Трения - Филипп Джиан

— Уйди из моей комнаты.

— Мне придется разыскать его и поговорить с ним по‑мужски.

— Если ты это сделаешь, я уйду из дома.

— Не вынуждай меня на крайние меры — это все, что я хотел тебе сказать.

Я вернулся в гостиную и стал смотреть на падающий снег. Совсем маленькие снежинки, прямо пудра. Потом пошел и поставил в печку замороженную запеканку.

Ели мы молча.

Потом я снова сказал:

— Я думал, ты будешь единственной женщиной в мире, с которой у меня все будет хорошо. Видишь, как можно ошибаться.

*

По счастливой случайности я стал главным акционером маленького издательства, которое числилось основным источником моих доходов. В каталоге у нас значилось около двенадцати авторов, и в их числе — Шарлотта Блонски, которая обычно требовала от меня гонораров, никак не соответствовавших продажам. В сущности, все авторы в душе — акулы. Так вот, в честь этой Шарлотты Блонски несколько месяцев назад мы устроили в издательстве маленький коктейльчик — из чистой любезности, чтобы отметить выход ее нового романа «Задушенный любовник». От романа мои соакционерки, Коринна и Сандра, были в полном восторге и даже вывесили в издательстве портрет Шарлотты.

Шарлотта пришла с супругом, мужиком лет шестидесяти. На нем был темно‑синий блейзер — оказывается, такие еще носят? — с золотыми пуговицами, а под рубашкой — шейный платок. Даже представить себе нельзя, что этакие экземпляры могут гулять на свободе. Тем не менее вокруг него крутились женщины. Жорж Блонски. Существо с другой планеты.

— Ты что, шутишь? — спросил я Лили, когда мы ехали с коктейля домой. — Ты всерьез находишь его обаятельным? Жорж Блонски! Обаятельный! Может, тебе его рэперский прикид понравился?

Я смотрел на нее и улыбался, потому что уже привык, что она все говорит и делает мне наперекор.

— Нет, ты серьезно? — продолжал я. — Ты, наверно, смеешься надо мной?

Теперь выяснилось, что она не шутила. Оказалось, Жорж Блонски соблазнил мою дочь.

Он не был ее первым любовником — вопрос не в этом. Лили принимала все что нужно и жила как хотела вот уже два года, как и большинство ее подружек. Так или иначе, я не был единственным отцом, который, стиснув зубы, принял этот удар, хотя каждый втайне надеялся, что его сия участь минует. Теперь Лили была осведомлена в вопросах секса не хуже меня. Но дело не в этом.

А в том, что, даже рассуждая здраво, я не понимал, что с ней происходит. Иногда мне удавалось посмотреть на вещи со стороны, и тогда я говорил себе, что все не так уж плохо. Но что‑то не сходилось.

Однажды я пошел на вечеринку, которую давала Шарлотта Блонски. Как правило, я избегал подобных сборищ, держался от них за километр, потому что там вечно толкутся всякие писатели, а я не горел желанием с ними общаться. Они быстро мне надоедали. Обычно я тихо сидел в углу и никого не трогал, но ко мне обязательно подваливал кто‑нибудь из них и начинал заумные разговоры — то излагал проект книги, которую он вынашивает, то пересказывал какую‑нибудь лекцию, которую прочел в Вермонте или Сиднее, собрав полный зал.

Но на этой вечеринке я хотел присутствовать непременно.

Там собралась тьма народу. Бродя из комнаты в комнату и ожидая случая поговорить с Жоржем Блонски, я заметил на стенах несколько дорогих картин. О чем говорить с этим типом, я понятия не имел, я даже не знал, буду ли говорить вообще. Пока что я просто ходил за ним по пятам и брал с подносов то бутерброд, то бокал шампанского — их разносили очаровательные субретки в суперкоротких черных юбочках.

Я пожимал кому‑то руки, но слышал только общий гул голосов, не в силах отвести взгляд от спины человека в блейзере, который трахал мою дочь. Иногда я оказывался так близко, что видел поры его кожи, чувствовал запах его одеколона, мог коснуться его синего блейзера.

В конце концов я представился:

— Рад познакомиться. Я отец Лили.

Я протянул ему руку. Он, не дрогнув, пожал ее:

— Знаю. Мы знакомы.

— Не так чтобы очень, — ответил я, внутренне морщась от прикосновения к его руке. — Не так чтобы очень, дорогой друг.

Я был не в состоянии продолжать, и он ушел. Я высунулся в открытое окно и набрал полную горсть снега — там лежал валик толщиной в несколько сантиметров. Снег у меня в кулаке мгновенно стал горячим. Да как этот гад посмел? Откуда у него эта уверенность, что он вообще на что‑то имеет право? На юную плоть, например? На плоть от плоти моей? Нет, этого нельзя было так оставить. Я увидел вблизи то, что хотел увидеть, я прикоснулся к его омерзительной руке.

