Луна и солнце - Макинтайр Вонда Нил

— Мадам, но ваш сын так увлечен наукой, — вступилась за Шартра Мари-Жозеф. — Если запретить ему заниматься исследованиями, он будет бесконечно несчастен.

— А если разрешить, это может стоить ему жизни! Для вашего брата подозрения тоже могут кончиться опалой. Да и вы лучше берегитесь.

— О каких подозрениях вы говорите, мадам? — изумилась Мари-Жозеф. — Неужели Ива можно подозревать в каком-то низком поступке? Неужели можно подозревать в чем-то бесчестном Шартра? Мадам, он и добр, и умен, и исполнен всяческих достоинств.

— Мой супруг тоже добр, и умен, и исполнен всяческих достоинств, — возразила мадам, — хотя есть у него и недостатки и грехов за ним водится немало. Но его доброта и ум никому не помешали распускать сплетни, что он-де отравил Генриетту Английскую[6] и что его надлежит сжечь на костре.

— Вздор, мама. Всем, кто знал первую мадам, известно, что она умерла от истощения. Она зачахла от несчастной любви к…

— Ах, замолчи, откуда тебе знать, в ту пору твой отец только задумывался о втором браке…

— А вы пребывали в Пфальце с тетушкой Софией!

Мадам низко опустила голову, прижавшись лбом к шелковой золотистой шерсти Георгинчика Старшего. Георгинчик Младший, шумно дыша, не отрывая носа от пола, сновал у ее ног, безуспешно разыскивая своего товарища.

Мадам снова вздохнула:

— Как жаль, что я там не осталась!

Она целую минуту не отрываясь глядела на Лотту. Постепенно она задышала размереннее и совсем успокоилась, удержавшись от слез. Мари-Жозеф стало нестерпимо жаль мадам, которая так скучала по дому.

— Я найду тебе принца, Лизелотта, — пообещала мадам. — Мой долг — найти его, а твой — выйти за него. Надеюсь, в день свадьбы ты не будешь меня ненавидеть. Надеюсь, ты будешь счастливее меня.

— Мама, не тревожьтесь по поводу дня моего бракосочетания. Клянусь вам, вы будете мною гордиться. Но постойте, как же нам вас причесать?

— Дай мне ленту, я сейчас подвяжу волосы, — решила мадам, критическим взглядом окидывая Лоттин фонтанж. — У тебя их столько, что можешь одну мне пожертвовать. А на меня никто и не посмотрит, что за беда, если я не сделаю пышной прически.

— Мари-Жозеф, пожалуйста, помогите маме.

— Я могу лишь призвать на помощь Оделетт, мадемуазель.

Она вывела Оделетт вперед и держала коробочки со шпильками и лентами, пока Оделетт колдовала над волосами мадам. Лотта присоединилась к ним, с восторгом взяв на себя роль помощницы камеристки.

— Мама, улыбнитесь, прошу! — взмолилась Лотта. — Вы выглядите великолепно. Не прикажете ли подать шоколада с пирожными, ведь нам предстоит поститься до самого вечера?

— Мне нельзя улыбаться, потому что зубы у меня безобразные, и нельзя есть пирожные, потому что я и так толстая, — возразила мадам. — Но чтобы угодить вам, я сделаю и то и другое.

Оделетт как раз заканчивала убирать волосы мадам, когда, в сверкающих бриллиантах и блестящих шелковистых париках, словно три павлина, в покои мадам с шумом вторглись месье, Лоррен и Шартр. Откуда ни возьмись явились слуги с блюдами пирожных, фруктов и вином.

Мадам механически, будто заведенная кукла, тотчас встала со стула и сделала супругу реверанс. Месье ответил на ее приветствие по всем правилам этикета.

— Я привел вам своего парикмахера, мадам.

Месье пригладил локон пышного черного парика и отпил глоток вина из серебряного кубка.

— Позвольте ему…

— Меня и так уж измучили, — возразила мадам, махнув парикмахеру, чтобы он их оставил.

Лоррен и Шартр, потягивая вино, с удовольствием и явным злорадством наблюдали эту сцену. Разочарованный парикмахер с поклонами удалился.

— У вас новый парикмахер? — спросил месье. — Волосы убраны изящно, я бы сказал, очень изящно. Вот если бы еще добавить пару оборок…

— Нет, благодарю вас, месье. Я слишком стара, чтобы носить фонтанж. Уж лучше я буду убирать волосы просто. Такую простоту предпочитает ныне и ваш брат-король.

