Political tribes - Эми Чуа

нормы», оценивая его ниже других. Иными словами, подопытные на публике навязывали норму группового консенсуса, с которой сами не были согласны. Как отмечает Виллер, такой тип конформизма особенно опасен поскольку посредством «каскада самоусиливающегося социального давления» ложные факты могут считать истинными, а говорящих правду – наказывать, и люди будут становиться преданными своему лицемерию. Этот каскад «может завести популяцию в ловушку поклонения голому королю, но не будет мальчика, который мог бы разрушить чары».

Групповая идентификация может очень усилить этот конформистский эффект. В экспериментах, схожих с эпохальным экспериментом Аша, было обнаружено, что подопытные, как правило, проявляют конформизм в гораздо большей степени, когда сталкиваются с суждениями, о которых им говорят, что они принадлежат членам их группы, и проявляются гораздо меньше конформизма, когда сталкиваются с суждениями, о которых им говорят, что они принадлежат представителям аутгруппы. И люди склонны не только думать, как соплеменники. Они будут делать то, что делают их соплеменники – даже если это будет варварством.

По словам Густава Ле Бона, французского социального психолога 19 века, который, по сути, изобрёл тот её раздел, что касается психологии толпы, отдельный человек, ставший частью группы, «спускается на несколько ступенек вниз по лестнице цивилизации». Сам по себе человек может быть «просвещённой личностью», но в группе «он обладает спонтанностью, жестокостью, зверством, но также и энтузиазмом и героизмом примитивного существа». Индивид, действующий в составе группы, получает «чувство неодолимой силы, которое позволяет ему сдаться своим инстинктам, которые, будучи в одиночестве, он сумел бы удержать».

Фанатизм, питаемый растормаживающим эффектом групповой идентичности, почти определённо имеет психологическую основу, хотя, может быть, мы только начали понимать её. Описывая молодых бойцов ИГИЛ, разъезжающих на грузовиках, «размахивающих чёрными флагами», сжимающих кулаки, радующихся «резне неверных», психолог и нейробиолог Ян Робертсон пишет, что эти террористы испытывают «биохимический подъём из-за комбинации связывающего гормона окситоцина и гормона доминирования тестостерона. В гораздо большей степени, чем кокаин и алкоголь эти естественные наркотики повышают настроение, стимулируют оптимизм и активизируют агрессивные действия членов группы». Групповые узы, отмечает Роберстон, повышают уровень окситоцина, который «подстёгивает более крупную тенденцию дегуманизации и демонизации аутгрупп» и который физиологически «анестезирует» эмпатию, которую человек бы испытывал в ином случае. Робертсон приходит к выводу, что: «…Это группы гораздо больше способны на зверства, чем отдельные люди».

Такова темнейшая стороны племенного инстинкта: лёгкость, с которой мы расчеловечиваем тех, кто не принадлежит к нашей группе, и удовлетворение, которые мы испытываем от этого. Сильная групповая привязанность вынуждает людей считать членов аутгрупп «похожими друг на друга» (эффект гомогенности аутгрупп), приписывать им негативные черты или склонность к агрессии и смотреть на них не как на людей. Отдельные люди также гораздо более склонны приписывать человеческие эмоции (вроде восхищения, печали или разочарования) членам своей группы, а у членов аутгрупп видеть только «первичные», более животные эмоции (вроде страха, гнева или удивления). Было обнаружено, что такой феномен есть между бельгийцами (члены группы) и арабами (члены аут-группы); белыми (члены группы) и чернокожими (члены аутгруппы); и между канадцами (члены группы) и афганцами (члены аутгруппы).

Самым тревожным является то, что подобное явление появляется, иногда в очень раннем возрасте, у детей. Возьмём два недавних исследования о групповых и аутгрупповых подходах у арабских и еврейских детей в Израиле. В первом исследовании еврейских детей просили описать «типичного еврея» и «типичного араба». Исследователи обнаружили, что даже среди дошкольников арабы описываются более негативно и «значительно более агрессивно», чем евреи. В похожем исследовании 2011 года арабских учеников старших классов в Израиле спросили об их реакции на (вымышленный) несчастный случай, в котором случайно (инцидент не был связан с войной) погиб еврейский или арабский ребёнок, например, от удара током или в дорожно-транспортном происшествии. Примерно 64% подопытных печалились из-за гибели арабского ребёнка, но только 5% опечалились из-за смерти еврейского ребёнка. Больше того, почти 70% подопытных сказали, что они чувствовали себя «счастливыми» или «очень счастливыми», узнав о смерти еврейского ребёнка.

 

Банализация зла

 

Ислам Якен рос в семье каирского верхнего среднего класса. Он закончил частную школу и университет Айн-Шамс. Старые друзья вспоминают, что тогда он был «забавным, но вежливым», что у него были самые обычные мечты: создать свой бизнес фитнес-тренера и «завести горячую подружку». Якен упорно работал, предлагая уроки фитнеса в местных спортзалах и выкладывая в интернет обучающие видео. «Каждый парень мечтает иметь такой пресс, чтобы, когда он снимает рубашку на пляже или в бассейне, на него люди глазели» говорил он своим подписчикам на Ютубе. Но Якену приходилось трудно. Он не мог найти прочную работу в экономике Египта, переживавшего экономическую депрессию; его бизнес чах.

В 2012 году после смерти близкого друга в аварии он встретил ультраконсервативного шейха. Якен, до того бывший нерелигиозным, отрастил бороду и становился всё более и более убеждённым мусульманином, отказывавшимся говорить с женщинами и, из чувства стыда и гнева, глядеть на них. Когда военный переворот лишил «братьев-мусульман» власти, Якен разочаровался в египетской политической системе и уехал в Сирию, ничего не сказав семье и друзьям. О его преображении они узнали только тогда, когда в Твиттере стали появляться ужасные фото с отрубленными головами в корзинах, тирады о величии ИГИЛ и разминки для ИГИЛовцев. Якен, ставший теперь «образцом для подражания» (и личным тренером) ИГИЛ, теперь позировал на лошади с пулемётом и саблей в руках. Таким-то страшным образом ИГИЛ позволило Якену реализовать свои амбиции и дать ему статус и положение, каких ему не хватало в Египте.

Члены террористических организаций не становятся убийцами и палачами мгновенно. Обычно они проходят через постепенный процесс социализации, индоктринации и радикализации – и групповая идентичность и динамика играют решающую роль на каждом этапе. Джеджоен Бонтинк (Jejoen Bontinck), бельгиец, обратившийся в ислам в подростковом возрасте, является одним из тысяч европейцев, которые оставили свои удобные дома, чтобы просиединиться к ИГИЛ. Как и Якен, Джеджоен был поначалу обычным подростком, но «упал в чёрную дыру», когда его выгнали с реалити-шоу (где он танцевал в стиле Майкла Джексона), затем его бросила девушка. Он вступил в радикально-исламистскую групп «Шариат для Бельгии», расположенную в Антверпене и желающую превращению Бельгии в исламское государство (существуют также аналогичные организации «Шарит для Нидерландов» и «Ислам для Британии»). Эта группа, возглавляемая радикальным проповедником Фуадом Белькасемом и связанная с ИГИЛ, стала настоящим племенем для Джеджоена (её члены называли друг друга «братьями»), дав ему чувство значимости и долга, ролевые модели для восхищения и врагов для ненависти.

На протяжении двадцати четырёх напряжённых