Опочтарение - Терри Пратчетт

Ну, в основном человек. Там, на равнинах, часто шутили, что в 181-й служат вампиры и оборотни. На самом деле, как во многих других, там работали подростки, почти дети.

Каждый знал, как это происходит. Хотя новый менеджмент, может, и не знал, а если бы и знал, то не сделал бы ничего для изменения ситуации, кроме того, чтобы старательно позабыть свои знания. Потому что детям можно не платить.

Молодые — в основном — люди в башнях добросовестно трудились в любую погоду за минимальную плату. Они были по натуре одиночки, мечтатели, беглецы от закона или просто от всего человечества. Для них было характерно особое безумие семафорщиков; они говорили, что треск семафорных заслонок отдается у тебя в голове, и мозги начинают работать с ним в унисон, так что рано или поздно ты начинаешь читать приходящие и уходящие сообщения просто по этому звуку. Они сидели в своих каморках операторов в башнях и пили чай из странных жестяных кружек с очень широким дном, чтобы не падали, когда порывы ветра ударяют в башню. А в увольнительной они пили алкоголь из всего подряд. И общались на собственном языке, который для всех прочих звучал как тарабарщина — об осликах и неосликах, системном оверхеде и пакетном пространстве, как отстукивать и оттаптывать, о 181 (это хорошо) или о флоке (это плохо) или о тотальном флоке (очень плохо), и входящем коде, свинокоде и жакарде…

Им нравились дети, которые напоминали им где-то оставленных собственных детей или детей, которых у них никогда не будет, а детям нравились семафорные башни. И дети приходили к башням, и болтались вокруг, и выполняли иногда странные поручения и, иногда, впитывали навыки семафорщиков, просто наблюдая за их работой. Обычно это были смышленые ребята, они как по волшебству обучались мастерски владеть клавиатурой и рычагами, у них было хорошее зрение, и что они на самом деле хотели, большинство из них, так это оказаться подальше от дома, не покидая его физически.

Потому что когда сидишь в башне, кажется, что можешь увидеть весь мир, до самого края. Или, по крайней мере, несколько ближайших башен, если погода ясная. И можно воображать, что можешь читать сообщения, слушая треск заслонок, пока под твоими пальцами пробегают названия далеких мест, которые ты никогда не увидишь, но здесь, в башне, как-то таинственно связан с ними…

Ее имя было Алиса, но в Башне 181 ее все звали Принцессой. Ей было тринадцать и она могла без всякой посторонней помощи заменять линейного оператора несколько часов подряд, ей прочили неплохую карьеру, которая… но ей запомнился один сегодняшний разговор, потому что он был очень странным. Не все сигналы были сообщениями. Некоторые из них были внутренними спецсигналами для персонала башен. Они, пока ты оперировала рычагами, чтобы передать сообщение, несли информацию о том, что делать самой башне. Принцесса знала о них. Эти спецсигналы назывались Оверхед. Это были инструкции для персонала, отчеты, информация о прохождении сообщений, иногда даже просто болтовня между операторами, хотя это последнее было строго запрещено. Все они были закодированы. Очень редко в Оверхеде использовалась прямая речь. Но в последнее время…

— Ну вот опять, — сказала она, — снова что-то не так. У этого сообщения нет исходящего кода и нет адреса. Это Оверхед, но не кодированный.

На другой стороне башни, глядя в противоположную сторону, потому что он работал вверх по линии, сидел Роджер, ему было семнадцать и он вскоре должен был получить сертификат мастера-семафорщика.

— И что там говорится? — спросил он, не прерывая работы.

— Там упомянут ГНУ, это, наверное, какой-то код, а потом просто имя. Джон Добросерд. Это же…

— Ты переслала его? — прервал ее Дедуля.

Он сидел скрючившись в углу своей каморки и чинил блок заслонок. Дедуля был мастером-семафорщиком, всюду бывал и все знал. Все звали его Дедулей. Ему было двадцать шесть лет. Он всегда торчал в башне, когда она работала на линии, несмотря даже на присутствие другого оператора в кресле у противоположной стены. Она не знала, почему так, до сегодняшнего дня.

— Да, там же был код «Г», — ответила она.

— Ну тогда все в порядке, не волнуйся.

— Я отправляла это имя и раньше. Несколько раз. И вверх по линии, и вниз. Просто имя, больше ничего.

У нее было такое чувство, будто что-то пошло не так, но она продолжила:

— Я знаю, «У» в конце означает, что это сообщение должно быть отправлено обратно, когда дойдет до конца линии, а «Н» означает «отправитель не на линии в данный момент», — она немножко хвасталась, но ведь не зря же она штудировала книгу шифров целые дни напролет, — так что это просто имя, которое без конца передается туда и обратно по линии. Какой в этом смысл?

Что-то было совсем-совсем не так. Роджер продолжал работать, но смотрел вперед, грозно нахмурившись.

Наконец, Дедуля сказал:

— Очень умно, Принцесса. Ты чертовски права, все угадала. Как будто высшие силы тебе нашептали.

— Ха! — хмыкнул Роджер.

