Будни самогонщика Гоши - 2. Мир и нир - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

Бодигарды переглянулись.

- Коль по прежнему месту жалованье сохранилось, готовы служить тебе месяц, господин глей! Или два.

Не знаю, что у них получилось с охотой на ляжки, я прождал долго и был принят величеством только вечером, когда основательно стемнело и пришло время вечерней молитвы Моуи. Когда перешагнул порог кабинета, монарх ещё пребывал в настроении молитвенного лицемерия.

- Рано темнеет у тебя, Карух, - начал я после полагающегося приветствия. – Окна от антов остались тёмные. Сейчас зима, небось, зажигаешь свечи уже часа в четыре?

- Слуги зажигают. К чему ты клонишь, непочтительный глей?

- Хочу предложить тебе немного прогресса и роскоши. Окно у тебя тёмное. Стёкла цветные и мутные. Оттого живёшь во тьме как ночная лесная птица. А я верну тебе солнце.

Протянул ему пластинку стекла.

Он взял, посмотрел через неё на канделябр. Подбежал секретарь. За ним – пара холуёв, из того состава, что были возле Каруха, когда я с ним торговался за налоги. Наверно, подобные типы крутятся у ног хозяина как собаки – в ожидании объедков с барского стола.

- Мой король! Хорошая работа! Такие стёкла продаются не менее чем за десять дуков, - восхитился секретарь.

- Действительно, - кивнул Карух. – Гош! Спасибо за подарок. Что ещё?

- Одна пластинка стекла – действительно в подарок, король. Но коль вы замените только одно стекло в витраже, получится лишь хуже. Начнёт гулять молва: Карух беден, раз вставил единственное прозрачное.

Он посмотрел на окно, подкрашивающее черноту январского вечера. Чтобы поменять все вставки, а там три десятка рядов в высоту и восемь в ширину, нужно…

- Пинх! Сколько стёкол в окне? – с таблицей умножения у монарха, видно, не сложились отношения.

- Двести сорок, король, - ответил я за секретаря. – Стало быть, все обойдутся вам, с учётом доставки и боя в пути, в две тысячи четыреста дуков. Или сто двадцать динов. Но поскольку заказ большой и в силу моего чрезвычайного уважения к твоему величеству, скажем так: сто серебряных динов меня устроят.

Повисла тишина.

Король переглянулся с секретарём. С друзьями. Открыл и закрыл рот. При свете свечей отчётливо было видно, как пунцовеют его щёки.

- Ты в своём уме?! Казна не может позволить себе таких трат!

О-о-о… Молодой человек не просто принял бразды правления, но и попробовал руководить, нарвавшись на подводные скалы безденежья.

- Я и не жду серебра прямо сейчас. Мой король, ты вправе давать балы, принимать иностранных гостей. Но бал закончился, гости разъехались. Всё! Серебро потрачено и не вернётся. А коль у тебя, единственного из королей Гхарга, во дворце появится окно на весь кабинет – из чистого прозрачного стекла, оно прославит Мульд на годы! На десятилетия твоего царствования. Всяк сюда входящий увидит: Карух велик. Наконец, сэкономишь на свечах и лампадном масле: моё стекло лучше пропускает свет.

- К пырху свечи… Расплачусь через два года!

То есть практически никогда. Ожидаемо. Послушаюсь мамочку.

- Я вообще не возьму с тебя серебра. Будем считать, что оно пойдёт в зачёт налогов будущего.

Если у местного яндекс-переводчика имеются шестерни, то они жалобно заскрипели, передавая фразу о налоговом зачёте. Слова-то все понятные, но не привыкли к подобным премудростям в этом мире.

- Какой зачёт? Ты чего надумал, глей? Своего короля хочешь обмануть?

- Готов повторить, положа руку на Камень Правды. Всё честно. Я отдаю тебе сто динов. Не само серебро, а товар на эту сумму. Ты мне даёшь королевский… пусть будет – мандат… В нём пишем: глей Гош освобождается от налогов на сумму сто динов, подлежащих уплате в казну после Дня пришествия Моуи.

- Манда…

- Мандат, твоё величество. Эдикт. Указ. Расписка. Лишь бы закреплённое в документе обязательство имело силу и принималось в суде с проверкой на Камне.

Он подумал. Почесал лоб и снова подумал. Потом спросил:

- То есть платить не надо? Ни сейчас, ни потом?

- Ты всё правильно понял, государь. Казна, правда, потом получит меньше налогов. Но через год, когда дела и так поправятся. А в новые окна будешь смотреть уже весной.

- Почему только весной?

- Если бы я мог наварить прорву стекла за неделю, поверь, оно бы не стоило сто динов. Процесс долгий. Затратный. Каждое стёклышко шлифуется. Часть бракуется и идёт дёшево мелким брентам. Часть неизбежно разбивается. Риск доставки во дворец – мой. А уж что наколотят твои рабочие, государь, то – твоё. За каждое лишнее стёклышко десять дуков, - увидев его возмущённый жест, торопливо добавил: - Конечно, распиской в мандате.

Он по-прежнему держал стекло в руках. Погладил пальцем кромку. Повертел.

- По-моему, ты меня дуришь. Но не пойму – как.

- Всё честно, твоё величество.

Он поднял руку, чтоб отпустить меня величавым жестом. Задержал её.

- Гош! Не надумал присоединиться ко мне походом за освобождение хрымов?

- Что ты! Слишком много расходов. На твоё стекло знаешь, сколько надо угля и кварцевого песку? А отобьётся лишь зимой. Вкладываешь восемьдесят серебряных и ждешь своей сотни почти год… У купцов капитал быстрее оборачивается.

Он подошёл вплотную.

- Мне тут рассказывали, ты не только можешь дружину выставить. Сам дерёшься отменно. Один стоишь сотни. Мне сбрехали?

- Преувеличили. В пограничье все умеют воевать. Кто лучше, кто хуже.

- Но ты – лучше. А хорошо сражаются только любящие воевать. Меч, из ножен не извлекаемый, ржавеет без дела. Не хочешь тратиться на дружину – приходи сам! По весне выступаем.

- Лестно твоё предложение. Но откажусь. Стекло надо сварить. Виноградник разбиваю. Каменный замок строю. Война – штука знатная, но она – на месяцы. А ещё по весне у меня первенец родится. Как он без батьки?

Зря я про первенца. Короля перекосило.

- Твоя жена, я слышал, – ант? И ребёнок тоже будет ант?

- Он будет мой ребёнок. Каким воспитаю, таким и вырастит. Научу хрымов не обижать. А уж цвет волос и длина клыков – как Моуи даст. Все мы его дети.

- Скользкий ты, Гош. Ладно. Иди. Документ получишь у Пинха. Завтра. Но лучше тебе провалиться на этом месте, если не выполнишь к весне!

- Слушаюсь, твоё величество.

Поклонившись, я задом попятился к двери. При Карахе вели себя проще, его сын, говорят, слишком чувствителен к внешним знакам уважения.

У приёмной обнаружились оба