Дело «Памяти Азова» - Владимир Шигин

Кандидат исторических наук В. А. Краснояров так написал об особенностях Кронштадтского мятежа 1906 года: «Весной 1906 года была создана Кронштадтская социал-демократическая партийная организация. В мае в Кронштадт прибыл Мануильский Д.З. Под непосредственным руководством Петербургского комитета и в контакте с военными организациями Финляндии и Прибалтики большевики, воссоздав Кронштадтскую военную организацию в несколько сот человек, развернули подготовку к вооруженному восстанию. Однако наличие в городе организаций других революционных партий внесло коренное изменение в ход предполагаемых событий. 18 июля стало известно о восстании в Свеаборге, которое началось ранее намеченного срока. Эсеры, активно действовавшие в Кронштадте, выступили за немедленное восстание; большевики были против этого, т. к. подготовка восстания еще не была завершена. Несмотря на это, утром 19 июля, эсеры ультимативно заявили: «Присоединяйтесь к нам; если не присоединитесь, то мы начнем одни». Когда стало ясно, что удержать массы невозможно, большевики, по указанию Петербургского комитета, попытались возглавить выступление матросов и солдат, стремясь придать ему организованный характер. Утром 19 июля состоялось гарнизонное собрание представителей воинских частей и рабочих организаций. Большевики и на этом собрании высказались против немедленного вооруженного восстания. Выступивший Мануильский Д.З. заявил: «Если действительно вспыхнет Россия, тогда, но только тогда, мы присоединимся. Не нам начинать, а народу. Нам надо стать на сторону народа. Надо сначала создать общероссийский центр для руководства восстанием и тогда в общем движении найдется место и Кронштадту». Неопределенность в рядах большевиков позволила доминировать эсерам. Они имели план восстания, который и был положен в основу дальнейших действий».

Утром 18 июля в Кронштадте из официальных телеграмм стало известно о восстании в Свеаборге. В этот же день около часа дня была получена условная телеграмма из Гельсингфорса о восстании в Свеаборге и на флоте. Поздно вечером эсеры собрали нелегальное заседание, в котором приняли участие некоторые представители воинских частей и рабочих. Влияние социал-демократов было большим у крепостных минеров, саперов. Эсеры первенствовали в матросских казармах. Заседание было созвано эсерами якобы, с целью выработать окончательное решение о выступлении. Но, просидев до четырех часов утра, собравшиеся так и не пришли к определенному решению. Уже из этого факта можно заключить, что эсеры явно боялись выступления, так как уже не верили в его успех. Не лучше была ситуация и у конкурентов.

В тех же воспоминаниях Мануильский рассказывает: «Большевики до самого последнего момента были против восстания. Только 19-го утром Петербургский комитет при участии представителя ЦК, ввиду. происшедшего перед тем Свеаборгского восстания, дал директиву принять участие в восстании. Директива Петербургского комитета была немедленно передана воинским частям и была встречена весьма сочувственно».

Таким образом, после получения указания от ЦК о необходимости возглавить восстание, большевики сделали все возможное, чтобы придать восстанию организованный характер.

«Рассуждать, спорить, критиковать было некогда, — писали кронштадтские социал-демократы об этих днях в своей прокламации после восстания. — Что можно было сделать для поддержания товарищей, то было сделано. Но времени было мало: многих матросов мы просто физически не успели известить, другие приняли наши призывы холодно и недоверчиво; ведь ничего не было подготовлено, ведь мы накануне доказывали неразумность такого шага».

С прибытием из Петербурга представителей ЦК, привезших директиву о восстании, большевики начали извещать своих людей, готовить их к бою, наскоро уточнять, корректировать на местах план выступления.

В Кронштадте утром 19 июля на конспиративной квартире состоялось расширенное совещание представителей воинских частей и военно-боевых рабочих организаций. На совещании, как обычно, вдрызг переругались эсдеки с эсерами: и те и другие обвиняли соперников в предательстве дела революции. После долгих споров все же решили мятеж поднимать.

