Наставница королевы - Карен Харпер

Тем вечером я задумчиво сидела с пером в руке над листком бумаги. Было ясно, что у меня есть именно то, чего желал Кромвель и, несомненно, королева: повод заключить Марию в Тауэр — и это в лучшем случае. Кромвель так много для меня сделал, а от его расположения во многом зависело мое будущее. Анна Болейн удостоила меня своей дружбы и доверила находиться возле ее обожаемой дочери, которую я тоже любила и готова была оберегать.

И все же я скомкала чистый лист бумаги и бросила его в слабо горевший огонь. А назавтра, когда королевский управляющий лорд Шелтон, отец моей подруги Мэдж, спросил меня, слышала ли я, что говорила по-латыни лекарю леди Мария, я ответила, что она цитировала отрывки из записок Цезаря о завоевании Галлии, а также называла своего отца Цезарем Англии, который сумел завоевать сердца своих подданных.

Должна признать, что я к тому времени научилась лгать и не побоялась пойти против правды, даже если это грозило заточением и не отвечало требованиям тех, кто стоял у власти. Это умение весьма пригодилось мне на службе у Тюдоров и позднее.

«К нам едет король! К нам едет Кромвель!» Во дворце начался переполох.

Королева часто здесь бывала, однажды вместе с его величеством, но теперь король приезжал самостоятельно, чтобы повидать Елизавету. Захочет ли он повидаться и со старшей дочерью?

У бедняги Марии была надежда на это, несмотря на все, что ей довелось пережить. Теперь я могла ее понять. Пусть отец предал и ее, и ее мать, она все равно любила его и стремилась добиться его расположения — не только для того, чтобы вновь попасть в список возможных наследников, но и потому, что инстинкт заставляет дочь любить своего отца, даже если это плохой отец. Да, это я понимала.

Все еще слабая после перенесенной болезни, Мария ожидала в своей каморке и молилась о том, чтобы отец позвал ее, когда будет качать на колене Елизавету или носить ее на руках по всему первому этажу, отмечая, что она вылитый Тюдор. Я должна, однако, повторить, что у Елизаветы были такие же, как у матери, глаза и изящные руки с длинными пальцами. Хотя девочке не исполнилось еще и двух лет, было заметно, что она унаследовала от Анны и любовь ко всему изящному, и стремление наряжаться и прихорашиваться. Да, и еще ей достался горячий, вспыльчивый характер — и от Тюдоров, и от Болейнов — эдакая взрывчатая смесь.

Но в тот день единственным гостем, который захотел повидаться с Марией, оказался Кромвель. Я проходила через холл и слышала, как он сурово выговаривал ей за то, что она столь упрямо не желает склониться перед королевой и не хочет понять: теперь она незаконнорожденная дочь, а не наследница престола. Когда Кромвель выходил из комнатки Марии, я нырнула в соседнюю, чтобы он не догадался, что я подслушивала. Мне он уже сделал выговор за то, что я до сих пор не дала ему «взрывчатого материала», дабы он мог раз и навсегда разделаться с Марией Тюдор. Но одновременно он велел мне постараться завоевать привязанность маленькой принцессы, ибо за ней будущее.

Когда все находились вместе с королем в большом зале, я по стучала в комнату Марии.

— Кто там? — послышался ее легко узнаваемый негромкий голос.

— Это Кэт, миледи.

— Входи.

Мария сидела у стола перед зеркальцем, комкая в руках платок, словно после беседы с Кромвелем лишилась последних сил. Глаза и нос у нее были красными.

— Я тебе, Кэт, скажу не на латыни, а на простом английском языке: я ужасно на него сердита, но все равно люблю его и очень хочу с ним повидаться.

Я понимала, о ком она говорит.

— Но меня не собираются к нему приглашать. Уже много лет я его не видела, а он даже не желает сказать мне «здравствуй» или «до свидания». Лучше бы мне умереть!

— Нет, нет! — воскликнула я и тоже расплакалась. Я опустилась на колени возле ее табурета — пусть, если кто-то войдет, думает, что я преклоняю перед ней колена. — Миледи, есть слишком много такого, ради чего вы должны жить. Ваше наследие, ваша матушка…

— Да, да, — ответила Мария и прижала руки к губам. — Никому не говори, что я тут горевала. Я должна доказать отцу, что я действительно его дочь — сильная, мужественная… — Она замотала головой и высморкалась.

— Вы можете помахать ему рукой на прощание.

— Меня же не подпустят к нему.

— Я знаю место на самом верху, откуда его величество сможет вас разглядеть, когда будет садиться в седло, но только вам придется подняться по длинной лестнице внутри большой башни, потом в башенке — на самый верх оборонительных сооружений.

