Дьявол знает, что ты мертв - Лоренс Блок

– Я даже не пытался к ним приблизиться.

– А меня никто за копа не примет, точняк.

– На это я и рассчитываю.

– Но если нас увидят вместе, то сразу сообразят, что к чему. Вот зачем ты назначил встречу здесь, а не в парке.

– Рассуждаешь логично.

– А что тут рассуждать? Дело простое. Не нужно быть ядерным физиком. – Он опустил голову, с удовольствием поглощая мороженое.

Потом сделал паузу и очень серьезно сказал:

– Я здесь подхожу лучше, чем ты. Без вопросов. Могу даже случайно найти знакомых, хотя едва ли. Парк в Клинтоне не моя территория.

– Но это же рядом. И ты точно бывал там раньше, если помнишь капитана Фландерса.

– В натуре! Мы с тем железным дровосеком старые приятели. Это же мой город, дружище. Я знаю его от и до, не сомневайся. Но это не значит, что у меня есть контакты повсюду. Такие парни, как тамошние толкачи, не любят скакать с места на место. А если появляется новичок, к нему будут долго присматриваться. А вдруг это конкурент? Или затеял какие-то свои игры? Быть может, коп или связан с полицией? И чем больше он начнет задавать вопросов, тем скорее нарвется на неприятности.

– Если дело рискованное, – сказал я, – давай просто забудем о нем.

– Ты рискуешь, когда переходишь через улицу, – изрек он. – Но рискуешь, даже если не переходишь ее. Один черт. Нельзя же проторчать всю жизнь на углу. И тогда ты просто смотришь по сторонам и рвешь когти, когда ничто не угрожает.

– А теперь переведи это на нормальный язык.

– Я просто хотел сказать, что работа может занять несколько дней. Я не могу обходить парней и задавать вопросы с бухты-барахты. Прямо в лоб. Нужно будет потереться среди них, подготовить почву.

– Работай столько, сколько потребуется, – сказал я. – Проблема только в том, что много денег мы с тобой на этом не заколотим. Том Садецки выдал мне аванс, но не слишком большой, и, боюсь, других денег я от него не дождусь. Скажу тебе больше, мне, возможно, придется вернуть ему часть аванса, если не весь.

– Не люблю я таких разговоров. Никто не возвращает деньги за просто так.

– Знаю, это у вас не принято, – сказал я, – но вот у меня порой не бывает другого выбора.

– В таком случае, – сказал он, подталкивая в мою сторону только что принесенный официантом счет, – расплатись-ка за мой обед сам. Надо же мне хоть что-то с тебя поиметь, пока деньги еще при тебе.

Когда он удалился в сторону парка, я остался стоять на тротуаре перед входом в кофейню, глядя на дом Глена Хольцмана. Надо было придумать другое место для встречи с Ти-Джеем, говорил я себе. Меня же никто не ограничивал в выборе. На Манхэттене кафе больше, чем, наверное, греков в Афинах. Причем одно мало чем отличается от другого. Одинаковые меню, одинаковая атмосфера или же одинаково полное отсутствие таковой. Почему же я решил назначить встречу именно на этом углу, лицом к лицу с миссией, которую мне меньше всего хотелось сейчас исполнять?

Расследование убийства следует начинать с жертвы. С того места, где я стоял, легко было отсчитать двадцать восемь этажей и посмотреть в окна квартиры жертвы, быть может, даже увидеть за одним из них его вдову. Если разобраться, то именно с Лайзой Хольцман мне нужно было бы побеседовать в первую очередь, поскольку она вероятнее, чем остальные, могла владеть необходимой мне информацией.

Но разве мог я с ней встретиться, допустим, сегодня же? Я ведь не позвонил, когда она потеряла своего так и не родившегося младенца. Я не позвонил, когда убили ее мужа. Я вообще не общался с ней с тех пор, как в апреле мы провели вечер вчетвером, и отверг притязания ее супруга на дружеское сближение. От всего этого я чувствовал если не вину, то очень сильную неловкость, которая росла в геометрической прогрессии при мысли, что я должен вторгнуться в ее жизнь сейчас, грубо влезть в ее горе с бестактными вопросами, какие необходимо задать любому сыщику, а не задать – значит, повести себя крайне непрофессионально. Я все же посмотрел вверх и принялся вглядываться в окна. Их квартира (а теперь только ее квартира) находилась на двадцать восьмом этаже, но я все равно не мог быть уверен, сколько рядов окон от уровня земли мне нужно отсчитать, потому что не обратил в свое время внимания, имелся ли в их башне этаж под номером тринадцать. В большинстве старых небоскребов Нью-Йорка этот номер пропускали, но в последние годы многие строительные компании пренебрегали смехотворным суеверием. Хэрмон Руттенштейн – тот самый подрядчик-миллиардер, который спрыгнул с крыши своего высотного дома неделю назад, особенно часто высказывался на эту тему, и во многих интервью цитировали его слова о том, что жизнь слишком коротка для трискаидекафобии[19], заставляя читателей рыться в энциклопедиях в поисках значения этого термина. А поскольку жил он в доме собственной постройки, один из авторов некрологов не преминул отметить, что его шестьдесят второй этаж в самом деле был шестьдесят вторым, а не шестьдесят первым, каким мог бы быть в другой высотке, сравнимой по своим параметрам.