Согласно плану, восстание должно было начаться в 23 часа 19 июля по условному сигналу: три пушечных выстрела, либо, если сигналов не последует, то просто в установленное время. Мятежники должны были захватить оружие, обезвредить офицеров, а потом поднять на восстание весь гарнизон и флот. Провоцируя немедленное восстание, кто-то пустил слух о том, что флот уже восстал и что к 12 часам ночи флот будет у Кронштадта в распоряжении восставших. Впоследствии эсдеки обвинили в распространении этого слуха эсеров, а те, в свою очередь, эсдеков. На самом деле пустить слух могли и те и другие, так как обман наивных солдат и матросов в начале восстания был старым и испытанным средством поднятия боевого духа и решительности.

Поразительно, что пустив слух о приближении к Кронштадту революционного флота, руководители мятежа затем сами в него поверили! Фантазии их не было предела. Они уже составляли указания, что флот двинется в Невскую губу и начнет обстрел столицы и окружавший ее фортов.

Обстрел флотом Петербурга должен был вызвать выступление рабочих, после чего предполагалось уже захватить и сам Петербург. При этом составленный план даже не предполагал, что противная сторона будет хоть как-то противодействовать.

Матросы 1-й дивизии должны были поднять на выступление солдат Енисейского пехотного полка. К этому времени на гауптвахте полка сидело уже четыре сотни арестованных матросов — авангард будущего мятежа.

Позднее будут писать, что все они были бойцами революции. На самом же деле это были заурядные нарушители воинской дисциплины: пьяницы, самовольщики, воры, хулиганьe, т. е. откровенный местный люмпен, отбывавший срок за свои прегрешения перед законом и моралью. На эту шпану был расчет особый. Как «испытанные враги царизма», пьяницы и хулиганы должны были напасть на караул, обезоружить его, а потом уже силой кулаков и оружия выгнать солдат Енисейского полка на улицы захватывать арсенал и оружейные склады, громить почту, телеграф и полицейские участки, грабить банк и попавшиеся по дороге лавки.

Матросы 2-й дивизии во главе с матросом Егоровым должны были высадить десант на кронштадтские форты и захватить их.

Членов повстанческого комитета раздражало, что на стоявшие в гавани корабли — крейсер «Громовой», броненосец «Император Александр II» и учебный корабль «Океан» — у них не было никакого влияния. Но они утешали себя тем, что корабельные матросы и сами к ним примкнут, когда увидят, что повстанцы берут верх.

Но сохранить в тайне подготовку к мятежу все же не удалось. Было ли это целенаправленное предательство или кто-то просто проболтался, в точности не известно, но факт остается фактом.

11 июня 1906 года министр внутренних дел Столыпин обратился к морскому министру адмиралу Бирилеву с письмом: «В Министерстве внутренних дел… получены сведения, в среде матросов Кронштадтского порта готовится возмущение и матросы ведут переговоры с сухопутными нижними чинами относительно присоединения их к бунтовщикам, но в среде последних замысел этот мало встречает сочувствия: со стороны же рабочих ожидается полное присоединение к восставшим.»

15 июня 1906 года Столыпин прислал еще одну записку адмиралу Бирилеву. Морской министр дал «соответствующие указания и приказания».

Предупредительные распоряжения были даны коменданту крепости и командирам частей. Еще накануне 19 июля была приведена в боевую готовность и полиция. Однако, как это обычно бывает, большинство начальников ограничилось лишь формальными мероприятиями и бодрыми докладами наверх.

С момента окончания первого мятежа в Кронштадте командование находилось в весьма нервном состоянии, видя в каждом заурядном происшествии начало нового бунта. Из заявления главного командира Кронштадта вице-адмирала К.П. Никонова: «.2 апреля с. г. на Павловской ул. произошла самая обыкновенная драка между несколькими матросами из-за проституток, которая, тем не менее была принята комендантом крепости за безусловный бунт».

Любопытно, что самую точную информацию о времени начала мятежа дала властям именно хозяйка публичного дома «Золотой корабль», что располагался на улице Нарвской. Рано утром к ней забежали два матроса и предупредили, что в 19 июля будет бунт, и матросы придут брать ее девочек даром. Испуганная бандерша тут же позвонила кронштадтскому полицмейстеру Садовскому. Тот обещал помочь…

Мятеж начался 24 часа, в установленный срок. Оговоримся сразу, что из всех военных мятежей, этот был самым организованным и подготовленным, а потому и самым опасным. Почти одновременно выступили минеры, саперы, солдаты электроминной роты и матросы двух флотских дивизий. Но затем, как следовало ожидать, эсдеки и эсеры начали тянуть одеяло на себя.