Мария вскинула голову.

— На этой башне я смогу вести собственную битву, — произнесла она, кивая. — Может быть, он меня и не увидит, зато я увижу его, пусть и издали. Только я еще так слаба после болезни. Ты мне поможешь?

«Черт бы его побрал — их всех вместе», — сердито подумала я, но вслух сказала:

— Помогу, но идти надо прямо сейчас.

Мария, задыхаясь, одолела винтовую лестницу. Помогая ей взбираться, я поддерживала особу королевской крови за талию и за локоть.

Наконец мы поднялись — и оказались на легком ветерке, под удивительно ярким солнцем. Наверное, мы успели как раз вовремя, потому что слышно было, как храпят и бьют копытами кони на парадном дворе, а еще до нашего слуха доносился гул голосов.

— Остальное я сделаю сама, — сказала Мария, пожимая мне руку. — Никто не должен знать, что ты мне помогала. Ступай вниз, пусть тебя увидят в общей толпе.

— Слушаюсь, ваше высочество, — ответила я, употребив запрещенную форму обращения к ней.

— Милая Кэт, я не забуду твоей доброты. Ступай же! — велела Мария и слегка подтолкнула меня.

Когда я выбежала из боковой двери на главный двор, я тоже задыхалась и обливалась потом, но успела смешаться со свитой, окружившей королевский кортеж. В уголке вымощенного булыжником двора толпились работники, которые, несомненно, с восторгом смотрели на короля. Все приготовились пожелать его величеству доброго пути. Я подняла голову и увидела Марию: она махала рукой, опираясь на зубцы башни.

Остальные тоже заметили ее и завертели головами. Рты открылись от удивления. Король успел вскочить в седло и лишь тогда увидел задранные вверх головы. Он поднял глаза.

Воцарилась полная тишина. Было слышно лишь, как поскрипывает седло да конь бьет копытом о булыжник.

Мария подошла к краю. Придерживая юбки, она преклонила колени в знак покорности своему отцу и королю. Я затаила дыхание, вспомнив ее слова о том, что лучше бы ей было умереть. Я надеялась, что она не бросится вниз головой в знак протеста. Виновата в таком случае буду я, потому что это я подала ей мысль подняться на верхушку башни.

По-прежнему сидя в седле, король сорвал с головы бархатную шляпу, украшенную плюмажем, красивым плавным жестом взмахнул ею и поклонился Марии.

— Доброго тебе дня и крепкого здоровья, дочка! — крикнул Генрих, потом развернул коня и поскакал впереди кортежа прочь со двора под ликующие возгласы толпы, махавшей ему вслед.

Хорошо, что король скоро скрылся за стенами усадьбы и помчался по посыпанной гравием дороге. Иначе он мог бы заметить, что простолюдины и даже кое-кто из благородных господ выкрикивают приветствия — и приветствия эти были адресованы не королю, а католичке, наполовину испанке, которая некогда была принцессой Уэльской.

Глава восьмая

— Милая моя Кэт! Как я рада, что мы снова встретились! Я тоже рада была видеть свою старую подругу, Джоанну Чамперноун, которая теперь, в свои двадцать два года, была замужней дамой, леди Денни. Прежде она уже успела овдоветь, хотя чаще умирали женщины, обычно во время родов, оставляя одинокими молодых мужей. Но, несмотря на радость этой встречи, я была не в восторге от того, что королева вновь вызвала меня ко двору. Почти два года я провела вдали от светской жизни; в этот промежуток времени и прибыла сюда леди Денни со своим супругом, к которому король весьма благоволил. В ходе массового упразднения монастырей сэр Энтони Денни получил богатые земли, а затем был назначен придворным летописцем — хранителем личных бумаг короля. По правде говоря, сэр Энтони вел подробные записи обо всех, кто получил или купил бывшие церковные земли. Проявленная королем щедрость оставалась достаточно надежным способом держать в узде подданных, которые иначе могли бы проявить недовольство из-за растущего влияния короля — и в государственных делах, и в церковных.

Джоанна стала фрейлиной королевы. Число фрейлин ее величества возросло до без малого двадцати. И вот теперь я радовалась тому, что снова оказалась вместе со старой подругой, но вместе с тем тревожилась, как пройдет новая встреча с Анной, появления которой мы вместе с Джоанной ожидали в личных покоях королевы. Единственное, что меня утешало (и в то же время немало огорчало) — мне не придется столкнуться лицом к лицу с Джоном Эшли, которого я так долго избегала и которого покинула, даже не попрощавшись. Отец его был серьезно болен, и Джон отправился на несколько месяцев домой, чтобы помогать своему единокровному брату заботиться о лошадях.