Трения - Филипп Джиан

Ведь на улице стояла весна.

Перед свадьбой мы встретились с отцом Дмитрия, чтобы обсудить, как помогать молодоженам материально.

— Какого черта ты приперлась? — рявкнул он на свою жену, когда та вошла в комнату. — Не видишь: мы разговариваем?

Она, казалось, с утра до вечера была занята только тем, что работала в саду или натирала до блеска мебель. Однажды я сказал ей:

— Почему вы позволяете так с собой обращаться?

Это была женщина лет сорока с вечно опущенными глазами.

— Раньше он был другим, — ответила она. В моей памяти еще сохранился образ молодого парня с вытравленными перекисью волосами, разбивающего в куски свою гитару. Мне вдруг сделалось гадко, невыносимо гадко оттого, что он превратился в хамоватого чиновника и домашнего деспота. Возникало ощущение, что «Диаблос» меня предали, а их солист в свитере от Ральфа Лорена втоптал меня в грязь.

Когда‑то над моей кроватью висел их постер, я слушал их диски с утра до ночи. Мать затыкала уши, входя в мою комнату. Она входила когда ей вздумается. Я просил стучаться, но она не обращала внимания. «Я твоя мать, — говорила она, — я произвела тебя на свет». Она садилась ко мне и гладила меня по волосам, а «Диаблос» продолжали орать так, что стены дрожали.

— Эвелин, я знаю, это не мое дело, но как вы это выдерживаете? — спросил я.

С тех пор, как я стал не нужен матери и дочери, у меня появилось время для других женщин.

Наш разговор закончился у меня дома, в постели, среди бела дня, и, откровенно говоря, мы сами не поняли, как это произошло. Ни она, ни я.

Она встала, прижимая к груди свою одежду, и попятилась, смущенно улыбаясь.

— Эвелин, простите, мне, право, жаль… — пробормотал я, думая о том, что мы сделали, но ничего поправить уже было нельзя.

Она была вся красная от смущения. Пока она одевалась неловкими, торопливыми движениями, я озадаченно чесал в затылке.

*

Всякий раз, когда мы спали с Эвелин, она была сама не своя. Падала в мои объятия как пьяная и забывала обо всем. Мы практически не обменивались ни единым словом.

Когда дело было сделано, она еще с минуту лежала неподвижно, глядя в потолок и приходя в себя. Я видел, как меняется выражение ее лица. Эвелин снова становилась кем была: женщиной, считающей, что прелюбодеяние — грех, женщиной, всю жизнь просидевшей дома и вдруг очутившейся в большом страшном мире.

Ей удалось добиться, чтобы наши дети венчались. Одеваясь, она выглядела такой виноватой, что сердце за нее болело.

Однажды вечером я сидел спокойно один на диване и смотрел новости — в пижаме, со стаканом в руке, — как вдруг в комнату влетела Лили и набросилась на меня точно фурия. Ничего не объясняя, она принялась колотить меня сумочкой.

Удары сыпались градом, я даже слова вставить не мог.

— Как ты мог! Как ты мог сделать такое! Негодяй!

Лицо ее было искажено гневом.

На следующее утро я заехал к ней.

Я посмеялся в душе, увидев, в каком бардаке она живет со своим новоиспеченным мужем — а ведь она всегда так старательно вылизывала свою комнату.

Потом я сказал, что понимаю ее реакцию и заслужил это. По‑моему, вступление было удачным.

— Впрочем, я не вижу тут ничего плохого. Ну да, она твоя свекровь, ну и что? Это уже другой вопрос. Вообще‑то говоря, подобные вещи случаются очень часто.

Она взяла сигарету, я дал ей прикурить. Выйдя замуж, девочки начинают смотреть на своего отца как на тяжкое бремя: Именно как на бремя.

— Ну неужели ты не мог хоть теперь обойтись без этого! — вздохнула она. — Хоть один раз?

Я ответил, что она ко мне чересчур строга, если не сказать несправедлива. Что приключения у меня, конечно, бывали, но не так уж много.

— Ты что, смеешься? Думаешь, я слепая? Ты же перетрахал всех моих нянек, ни одной не пропустил.

— А, вот ты о чем. Видишь ли, я был тогда молод, а твоя мама умерла, я остался один. Для меня это было потрясение. Что же мне оставалось? И разве это повод вести себя со мной как с последним дебилом? Так нельзя.

Судя по всему, я по‑прежнему вызывал у нее отвращение, но свои силы она растратила накануне.

— Смотрю я на тебя и думаю: все ли у тебя с мозгами в порядке? — сказала она, озабоченно покачивая головой.

— А у тебя все в порядке?

Она выставила меня за дверь.

Я остался стоять на лестнице. Когда она снова мне открыла, в руке у нее была новая сигарета и облако дыма рассеивалось по комнате.