Месье и Лоррен переглянулись; даже Мари-Жозеф знала, что в юности король вел себя куда свободнее и обожал красавиц, следовавших всем капризам моды.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Кто вас причесал? — спросил месье у дочери. — Просто очаровательно!

— Мадемуазель де ла Круа, папа, — ответила Лотта. — Мне так посчастливилось, что она моя фрейлина, а ведь подумать только, она могла навеки похоронить себя в Сен-Сире!

— Это всецело заслуга Оделетт! — запротестовала Мари-Жозеф.

Оделетт робко присела в реверансе. Месье поискал по карманам и, не найдя ничего, кроме крошек, отколол со своего жилета брошь с бриллиантом и протянул ее Оделетт.

— А где же отец де ла Круа? — осведомилась мадам. — Он обещал ненадолго отвлечься от своих исследований и поведать нам о путешествии.

— Он будет здесь с минуту на минуту, мадам.

— Если он опоздает, мадемуазель де ла Круа, — вставил Шартр, — я буду счастлив сопровождать вас.

— Если уж ваша супруга не удостаивает своим сиятельным появлением мои покои, — отрезала мадам, — то вы будете сопровождать сестру.

— Ах, мадам, — откликнулся Лоррен, — мадемуазель де Блуа боится, что из ваших покоев ее выметут вместе с мышиным пометом.

— Мадам Люцифер найдет себе занятия более увлекательные, нежели пребывание в моем обществе, — сказал Шартр, — за что я ей бесконечно благодарен.

— Я так хочу услышать рассказы вашего брата о приключениях, — произнесла мадам, — если я опоздаю, то чего-то интересного и волнующего мне придется ждать еще лет десять.

— Если вы пропустите хоть один эпизод, мадам, — заверила Мари-Жозеф, — мой брат повторит все нарочно для вас столько раз, сколько вы захотите.

— Вы доброе дитя.

— Мадемуазель де ла Круа, я принес вам подарок.

С этими словами Шартр неловко двинулся к ней, обводя комнату остановившимся незрячим глазом. Мари-Жозеф всегда боялась, как бы он не упал у ее ног.

Он вытащил пробку из красивого маленького серебряного флакончика и протянул ей.

— Что это, сударь?

— Духи, я сам их изготовил.

Он стал перед ней на одно колено. Мари-Жозеф смущенно отшатнулась:

— Сударь, встаньте, молю вас!

Он схватил ее за руку, чтобы нанести несколько капель духов ей на запястье, но его остановила Лотта:

— Постой, Филипп, пусть она сначала их понюхает. Вдруг они ей не подойдут.

— Неужели это возможно?

Мари-Жозеф лихорадочно соображала, уместно ли принимать в подарок духи от женатого мужчины фрейлине его сестры, однако критиковать его манеры не решилась — это было бы и вовсе верхом неприличия. Она задумалась, почему жена постоянно избегает его общества, хотя он, несмотря на частичную слепоту, очень хорош собой и занимательный собеседник.

— Чистые цветочные эссенции!

Шартр помахал пробкой перед лицом Мари-Жозеф, и ее объяло нежное благоухание.

— Розы! Сударь, какая прелесть!

Шартр пролил несколько капель на запястье Мари-Жозеф, а потом потянулся к ее груди. Мадам выхватила у него флакончик. Шартр обиженно надул губы.

— Принцу не пристало выполнять обязанности камеристки! — Мадам передала флакон Мари-Жозеф. — Пусть ваша служанка надушит вас, мадемуазель де ла Круа, если вам угодно.

— Я всего лишь хотел доказать мадемуазель де ла Круа, что я настоящий химик, — возразил Шартр. — Я мог бы ассистировать ее брату. Я мог бы заниматься исследованиями вместе с ним.

Оделетт слегка окропила розовой водой запястья Мари-Жозеф, шею за ушами и грудь в вырезе платья. Эссенция быстро улетучилась, оставив на коже холодок и окутав Мари-Жозеф ароматным облаком.

— Хотя ты и воображаешь себя химиком, — съязвил месье, — парфюмер ты в лучшем случае начинающий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Шартр своим странным зловещим взором следил за руками Оделетт. Лоррен улыбался Мари-Жозеф иронично и сочувственно. От улыбки в уголках глаз у него появлялись чудесные морщинки.

— Попробуйте лучше как-нибудь один из моих составов, — сказал месье, взмахнув платком возле ее лица. Благоухание роз тотчас поглотил резкий запах мускуса.