Позже, напившись, я зажал Шарлотту между дверей.

— Я хочу поговорить с тобой о твоем муже, — сказал я.

— Дорогой мой, тема давно исчерпана.

С минуту я стоял и смотрел на субреток, которые, как воробушки, перепархивали от группы к группе. Достаточно протянуть руку — и вот она твоя. Только дело было не в этом. Как узнать, что происходит у них в голове? Как Лили могла положить глаз на этого Блонски?

Я отправился его искать.

Нашел я его в коридоре.

— Что‑то мне нехорошо, — сказал он.

— Зато теперь мы наедине. Очень этому рад.

Он держался за грудь и вращал глазами. Но вокруг меня тоже все плыло. Я прислонился плечом к стене.

— А теперь слушайте меня внимательно, — начал я.

Он пошатнулся, мне пришлось его подхватить.

— Откройте уши и слушайте внимательно…

Он умер у меня па руках от сердечного приступа. Испустил последний вздох, можно сказать, в моих объятиях. Но продолжал цепляться за меня. Я разжал руки. Он упал. Старое сердце не выдержало.

*

Прежде всего, я убедился в одной очень важной вещи: Лили не зацикливалась на стариках. После праздников я вздохнул с облегчением, когда обнаружил, что она встречается с парнем, у которого полон рот собственных зубов и одежда как у всех.

Впрочем, радовался я недолго.

Смерть Жоржа Блонски Лили пережила гораздо тяжелее, чем я ожидал. Она отказывалась обсуждать со мной что‑либо и вообще, про мере возможности, избегала со мной разговаривать. По вечерам, если она не сидела запершись в своей комнате под предлогом, что не хочет есть, я из кожи вон лез, чтобы установить с ней хоть какой‑то контакт — напрасно. Она ходила бледная, с отсутствующим видом, и растрепанные волосы свисали ей на лицо. Когда мы смотрели по телевизору новости, что бы я ни говорил по поводу царящего вокруг хаоса, она оставалась безучастной. По ночам болтала по телефону, а средь бела дня могла вдруг лечь и заснуть. Я старался исполнять ее требования и не делал ей замечаний. Один из нас должен был сохранять спокойствие.

Мне понадобилось несколько дней, чтобы выяснить, кто ее новый приятель, — захотелось узнать о нем побольше. Мы с Лили провели ужасный, на мой взгляд, январь: нас завалило снегом, который в ту зиму шел не переставая, и мы были друг другу более чужими, чем незнакомые люди разных вероисповеданий. Ящики своего стола она запирала на ключ. Старалась не встречаться со мной взглядом. Она врала мне. Пройти вместе со мной по улице, казалось, было выше ее сил.

— А что этот Дмитрий? — спросил я как‑то вечером, сводив ее в ресторан и получив в награду право пополнить ее кредитную карточку. — Кто он такой? Ты не хочешь мне о нем рассказать?

Я схватил ее за руку, чтобы не дать ей убежать. Потому что мы еще только приступили к закуске, и я выбрал отличное вино — в надежде, что она хоть немного оживится. Мне удалось уговорить ее остаться, я обещал переменить тему и даже сдержал обещание, хотя мне пришлось для этого несколько раз буквально прикусывать себе язык.

На обратном пути я попробовал бросить в нее снежок, но попал ей прямо в лицо. Так что ситуация не улучшилась.

Пришлось мне собирать информацию об этом Дмитрии самому. Я стал его выслеживать. Несколько дней кряду торчал перед факультетом на ледяном ветру, натянув вязаную шапку на уши, прижимаясь к углу дома и дыша на пальцы, которые вконец онемели. Пар валил у меня изо всех дыр, как из паровоза. Из глаз текли слезы, ноги сводило. И все ради того, чтобы обнаружить — губы у меня к этому времени уже покрылись заскорузлой коркой, — что пресловутый Дмитрий в университете не учится. Начало обнадеживало. В книжный магазин я прилетел, продрогший до костей, и мать спросила, почему я принимаю так близко к сердцу эту историю. Некоторое время мы грелись около батареи, потом я вернулся на наблюдательный пост. Я разглядывал сверстниц моей дочери и понимал, что ответы на свои вопросы найду еще не скоро.

Однажды утром, едва не окочурившись от холода, я понял, что мне надоело, что некоторые вещи не в моей власти. Тогда я вскрыл отмычкой один из ящиков письменного стола Лили — собственно, я мог сделать это в любой момент — и нашел его адрес. Мне даже стало казаться, что я обязан был это сделать.