Но в любом случае, как я не слишком удачно пошутил при Элейн, когда падаешь, пугаться надо только на последних нескольких дюймах.

Я мог только догадываться, жили Хольцманы в одном из домов, возведенных фирмой Хэрмона Руттенштейна или нет, а потому никак не мог с точностью определить, где находились именно их окна. Легко было, разумеется, свести возможности всего к двум вариантам, но я бы все равно не смог сказать, горит ли в их квартире свет, потому что закатное солнце отражалось во всех окнах западной стороны здания.

«Господи, да потрать же ты двадцать пять центов!» – подумал я.

На углу я увидел два телефона-автомата, но один оказался сломан, а второй принадлежал к поколению, уже принимавшему не монеты, а только специальные карты. Мне давно предлагали приобрести такую с оплатой кредита в конце каждого месяца, но я упорно противился, видя в ней еще одну вещь, которую необходимо будет не забывать носить с собой. Но если телефоны, питающиеся монетами, будут продолжать исчезать, мне рано или поздно придется купить карту. И как происходило уже со многими другими вещами, уже скоро меня будет удивлять: неужели я мог обходиться без нее прежде?

Затем, перейдя на другую сторону улицы, я позвонил из заведения Армстронга. На начальном этапе трезвого образа жизни я тщательно обходил стороной заведение, служившее мне прежде много лет фактически родным домом. В мое отсутствие Джимми перестал справляться с выплатой высокой арендной платы и перевел таверну с восточной стороны Девятой авеню к югу от Пятьдесят восьмой улицы в то здание, где оно располагалось сейчас. Но и на новом месте я избегал посещать ее, а заодно старался не заглядывать в забегаловку, сменившую ее в прежней точке – ни в чем не повинный китайский ресторанчик. (Однажды, когда Джим Фейбер предложил его для нашего с ним воскресного ужина, я отказался. «Я много пил в том месте еще до того, как оно появилось», – объяснил я. И Джим не стал подвергать сомнению ни логику в моих словах, ни странную формулировку. Только бывший алкоголик в таких случаях сразу понимает собеседника и не задает лишних вопросов.) Но потом еще один приятель, тоже из бывших алкашей, предложил заскочить перекусить к Армстронгу на ночь глядя, и с тех пор я перестал бояться заходить туда, если на то имелась веская причина. Такая причина была у меня и сейчас, но внутренний голос немедленно вступил в спор. Разве поблизости нельзя найти другой телефон? Чем плох, например, автомат, установленный в той же кофейне? Уж не ищу ли я предлога лишний раз соблазниться визитом туда, где подавали спиртное?

Не всегда следует пренебрегать доводами рассудка, но нельзя во всем потакать ему тоже: с ума сойдешь. Я поблагодарил внутренний голос за заботу, но зашел к Армстронгу, чтобы позвонить. Сначала в справочную, а потом по записанному номеру телефона Лайзы Хольцман. Ее аппарат издал четыре гудка, а потом я услышал запись голоса ее мужа, сообщавшего, что никого нет дома, и предлагавшего оставить сообщение после звукового сигнала. «Сначала убедитесь, что сигнал прозвучал», – убедительно увещевал он. Я убедился, но затем сразу повесил трубку.

Мне не впервой было слышать голос призрака. Много лет назад одну знакомую англичанку – «девушку по вызову» по имени Порция Карр – убил клиент (ее клиент, а не мой), и как-то ночью, основательно надравшись, я набрал номер, чтобы мгновенно протрезветь, услышав ее голос. Но это был, разумеется, всего лишь автоответчик, что позволило мне вернуться в прежнее блаженно пьяное состояние. Но тогда автоответчики еще оставались новинкой. Теперь каждый имеет его – только не я, – и мы начинаем привыкать слышать голоса, пережившие своих обладателей. Не так давно я позвонил приятелю, и мне ответил Хамфри Богарт. Через неделю на звонки у него отвечала Таллула Бэнкхед. Это была запись на кассете из магазина, триумф новейшей технологии, позволявший давно умершим знаменитостям принимать сообщения на твой телефон. «Привет, дорогуша! Мой дружок Джерри Палмьери не может сейчас ответить, но если ты оставишь свой номер, он непременно перезвонит, как только окончательно справится с преступностью в этом городе».