Норби (СИ) - Валентинов Андрей

– И на чем разошлись? – самым невинным тоном поинтересовался я.

Толстое донце бокала негромко ударило о стол.

– Некоторые вещи лучше вслух не произносить, мистер Корд. Но если настаиваете. Соединенные Штаты уже много лет готовят большую войну. Сами не начнут, нужны злодеи-поджигатели. В Европе таким станет Гитлер. Ему скормили уже несколько стран, но этого мало, следующей станет Польша, Сталин поделит ее с Рейхом, между Германией и СССР возникнет общая граница. Останется слегка подтолкнуть Британию – и все, Франция никуда не денется. Мировая война! А Штаты вступят в нее в самый выгодный для себя момент.

Анна Фогель не читала Конспект. Не могла! Но из одних и тех же фактов делаются очень похожие выводы.

– Вам, мистер Корд, очень хочется меня пристрелить. Я права?

Наши взгляды встретились, и я заставил себя улыбнуться.

– Нет, не правы. Мы знали, кого отправляем в Европу. Пешек хватает, но нужны и ферзи. Структура, как я понимаю, не хочет, чтобы Германия вступила в войну. Им нужен переворот – и новое правительство без Гитлера. В Италии нечто подобное уже произошло.

– Даже без Гитлера моя страна останется частью Рейха, – негромко проговорила Анна Фогель. – Поэтому я продала душу дьяволу.

Мне бы возгордиться, но на душе почему-то стало горько.

6

Из леса выбрались только ближе к вечеру. Просеки и тропинки скрылись под завалами, приходилось то и дело преодолевать баррикады из поваленных деревьев. Пан поручник вспомнил, что на далекой Тунгуске стволы лежали, словно опрокинутые ветром – сработала ударная волна. Здесь же все вповалку, значит, беда действительно пришла из глубин земли.

По дороге встретился чей-то двор – и груда бревен на месте дома. Вероятно, лесничество, очень похожее на то, где бывший гимназист проходил проверку. Сарай тоже рухнул, убив двух лошадей. Спасать некого…

Кромка леса уцелела, здесь удар был уже не так силен. Тропа вывела на просеку, та – на грунтовую дорогу. Неподалеку горели костры, и они пошли к тому, что ближе. Огонь высветил знакомые шинели и фуражки-«рогативки».

Свои!

Пан поручник и доброволец представились. Им ответили, хоть и не сразу. Батальон попал в окружение, самые смелые пошли на прорыв – и скрылись в спасительном лесу. Через два дня кончились продукты, а на третий – ударило.

– Это м-москали, москали! – повторял одно и то же солдатик в окровавленной повязке. – Б-бомбу! Бомбу на В-варшаву сбросили! Бомбу! М-москали, москали!

Спорить с ним даже не пытались, не было ни желания, ни сил. Люди просто сидели у огня, подбрасывая щепки в пламя. Доброволец Земоловский понимал, что это уже не армия, никто больше не захочет воевать. Значит, не завтра, так послезавтра – плен. Уйти? Прямо сейчас, в ночь, не ведая куда? Подумав, он решил поговорить с офицером. Анджей Сверчевский выслушал внимательно, кивнул.

– Уйдем. Попытаемся найти тех, кто еще воюет.

Он проснулся в сизом предрассветном тумане. Шинель пропала вместе со всем прочим, мундир и бриджи отсырели, холод пронимал до костей. Бывший гимназист разбудил пана поручника, тот проверил пистолет, спрятал в кобуру и молча указал рукой на юг, куда вела грунтовка.

Ушли недалеко. При первых лучах солнца их встретил русский патруль.

* * *

– Солдаты Войска Польского! Для вас война окончена. РККА не сражается с рабочими и крестьянами Польши. Мы несем освобождение народам бывшей Речи Посполитой от власти панов и капиталистов!..

Русский командир (по шпале в петлицах) говорил негромко, зато переводчик в штатском с все той же повязкой «Гвардии людовой» вопил во всю глотку, рискуя сорвать голос.

– Весь рядовой состав будет отпущен по домам! Вы вернетесь к семьям и включитесь в строительство новой, Народной Польши. Три дня назад в городе Бресте объявлено о создании Польского комитета национального освобождения.

