БереZOVский, разобранный по буквам - Евгений Додолев

— А ну-ка постой, жидомасон. Куда идешь? Жидомасонам туда нельзя!

— Я не жидомасон, — привычной скороговоркой зачастил Березовский. — Я абсолютный гражданин этой страны и даже люблю ее, некоторым образом… А вообще меня давно интересует, как вы их различаете? Ну, я имею в виду жидомасонов. Вот мне никак не удается.

— Да никак не различаю, — сказал казак-борода лопатой. — По мне, что жид, что масон — все едино.

— Безусловно. Безусловно. А кто, по-вашему, опаснее, евреи или жидомасоны? Это мне, чтоб знать, с кем бороться. Кто больше угрожает безопасности страны?

Казак крякнул, позвенел многочисленными георгиевскими крестами, потрогал задумчиво шашку.

— Я тебе так скажу: один другого стоит. Олигархия. Все захватили, весь капитал.

— Как же весь? Как же весь? — забеспокоился Березовский. — Не могли весь. Просто физически весь не могли.

— Не могли, однако захватили. Смотри, кто у нас банкиры главные? Гусинский — Березовский — Смоленский.

— Ну позвольте, а вот этот, этот же. — залопотал Березовский. — Ну как же его. Этот, беглый. Виноградов, по-моему. «Инкомбанк». Который тоже жидомасонов не любит.

— Вот ты один его и знаешь. Сам небось из банкиров, — нахмурился казак. — Что-то, паря, мне твоя рожа знакома. Постой-постой. Да я ж тебя на днях по телевизору видел! Да ты Гусинский! Эй, ребята, я тут Гусинского поймал!

— Нет-нет, я не он. Он — не я. Я его не люблю. не любил. то есть я хотел сказать. я бы сам его с удовольствием убил. Он такой плохой человек! Вы не представляете, какой он дурной человек!

— Тебя надо зарубить шашкой, — раздумчиво произнес казак.

— А может быть, просто плеткой посечь? — с надеждой спросил Березовский.

— Или так. — Казак нагнулся к сапогу за нагайкой. К концу нагайки была привязана гайка М14. — Сымай портки.

«Все-таки они как бы родственны чеченцам, — подумал Березовский, расстегивая брюки. — Только те палками бьют по своим диким законам, а казаки плеткой по своим не менее диким. Господи, как нецивилизованно! А с другой стороны, разве цивилизованно стрелять человека в подъезде?»

— Чей-то ты затосковал, парень? — добродушно спросил казак.

— Да так как-то. Во мне отчего-то проснулся рефлексирующий интеллигент, что очень редко бывает.

— Так ты интеллигент?

— Ну, в каком-то смысле. Без пяти минут академик все-таки. Член-корреспондент.

— «Член» — это ты хорошо придумал. Интеллигент, значить. Ну, ну… А что же без шляпы?

— Да понимаете, я и очки дома забыл.

— Маскируисся?

— Да нет, не маскируюсь, что уж там особо маскироваться. Бесполезно. Интеллект не национальность, его не спрячешь.

— Эт верно, — вздохнул казак. — Знакомая проблема. Ладно, паря, иди. Но гляди! С такой рожей патрули да посты за версту обходить надо. Это еще хорошо, что на нас попал. А попал бы на ментов, отбили бы почки дубинками.

— Да за что?

— Будто сам не знаешь за что, — ухмыльнулся казак. — Забыл, где живешь?

— Спасибо, спасибо, — часто закивал Березовский, застегивая ремень. — Совет да любовь, совет да любовь. Благодарствую.

Казак-борода лопатой отвернулся от Березовского и начал меланхолично ковырять в зубах концом шашки. А Березовский поспешил к себе в Кремль, где пока мог чувствовать себя в относительной безопасности.

В кабинете его уже ждал коллективный расПутин.

— Здравствуйте, — кивнул Березовский.

Коллективный расПутин почесал бороду:

— Здорово, Абрамыч.

Березовский поморщился. Все раздражало его в коллективном Распутине — и вечный запах чеснока изо рта и расшитая рубашка «а-ля рюсс», подпоясанная кушаком, а больше всего вот это вот обращение — «Абрамыч». Особенно почему-то Березовского передернуло от этой фамильярности после встречи с казаками. И вот еще что. Зачем он все время чешет бороду? Что хочет этим сказать? Тем более что чесать бороду бесполезно: волосы не чешутся, чесаться может только подбородок.

«А может, его убить? — пришла привычная мысль. — Говорят, живуч он. Сразу не завалишь паразита».

— Чего смотришь на меня, как сыч на новые ворота? — Коллективный расПутин сыто отрыгнул. — Угрюмый ты какой-то. Не люблю я тебя. Потому что не верю тебе. Не русский ты, не русский.

— А какой же, простите?

