Сверхновая американская фантастика, 1994 № 02 - Лариса Михайлова

— Я стану меньше, — сказал Аагамар.

Смерть пожала плечами.

— Зато ты сохранишь себе жизнь. Если ты будешь разумно использовать демона, твоя жизнь продлится вечно, пока не остынет Вселенная и не наступит конец света.

— Чем я расплачусь с тобой?

— Я уже сказала тебе. Отдай Мне жизни, которые и так уже принадлежат Мне. Вырви кинжал из своего сердца и предоставь Мне позаботиться о твоем народе.

Аагамар вздохнул. Он боялся умереть, и холодное дыхание Смерти усиливало его страх. И снова он ушел от Нее и спустился глубоко под землю, чтобы обдумать ее предложение.

Глаза посетительницы были сухими, как будто слезы вымерзли.

— Ты можешь не продолжать, — молвила она. — Я знаю окончание. Лагамар выдернул сердечник и Дру погибли в своих усыпальницах, кровь Аагамара струилась по поверхности Сноу потоком тепла, и это убило его.

— Нет, — покачал я головой. — Нет, Аагамар не умер, хотя и был сильно ранен. Он воззвал к демону.

Дру оскалила свои мелкие острые зубы и издала злобное шипение. Ее звери подались вперед, глаза их горели от возбуждения, в них светилась жажда крови.

— Следите за своими животными, леди, — сказал я. — Если они нападут на меня, мне придется повредить вашу собственность.

Она презрительно посмотрела на меня; очевидно, она не поверила в то, что я могу бороться со зверями. Но все же повелительно щелкнула пальцами, и животные унялись.

Я подождал минуту.

— Мне продолжать? — спросил я.

— Да. Почему бы и нет?

— Лагамар воззвал к демону, и тот вытянул тепло из внешней оболочки его тела, оставив скорлупу из холодного камня вокруг горячего сердца божества. Лагамар уменьшился, но пылал жарче, чем когда-либо. И это было началом его падения. Он вскоре привык к более сильному жару своего нового уменьшившегося сердца. И когда его температура, по прошествии нескольких лет, понизилась, он испугался и снова призвал демона. И снова тот собрал и сконцентрировал тепло Лагамара, скрывая его все глубже среди мертвых останков его прежнего существа. И его сердце раскалялось все больше.

Жизнь Лагамара текла все быстрее, он горел все ярче, все глубже хороня себя в своем собственном теле, и так шло год за годом.

Сейчас он очень мал, совсем крошечный. Он больше не помнит ни о демоне, ни о своем народе, ни о Смерти. Он вечно пылает в центре Сноу, яркая искорка, потерявшаяся в золе некогда живого мира.

Так говорит легенда.

— Я думаю, что он забыл и о тех из Дру, кто еще цепляется за свою бесцельную жизнь, — произнесла посетительница сдавленным, прерывающимся от горечи голосом.

Меня всегда поражает этот страстный, взрывчатый отклик на мои механические построения. Я строю свои рассказы по определенному алгоритму, руководствуясь только холодным расчетом, пользуясь одними и теми же заученными ходами — и вдруг такая страсть? Откуда это?

Если бы я мог испытывать чувства, я бы, наверное, пожалел моих клиентов, которых так ранит моя грубая ремесленная работа. Но даже если у меня и есть сердце, то оно столь мало, так безнадежно затеряно в пепле моего бесконечно долгого бессмысленного существования, что и найти его нельзя.

Дру двигалась, будто пробуждаясь после долгого сна. Она протянула мне руку, и я подсоединил к ней шину, которая перевела оплату за мои услуги с ее счета на счет компании.

Она долго смотрела на меня, лицо ее снова стало бесстрастным.

— Я решила поблагодарить тебя, — наконец произнесла она.

Она сняла красный камень со своей шеи. Серебряная цепочка зазвенела, ударившись о поверхность моего стола, когда она положила самоцвет передо мной.

Затем она вышла, не сказав больше ни слова. Я положил камень в карман. То, что я чувствовал в этот момент, очень напоминало удовлетворение. Остальные мои чувства я и сам бы не смог описать.

Едва Дру ушла, между занавесами проскользнул следующий клиент. Его зовут Ноктил Сард, и он не впервые приходит ко мне.

— Привет, Чагон, — сказал Сард, приветственно поднимая левую руку. Правую руку он прятал в складках своей пышной одежды шафранно-пурпурных цветов, но богатая ткань не могла скрыть ее неестественных размеров. Сард известный преступник — торговец рабами, — и в его правую руку вживлены приспособления, необходимые в его профессии: хлыст, воздействующий на нервные окончания, вытягивающийся аркан, осколочный пистолет и игломет осиного типа. Несмотря на смертельную опасность, грозящую ему, если власти захватят его в этом секторе пангалактики, он регулярно прибегает к моим услугам.