— Извините, если что не так, — робко сказала девушка, — мне просто показалось, что это странно. Кто такой Джон Добросерд?

— Он… упал с башни, — неохотно ответил Дедуля.

— Ха! — снова сказал Роджер и так яростно защелкал заслонками, как будто в одну секунду возненавидел их.

— Он мертв? — ужаснулась Принцесса.

— Ну, некоторые говорят, что… — начал Роджер.

— Роджер! — резко прервал его Дедуля. Это прозвучало как предупреждение.

— Я знаю насчет Отправки Домой, — сказал Принцесса, — и я знаю, что души умерших линейных остаются на «Пути».

— И кто тебе рассказал? — удивился Дедуля.

Принцесса сообразила, что кое-кого ждут неприятности, если она даст слишком конкретный ответ.

— О, просто слышала, — сказала она небрежно, — где-то.

— Кое-кто пытался напугать тебя, — сказал Дедуля, глядя на покрасневшие уши Роджера.

На самом деле для Принцессы в этом не было. ничего страшного. Если уж ты все равно умер, то лучше проводить время, порхая между башнями, чем лежа в сырой земле. Однако что эту тему лучше оставить, она тоже смекнула сразу.

Дальше говорил только Дедуля, и его речь прерывалась лишь скрипом направляющих, с которыми он возился сейчас. Говорил он так, как будто у него было что-то на уме.

— Да, мы постоянно передаем это имя в Оверхеде туда и обратно, — сказал он, и Принцессе показалось, что ветер громче взвыл в блоках заслонок у них над головой, а бесконечное щелканье самих заслонок стало более торопливым, — он никогда не хотел возвращаться домой. Он был настоящим линейным. Его имя в коде, в ветре, в оснастке и в створках. Ты разве никогда не слышала, как говорят: «Человек не умер, пока его имя помнят»?

Глава 5

Пропали в Почтовом Завале

Страх перед предками мистера Гроша — Слеппень встревожен — Взяткер Позолот, человек Общества — Лестница из Писем — Письмолзень! — Мистер Губвиг Видит Это — Околпаченные — Маршрут Почтальона — Шляпа

Стэнли полировал свои булавки. Он работал с блаженной сосредоточенностью, как человек, грезящий наяву.

Его коллекция сверкала на сложенных полосках коричневой бумаги и на рулончиках из черного фетра, которые создавали ландшафт истинного мира булавочноголовых. Рядом с ним на столе размещалось большое увеличительное стекло на подставке, а у ноги стоял пакет с различными булавками, купленный на прошлой неделе у выходящей на пенсию швеи.

Стэнли пока не открывал его, растягивая удовольствие от предвкушения. Ну конечно же, там почти наверняка не будет ничего кроме обычных медников, ну может плоскоголовик или щелевик, но штука в том, что никогда не угадаешь. Вот в чем прелесть таких пакетов. Никогда не угадаешь, что там найдешь. Не-коллекционеры, жалкие люди, которых не волнуют булавки, обращаются с ними так, как будто это не более чем острые кусочки металла, предназначенные чтобы прикалывать что-то к чему-то. Многие прекрасные булавки великой ценности были обнаружены вот в таких вот пакетах с обычными медниками.

И, кроме того, у него теперь была «Цыпленок» № 3 Экстра-Длинная с Широкой Головкой, спасибо доброте мистера Губвига. Весь мир сиял для него, как булавки, аккуратно разложенные на развернутых кусочках фетра. Может, у него и был грибок на ногах, может и запах от него слегка напоминал запах сыра с плесенью, но сейчас, в этот момент, Стэнли парил по сверкающим небесам на серебряных крыльях.

Грош сидел около печки, грыз ногти и что-то бормотал себе под нос. Стэнли не обращал на него внимания, поскольку тот бормотал не о булавках.

— …назначен, так? И какая разница, что скажет Орден! Он же любого может назначить, так? Это значит, мне положена золотая пуговица на каждый рукав и зарплата, так? Никто еще не называл меня Старшим Почтальоном! А потом, он же доставил письмо. Просто вот так вот взял его, посмотрел на адрес и доставил! Может, у него есть почтальоны в роду! А еще он вернул наши буквы! Они снова на месте, понимаете? Это знак, нет сомнений. Ха, он даже может читать слова, которых на самом деле нет! — Грош сплюнул кусочек ногтя и поежился, — но… Тогда он захочет узнать про Новый Пир. О да. Но… Это же как расчесывать язву. Может кончиться плохо. Очень плохо. Но… то, как он вернул наши буквы, это было хорошо. Может и правда, что однажды к нам вернется истинный Почтмейстер, как было предсказано: «Воистину, он попирает Заброшенные Ролики Ботинками Своими, и, Воззрите же! Собаки всего Мира ломают Зубы об Него!» И он дал нам знак, так? Ну да, это была всего лишь вывеска над шикарной женской парикмахерской, но тем не менее это был знак, отрицать невозможно. Я хочу сказать, что если бы это было очевидно, то первый встречный указал бы нам на него, но нет.