Жлоб на крыше (сборник) - Дмитрий Артемьев

Жизненные уроки

Жена Леонтия рассказывала подруге Кате о своей супружеской жизни. Катя слушала ее, раскрыв рот. Она всему училась, а дома пыталась повторить приемы подруги со своим мужем Семой, который в последнее время что-то охладел к законной жене. Ничего не получалось, и Катя приходила с жалобами на мужа. Подруга выслушивала ее с состраданием, вновь приводила примеры из своей супружеской жизни, давала советы и обсуждала их выполнение.

– Халатик надела…

– Самый короткий, едва прикрывает.

– Значит, трусы ты сняла и вертела задом, как я тебе показывала?

– Конечно.

– И что?

– Дождалась, когда он открыл дверь, и изобразила уборку в прихожей. Отвернулась, зад выставила и вращаю им изо всех сил. Даже поясница заболела.

– И чего? Не клюнул Сема. Не бросился лапать твою попку.

– Не. Замок щелкнул, дверь открылась, сквозняком подуло, а я без трусов. Думаю, заморозит, подлец. Решила все-таки минутку потерпеть. Чувствую сзади странное такое молчание. Поворачиваюсь. Иван Петрович смотрит на меня. Ну, этот, их завхоз. Он шкаф с Семеном вносил. Так шкаф прямо Семе на ногу поставил. Тот заорал, а Иван Петрович к нему повернулся и говорит: «Чего это Катерина у тебя без трусов? Простудиться может».

Напарник

Профессиональные карманники всегда работают парами. Один, с чуткими пальцами, щупает карман или сумочку. Другой, с чутким глазом, стоит на атанде. Вдвоем у них получается хорошо. По отдельности, как правило, ничего не выходит. Один, без наблюдателя, вскоре попадается и понуро идет в тюрьму. А сам наблюдатель сидит одиноко и грустно, поскольку ему хочется есть.

Так было со мной всю взрослую жизнь. Я был готов стоять на стреме, но не было напарника. Я был готов незаметным движением перехватить у напарника кошелек и ровно пройти мимо обобранной жертвы, которая с жалобным криком указывает пальцем на предполагаемого карманника. А тот ведет себя надменно, поскольку кошелька у него давно уже нет. А в карманах на случай обыска ученический билет газо-тракторного техникума и чистый носовой платок. Отглаженный. Это всегда делает милиционера мягче, и он говорит обворованной гражданке, что она обозналась. И та сконфуженно замолкает и разводит руками.

Всю жизнь я искал напарника, но не находил. Пришлось зарабатывать нудными и непристижными способами. Вначале кончить этот техникум, потом университет, потом аспирантуру. Потом рассчитывать разные траектории и ядерные заряды. Затем защитить докторскую, получить профессора и кафедру в институте. И все время ждать, когда на горизонте появится напарник. Карманное воровство! Чистая поэзия! Но напарник не появлялся. Пришлось ездить на конференции, выступать, говорить по-английски. Пришлось получать гранты на научные исследования от своего и чужого правительств. А напарника все не было.

Стал лауреатом Государственной премии. Самой престижной. Вручает лично Президент. А что с того? Где, где мой напарник? Неужели так и придется уйти на почетную пенсию, стать членом разных комиссий и академий, ездить вручать награды, призы и грамоты? Жизнь не давала ответа на мой вопрос.

И вот неожиданно я получил долгожданный ответ. Я, кажется, нашел напарника. Только бы не спугнуть. Опыта у него пока маловато. Я обратил внимание, но виду не подал. Опыт приходит с годами.

Вчера младший внук втихаря выгреб всю мелочь из моего кармана.

Белая фигура в тумане

Такая, блин, история вспомнилась. Давнишняя. Я тогда был ассистентом на кафедре. Студентов послали на село, помнишь такую моду? Вот. Ассистентов тоже посылали, руководить этой шоблой. Я жил в Можаихе, был начальником студенческого отряда. В основном, картошку убирали. Конечно, трезвым там, блин, вообще никто не ходил. А в Сосновском женский отряд. Километров в четырех, но по прямой всего в полутора километров. И там отрядом командовала Нинка, с исторического факультета. Не, блин, мои парни туда не ходили, здесь в Можаихе местных девок было навалом.

Я, значит, после работы пошел в поселок, может чего с Нинкой получится. Пошел по прямой, через кладбище в низине. Собственно, все так в Сосновский ходят. Нацепил я светлые брюки, белую майку с надписью I want to fuck you, бутылку с собой, конечно, взял. А обратно шел уже ночью. Довольный, веселый. Чего ты понял! Я уж, блин, отчаялся. Но девки в отряде, наконец, уснули, или притворились.