Я склонил голову.

— Здравствуйте, гражданин, — произнес я формальное приветствие.

Из всех моих клиентов Ноктил Сард интригует меня больше всех. Конечно, у меня есть несколько постоянных клиентов. Я не перестаю этому удивляться, памятуя обо всех моих недостатках. В конце концов, в мире полно невротиков, которые концентрируют свои навязчивые идеи иногда даже на чем-нибудь менее волнующем, чем механический сказитель мифов. Большинство постоянно посещающих меня клиентов, очевидно, принадлежат к этой категории. Но не Ноктил Сард, уж это сомнительно.

Я думаю, ранее Сард обладал моралью. Однако очень давно он обратился к нелегальному геномодификатору и подверг свою нервную систему изменениям. В основном процедура сводилась к тому, что была ампутирована большая часть его эмоциональных способностей. Оставшиеся у Сарда эмоции грубы и примитивны: удовольствие, любопытство, алчность, жажда мести — последняя неизбежно вытекает из рода его деятельности. Возможно, это означает, что до операции Сарда мучили угрызения совести, которые обязательно должны вызывать у чувствительного существа его бесчеловечное ремесло. Может быть, причина совершенно иная, но в таком случае, я даже не могу представить себе, какая. Но, конечно, мое воображение очень ограничено.

Сард уселся в кресло, которое перед ним занимала Дру, и улыбнулся — для него это было всего лишь бессмысленное движение лицевых мускулов. У Сарда удивительные глаза, зрачки голубые, бледные настолько, что кажутся холодно-белыми, и окружены угольно-черной склерой. Его глаза похожи на налет инея на камне.

— Что вам угодно? — спросил я.

Он махнул рукой.

— Сегодня мне не до историй, некогда, — он бросил пригоршню жетонов на мой стол. — Давай просто немного поговорим, чтобы скоротать время, пока не рассвело.

У него нет кредита на Дилвермуне, но жетоны годятся для оплаты, и я смахнул их в ящик, где мы держим наличные деньги.

— О чем мы поговорим? — осведомился я.

— Что у тебя вышло с Дру? Ее лицо было замкнутым, и я заметил, что на ней не было ее самоцвета, отсчитывающего время жизни. Тебе удалось сломить очередную своими глупыми россказнями?

— Возможно. — Не было смысла отрицать очевидное.

Он вежливо хихикнул, мрачный, почти неопределимый звук. Мне было трудно отвести от него глаза; может быть, он похож на меня именно своей неестественной беспристрастностью. Я знаю, что его беспристрастность имеет совсем другие корни, чем моя, однако ни у меня, ни у него эта черта не получила полного развития; иначе я не работал бы в Фабулариуме, а он не посещал бы меня. Все же я надеюсь — возможно, зря — что причина моего пребывания здесь более благородна, чем его. Его приводит сюда не более чем жестокое любопытство. А может быть, ему просто приятно наблюдать, как я манипулирую беспомощными созданиями.

— Что ты рассказал ей? — спросил Сард.

Я кратко пересказал миф, который я сделал для Дру. Сард изобразил интерес.

— Очень изобретательно, — сказал он почти иронично. Он может потрясающе имитировать самые разнообразные эмоции; это еще одна наша общая черта. — Ты обессмыслил ее существование.

— Да. Но я дал ей пять, может, даже шесть лет жизни. Что может быть важнее?

— Ума не приложу. — Глаза Сарда сияли. — Расскажи мне.

На сей раз улыбку изобразил я и пожал плечами.

— Спросите у нее через несколько лет.

Наступило молчание. Сард и я рассматривали друг друга. Для меня это было как взгляд, с надеждой обращенный в кривое зеркало.

— Я знаю о тебе, — произнес он наконец. В этом была неясность. Хотел бы я знать, что он имеет в виду. Тестер никогда не давал мне существенных данных о Ноктиле Сарде, хотя я и запускал его каждый раз, когда Сард приходил.

Я уже почти решился спросить, что именно он знает, когда гонг возвестил о том, что на пороге Фабулариума стоит новый посетитель. Сард грациозно поднялся, его вооруженная рука из предосторожности направлена на занавес при входе.

— До следующего раза, — сказал он и выскользнул через заднюю дверь.

Новым клиентом оказалось существо из серебристого металла, тело которого имело человеческие формы. После недолгого раздумья я определил его как автономного механоида, принадлежащего к классу устройств с высокоразвитым логическим мышлением.