Пленные слушали молча. Доброволец Земоловский стоял ближе к левому флангу. Всего набралось не меньше роты – только рядовые и сержанты. Офицеров сразу отделили от остальных и увезли в крытом грузовике. С Анджеем Сверчевским даже не удалось попрощаться. Раненых отнесли в сторону, приставив к ним двух попавших в плен медиков, врача и фельдшера.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– А сейчас вы должны помочь своим же соотечественникам. Землетрясение разрушило многие города и деревни. Вы будете разбирать завалы и оказывать помощь людям. С этого начнется ваша служба Народной Польше, нашей общей родине!

Пленные негромко зашумели, но никто не стал протестовать. Не только из-за конвойных с винтовками наизготовку. Все понимали, что уцелевшим нужна помощь. От русских узнали, что полоса разрушения тянется на много километров, в ближайшем городке рухнула половина домов, дороги повреждены, уже сейчас не хватает продуктов, а через несколько дней неизбежно начнутся эпидемии.

Командир со шпалами в петлицах достал из полевой сумки вчетверо сложенную бумагу, подал переводчику. Тот развернул документ, поднял над головой:

– Вот приказ командования 4-й армии! Всем пленным, задействованным на восстановительных работах, положен красноармейский паек. Отличившиеся будут всячески поощряться, в том числе наградами Польского комитета национального освобождения. Вы сможете вернуться домой героями!..

* * *

Контрразведчик, молодой парень с «кубарем» на малиновых петлицах, долго рассматривал гимназическое удостоверение, сверяя фотографию с оригиналом. Затем спрятал документ в командирскую сумку.

– Итак. Вы. Антон. Земоловский. Гимназист. Эвакуированный.

Слова звучали правильно, даже без акцента, а вот складывались с немалым трудом. Можно было подумать, что заговорил военный разговорник, лежавший рядом, на траве.

Кабинета не нашлось, допрашивали прямо в поле, где колючая проволока уже обозначила границы будущего лагеря военнопленных. Контрразведчик устроился на бревне, конвойный с винтовкой скучал неподалеку.

– Причина. Почему. Форма. Улана. Отвечать.

Слушать такое было истинным мучением, и бывшему гимназисту так и хотелось ответить на великом, могучем и свободном. Нельзя! «Малиновый» и так смотрит с немалым подозрением. У всех прочих только проверили документы, его же явно зацепили всерьез.

– Отвечать! – контрразведчик надавил голосом.

Доброволец Земоловский улыбнулся.

– «И снаряды есть, да стрелки побиты. И винтовки есть, да бойцов мало. И помощь близка, да силы нету. Эй, вставайте, кто еще остался! Только бы нам ночь простоять да день продержаться».

Переводилось легко, слова сами ложились на слух. Он вдруг вспомнил, что уже переводил сказку про храброго Кибальчиша, только не на польский, а на родной.

– «И отцы ушли, и братья ушли – никого не осталось».

«Малиновый» соображал долго. Наконец, догадавшись, потемнел лицом, сжал кулаки.

– Tak, znachit? S podhodcem? Glumishsya, vrazhina? Nad proletarskimi idealami glumishsya?

Встал, расстегнул ворот, оскалился.

– Агитация. Контрреволюция. Отвечать. Наказывать.

Подумал и подытожил.

– Провокатор. Шпион.

Доброволец Земоловский вдруг понял, что убить этого «малинового» не так и трудно, не понадобится даже шелковая удавка. Вот только уйти не успеет, конвойный слишком близко.

Нет, умирать еще рано.

Подбежали солдаты, обыскали, вывернули карманы, бросили пилотку на траву. Бывшему гимназисту стало смешно. Суетитесь, панове, старайтесь! Из черных глубин памяти всплыла песня, не на польском, на родном.

Zgolosivsya komar do povstanciv, Shob kusati moskaliv-golodranciv.

7

Когда чистишь зубы пальцем, чувствуешь себя дикарем. Но щетки в ванной не оказалось, хорошо хоть мыло и полотенце не забыли. Не предусматривалась и пижама, поэтому, когда я вышел из ванной в брюках и мокрой майке, появление мисс Фогель, уже одетой и причесанной, не то, чтобы смутило, но. В общем, посмотрела она, словно на мешок картошки.