Березовскому было неприятно это постоянное напоминание. Лучше бы они все намекали о его лысине или малом росте. А то нашли повод. Русский, не русский — какая разница, если деньги есть?!

— Ладно, не меньжуйся. — Коллективный расПутин взял рукой из миски кусок вареного мяса, сунул его в рот и начал жевать, запивая водкой «Гжелка».

Березовский догадывался, у кого он украл эту бутылку. Ну ничего, хозяин еще спохватится своей бутылки, он еще устроит дворцовые порки. Дай бог ему здоровья.

— Ты это. того, соблюдай государство, ищи козни. — Коллективный расПутин вытер жирные пальцы о штаны. — Ато черт знает что творится. Лебедь уже два раза звонил Пугачевой. Слава богу, ее дома не было. Филька к телефону подходил. Чего-то затеял аспид.

— Может, у них личное.

— У Лебедя-то может. А вот у Пугачевой личного не бывает. Понял? У нее все общественное. Эта баба в политику рвется, президентом стать хочет.

— Ну это вряд ли, — усомнился Березовский. — Что такое президент? Президент ведь — это только на пять лет. А Пугачева — это на всю жизнь.

— Вот и видно, что ты дурак. — Коллективный расПутин подошел и пребольно ткнул Березовскому костяшками пальцев в лоб. — Ты сам прикинь хрен к носу — Новый год давно прошел, а Лебедь пишет письма в Лапландию. Думаешь, кому? А из архива МВД надысь затребовал все сведения о серийном убийце Раскольникове по кличке Ручечник. А Ручечник-то давно помер, царствие ему небесное. Значит, будет искать другого, более живого. Есть контакт?

Березовский напрягся: запахло большой политикой. Но кое-чего он еще не понимал.

— А почему у него кличка Ручечник?

— А я почем знаю? Это ты у Вайнеров спроси. Тут другое интересно. Лебедь будет искать дальше. Я вот думаю, может, ему Саньку порекомендовать?

— Какого Саньку? — Березовский старался ухватить нить.

— По кличке Слоник. Очень грамотно стреляет. С двух рук, с двух ног.

— Так убили же его. Не то в Греции, не то в Зимбабве.

— Да? Жаль, жаль. Ладно, чего-нибудь прикумекаем. — Коллективный расПутин опять почесал бороду.

— Э-э… Григорий, а, собственно, кому писал Лебедь в Лапландию?

— А ты не догадываешься? Кому все пишут в Лапландию? Деду Морозу.

— Что за ерунда? Это же мифический персонаж. Я еще с детства в него не верю. Его не бывает.

— А вот Ельцин говорит, что бывает.

— Борис Николаевич?.. Ну, я хотел сказать, бывает, конечно, но очень редко встречается.

— Вот иди и подумай, что здесь к чему, — устало махнул дланью коллективный расПутин. — Ой, чую, что-то готовится. Я всегда чую. Ступай отсель.

Березовский шел по коридору и злился. Ну почему он должен уходить из собственного кабинета? Ну почему?..

Шамиль Басаев был чеченец. На его руке с некоторых пор синела наколка «Не забуду Буденновск». Очень красиво.

Басаев любил свою небольшую родину, часто ласково называя ее просто «моя родинка». Коварный агрессор напал на его «родинку» и попрал ее своим сапогом. Ни пяди земли не отдал Шамиль Басаев врагу. Хотя оккупант всячески старался осквернить родину и глумиться над ней. Курносое лицо грязного оккупанта преследовало Басаева в тихих ночных кошмарах за секунду перед пробуждением, когда шмелем гудел далекий вражеский вертолет, который делал геноцид.

— Мы не потерпим этих проклятых гяуров на земле свободных вайнахов Ичкерии, — любил говорить на митингах герой народа, хотя и не очень представлял себе, что такое «гяуры» и «вайнахи». — Мы их засудим международным судом, заставим платить нам алименты. Они подлецы, а мы хорошие.

Толпа встречала его слова громом аплодисментов и криками «бис!». Поэтому Басаеву приходилось выступать еще раз.

… Он любил дышать воздухом гор. Потому что это были горы его родины. «Я никому вас не отдам, клянусь Аллахом!» — плакал герой, лежа на каменистой земле и обнимая горные породы. И никто не смел потревожить его в этот момент. Такой уж человек был этот Шамиль Басаев.

— Шамиль, — бывало обращались к нему старейшины, чтобы он разрешил их проблему. — А велик ли Аллах?

— Аллах. — задумывался Басаев. — Аллах не просто велик. Аллах — акбар!

Удовлетворенные старейшины расходились по своим пещерам, а Басаев шел молиться или насиловать да убивать. За ним тянулся кровавый след.

Иногда ему даже кричали:

— Эй, Шамиль! У тебя кровь идет.

— Это не кровь, — отшучивался Басаев. — Это клюквенный сок.