Вот, иду обратно. Через кладбище. Луна светит, небольшой туман. Он скапливается как раз в низине. Но дорожку видно. Почти до середины дошел, смотрю на противоположном склоне, куда я направляюсь, показалась фигура человека. Только контур виден, деталей не разглядеть. Размышляю, кого это ночью понесло в Сосновское. Может, тоже к Нинке. И улыбаюсь про себя этому предположению.

Слышу, человек кричит мне:

– Эй, эй, ты кто?

Что я ему могу ответить? Анкету, блин, рассказать? И чего это он орет с такого расстояния. И тут я догадываюсь, что я ему в лунном свете кажусь белой фигурой в тумане. И брюки и майка светлые. Наверно, мужик перепуган до икоты. Это меня еще больше развеселило. Иду молча, изображаю привидение. А чего, кладбище, ночь, кресты, луна, – самое время выйти в саване, прогуляться. Иду, а мужик уже дуром орет:

– Тебя спрашиваю, ты кто? Какого, дескать, блин, и тому подобное, не отвечаешь?

А я так же молча приближаюсь к нему. И начинаю разглядывать мужика немного подробнее. И показалось мне, что он что-то несет, но что – разобрать не могу. А он без перерыва орет, все спрашивает, блин, анкетные данные. И тут я услышал еще какой-то звук, от которого мне почему-то стало не по себе. И тут же понял – мужик держал в руках ружье.

– Ну, что ты орешь! – крикнул я. – Ты, блин, своим криком всех усопших перепугал.

Я уже подошел к нему довольно близко. Он клацнул затвором, разрядил ружье, и спросил:

– От Нинки идешь?

Я ответить не успел. Мужик взял ружье за дуло, размахнулся, и заехал мне прикладом по уху.

Пытка

Он становился слабым и безвольным. Белый свет давил на него. Трудно было сдерживаться. Хотелось рассказать все и избавиться от этого невыносимого света. Вернуться в мир, наполненный красками. Только сумасшедшим усилием он заставил себя молчать.

Ах, если бы свет был другой! При солнечном свете он раскидал бы этих белых слизняков как слизняков. Солнечный свет! Казалось, он не видел его уже вечность.

Камера освещалась беспощадным белым светом. Белые голые стены, белый пол. Только светильник на потолке, светильник яркого белого цвета.

Две надзирательницы, одетые в белую форму, бросили его, бессильного, в эту камеру. Понаблюдали с улыбками, как он корчится на полу, пытаясь подняться. Одна сказала, что она повидала таких. Вот обоссытся и все скажет. Такие со стыда умереть готовы. Поверь мне, придем, а в углу – лужа. И этот готов во всем признаться.

Он поднялся. Один в абсолютно пустой камере, залитой белым светом. Очень хотелось помочиться. Эти суки правы: если он не сдержится, все пропало. Ни в коем случае нельзя напрудить на пол. Но как сдержаться? Эти суки! Как вежливо они предлагали воды, и он, ни о чем не догадываясь, выпил целый графин.

Надо было понять, как ему поступать дальше. Зажался и начал считать. Как трудно сдерживаться. Прошло примерно десять минут. Белый свет потух. Абсолютная темнота. Продолжал считать. Прошло еще десять минут. Вспыхнул свет. Тут же вошли надзирательницы. Осмотрели пол и вышли. Слышно было, как они смеялись.

Мозг работал напряженно. Появилась мысль. Он дотянулся до лампы, снял плафон. Под плафоном была длинная лампа дневного света. Мысль обрела конкретные черты. Надо успеть, пока выключается свет. И надо потерпеть еще немного.

Свет потух. Он быстро вынул лампу из держателей, в темноте попробовал снять один из колпачков. Усилие, еще усилие. Воздух со свистом вошел в откаченную лампу. Еще усилие – и колпачок оказался в руке. Теперь аккуратно помочиться в баллон. Так, баллон наполнился, а мочевой пузырь опустошился. Голова теперь работала особенно ясно. Аккуратно установил колпачок на место, предварительно смазав его герметиком. Минута, другая, герметик схватился. Теперь моча не выльется. Можно ставить лампу на место. Установил и повернул ее так, чтобы совпали электрические контакты. Теперь плафон. Успел. Еще буквально минута. Раздались шаги белых надзирательниц. Щелкнул выключатель. Камера залилась ярким солнечным светом.

Дверной замок громко щелкнул. Но он теперь знал, что сейчас случится с этими белыми суками. Теперь они будут молить его о пощаде.

В купе светился только верхний плафон. Еще вечером проводницы стоящего вагона предупредили его, что отопрут купе только утром, когда уйдет бригадир. А ему было все равно. Хотелось спать. Не удивительно, весь день на ногах, да еще сколько выпито пива. Денег не оставалось ни копейки. Хорошо, что проводницы оказались отзывчивыми и пустили переночевать.

Невыносимо хотелось в туалет. Просто пытка. Бросился к окну. Окно в купе открывалось буквально на пару сантиметров. Не подлезть. Никакой емкости, никаких бутылок.