не испытывал такой боли! Сердце сбилось с ровного ритма и заметалось в груди. Кит боялся прикоснуться к щеке — казалось, что вся она содрана до мяса, и на лице у него рваная рана чуть не до кости…

Там, внутри в квартире стукнуло что-то — кто-то приближался к окну. Он все-таки наделал шуму, и теперь его обнаружили!

Страшно было подумать, что сделают с ним эти двое: старая ведьма и тот, с чьей помощью она творила свои темные дела! Она-то думала, что демон подчиняется ей, а на самом деле… Недаром ведь говорится про что-то дурное: «от лукавого!» Лукавство, ложь и обман — вот тот мир, в который вот-вот может пасть Ева. Нет, он теперь не будет называть её так — ведь Никита знал теперь, отчего у неё не только настроение, но и имя двоится…

Тут его рука, шарившая в снегу, нащупала очки. Наконец-то! Кит кое-как протер их и водрузил на переносицу. Теперь он мог хоть что-нибудь разглядеть…

Больше не раздумывая, парень сполз к краю козырька, свесил окоченевшие ноги и рухнул вниз. Он упал в большой рыхлый сугроб, куда дворники сваливали убранный снег. Это его спасло — он не расшибся и, к счастью, ничего себе не повредил. Какое-то время Кит оставался лежать неподвижно ноги совсем не слушались. Потом, застонав, поднялся и заковылял прочь от страшного места — в пургу, в ночь…

Глава 12

УТРО

Когда он добрался до дома, родители уже обзвонили все больницы — было уж далеко за полночь. Увидев сына — мертвенно-бледного, с разорванной и окровавленной щекой, Ольга только охнула и без сил опустилась в кресло. Отец молча обнял её и кивнул сыну:

— Ступай в ванную, завтра поговорим!

Они не стали его ни о чем расспрашивать — счастливые уже тем, что сын жив! Однако, разговор предстоял, — и разговор нелегкий, — об этом без слов говорило нахмуренное лицо отца и измученный вид матери.

Никита был рад, что его не стали пытать расспросами, нотациями и укорами — у него на это просто не хватило бы сил. Он понимал, что не имел права так волновать родителей и прежде не позволял себе этого — всегда предупреждал, где находится и звонил, что задерживается. И никогда не являлся домой позже десяти — об этом был уговор, который не подлежал обсуждению…

— Бедная мама, — выдохнул Кит, разглядывая себя в зеркало в ванной он и сам себя не узнавал!

Темные круги под глазами, иссиня-бледная кожа, вся щека разодрана, на лице запеклась кровь… Распухшие красные пальцы, а ноги… ох, хорошо, что мама не видит! — они совершенно одеревенели, а пальцы на ногах побелели и почти ничего не чувствовали. Он принялся растирать их — нужно же что-то делать, — похоже, он отморозил пальцы… И с трудом сдержал крик, когда ноги начало колоть миллионами острых игл.