— Она даже в церковь ходить перестала, — сказала Лили.

— Что‑что? Повтори.

В сущности, я не задумывался всерьез о последствиях моей связи с Эвелин — связи, в реальность которой мне самому с трудом верилось. И уж тем более невозможно было дать этому какое‑то название, настолько все, что происходило, было странно, эфемерно и оторвано от действительности. Но когда я узнал, что у Эвелин с мужем окончательно испортились отношения, я не удивился. Я очень хорошо себе это представлял: сидит она в уголке и кусает губы. Или уходит в душ и забывает вернуться. Стонет во сне, а днем ходит напряженная, с отсутствующим видом. А этот монстр все больше злится, потому что жена превратилась в призрак и стала невкусно готовить.

Она пожаловалась Лили в тот день, когда он запустил в нее миской с тушеными овощами.

— Как ты мог так с ней поступить? Она на последнем пределе. Ты же испортил ей жизнь.

— Она сама себе хозяйка. Что я могу сделать?

Меня удостоили гримасы.

— Легкая добыча. Тебя это даже не остановило. Ни на секунду не остановило.

— А ты сама‑то что об этом думаешь?

Я вышел, не дожидаясь ответа.

*

С Дмитрием у меня было мало общего. Он клялся проломить череп мерзавцу, в чьи лапы попала его мать. Страшно переживал из‑за этой истории. Еще одна жертва иллюзий: полагал, что его мать — девственница, а потом вдруг узнал жестокую правду. Когда он так говорил, я переводил взгляд на Лили, чтобы показать ей, что я думаю о ее муже, глупость которого отбрасывала тень и на нее: угораздило же ее откопать такой экземпляр, наверняка можно было найти что‑нибудь получше, если чуть‑чуть поискать. Я смотрел на нее исподлобья, а Дмитрий в это время нес какую‑то околесицу, как будто он был не сын, а отец, — и Лили прекрасно меня понимала. Ведь мы прожили вместе восемнадцать лет — под одной крышей, как и полагается отцу с дочерью, и почти все это время провели с глазу на глаз. Нам не нужен был переводчик, чтобы понимать друг друга. И даже если она не хотела со мной соглашаться, то все равно знала, что я прав. Ее глаза метали в меня молнии, но я не мог ответить, потому что в этот момент ее муж разговаривал по телефону со своим отцом и советовал отвести несчастную Эвелин к священнику или запереть на ключ. Однажды утром мы сидели в гостиной бывшего солиста «Диаблос» и подсчитывали, сколько можем истратить на помощь нашим детям, как вдруг он проговорил, не поднимая глаз, бесцветным голосом:

— По‑моему, жена мне изменяет. Кажется, эта чокнутая завела любовника. Можешь себе представить?

Мне хотелось сказать ему: «Да ты на себя посмотри. Посмотри, на кого ты стал похож». Но он был свекром Лили, и я должен был уважать родственные связи, в особенности те, которые облегчали нам жизнь.

— Печальная новость, — ответил я.

Эвелин в это время стригла газон, обходя косилкой цветы и деревья. И небо над ее головой было голубым. Он смотрел на жену несколько секунд, потом скривился:

— Черт знает что такое!

Когда некоторое время спустя она появилась в гостиной, то была похожа на призрак или на жертву автокатастрофы, в состоянии шока бредущую по обочине. Без преувеличений.

Дверь кухни захлопнулась за ней. В гостиной остался только запах свежесрезанной травы.

— А может, наркотики, — добавил он. — Кто ее знает. Я ведь за ней не слежу.

*

Я обещал Лили немедленно прекратить эту историю, но сам встретился с Эвелин на неделе.

Нечего и говорить, что выглядела она неважно: осунулась, помрачнела. Прежде чем наброситься на меня с небывалым неистовством, она сначала тревожно осмотрела улицу. А потом стонала хриплым, неузнаваемым голосом.

Короче говоря, семейка буйнопомешанных.

С сексуальной точки зрения Эвелин оказалась удивительной партнершей: я имею в виду для женщины, которая ходила в церковь и так боялась греха, словно ее уже лизали языки пламени. Должен признаться, мне давно не было ни с кем так хорошо в постели. В наших отношениях мне нравились запретность, сумбурность, привкус опасности: все это обещало неожиданные сюрпризы. Мне нравилось хлопчатобумажное белье Эвелин, устрашающе примитивное. Нравилась ее решимость, ее манера отдаваться целиком, очертя голову, чтобы уж наверняка заслужить адские муки. В общем, у меня хватало причин, чтобы не сдержать обещания, которое я дал Лили, уступив ее напору. Собственно, мне нужно было время подумать. Подумать немного о себе — для разнообразия.